Школьная библиотека

- Ты, дружок, - жалким голосом сказал я, - ты вот чего... ты заезжайзавтра или послезавтра показаться мне. Мне... видишь ли... нужно будетпосмотреть... У тебя рядом еще зуб подозрительный... Хорошо? - Благодарим покорнейше, - ответил солдат хмуро и удалился, держась защеку, а я бросился в приемную и сидел там некоторое время, охватив головуруками и качаясь, как от зубной у самого боли. Раз пять я вытаскивал изкармана твердый окровавленный ком и опять прятал его. Неделю жил я как в тумане, исхудал и захирел. У солдата будет гангрена, заражение крови.....

Я ошалел. Баба победоносно смотрела, в глазах ее играл смех. На руках молчаливо сидел младенец и глядел на свет карими глазами. Никакогожелтого пузыря не было в помине. Это что-то колдовское... - расслабленно подумал я. Потом, несколько придя в себя, осторожно оттянул веко. Младенец хныкал,пытался вертеть головой, но все же я увидал... малюсенький шрамик наслизистой... А-а... - Мы как выехали от вас тады... Он и лопнул... - Не надо, баба, не рассказывай, - сконфуженно сказал я, - я уже понял... - А вы говорите, глаза нету... Ишь, вырос. - И баба издевательскихихикнула.....

- Воля ваша, это - анекдот, - сказал я, - не может быть! - Анек-дот?! Анекдот? - вперебой воскликнули акушерки. - Нет-с! - ожесточенно воскликнул фельдшер. - У нас, знаете ли, вся жизньиз подобных анекдотов состоит...У нас тут такие вещи... - А сахар?! - воскликнула Анна Николаевна - Расскажите про сахар, ПелагеяИванна! Пелагея Иванна прикрыла заслонку и заговорила, потупившись: - Приезжаю я в то же Дульцево к роженице... - Это Дульцево - знаменитое место, - не удержался фельдшер и добавил: Виноват! Продолжайте, коллега! - Ну, понятное дело, исследую, - продолжала коллега Пелагея Иванна, чувствую под пальцами в родовом канале что-то непонятное.....

виновата! Кто же мог ожидать? Вы же сами черкнули - интеллигентный... - В чем дело? Пелагея Ивановна всплеснула руками и молвила: - Вообразите, доктор! Он вседесять порошков хинину съел сразу! В полночь. Был мутноватый зимний рассвет. Демьян Лукич убирал желудочный зонд. Пахлокамфарным маслом. Таз на полу был полон буроватой жидкостью. Мельник лежалистощенный, побледневший, до подбородка укрытый белой простыней. Рыжаяборода торчала дыбом. Я, наклонившись, пощупал пульс и убедился, чтомельник выскочил благополучно. - Ну, как? - спросил я. - Тьма египетская в глазах.....

- Мужчина. - Сюда пусть войдет. Он вошел и показался мне древним римлянином вследствие блистательнойкаски, надетой поверх ушастой шапочки. Волчья шуба облекала его, и струйкахолода ударила в меня. - Почему вы в каске? - спросил я, прикрывая свое недомытое телопростыней. - Пожарный я из Шалометьева. Там у нас пожарная команда... - ответилримлянин. - Это какой доктор пишет? - В гости к нашему агроному приехал. Молодой врач. Несчастье у нас, вотуж несчастье... - Какая женщина? - Невеста конторщикова. Аксинья за дверью охнула. - Что случилось? (Слышно было, как тело Аксиньи прилипло к двери.....

Проскочила мысль - а не вернуться ли? Но я ее отогнал, завалился поглубжев сено на дно саней, как в лодку, съежился, глаза закрыл. Тотчас выплылзеленый лоскут на лампе и белое лицо. Голову вдруг осветило: Это переломоснований черепа. Да, да, да... Ага-га... именно так! Загореласьуверенность, что это правильный диагноз. Осенило. Ну, а к чему? Теперь не кчему, да и раньше не к чему было. Что с ним сделаешь! Как ужасная судьба!Как нелепо и и страшно жить на свете! Что теперь будет в доме агронома?Даже подумать тошно и тоскливо! Потом себя стало жаль: жизнь моя какаятрудная.....

17 сентября того же 17-го незабываемого года я стоял на битой,умирающей и смякшей от сентябрьского дождика траве во двореМурьевской больницы. Стоял я в таком виде: ноги окостенели, инастолько, что я смутно тут же во дворе мысленно перелистывалстраницы учебников, тупо стараясь припомнить, существует лидействительно, или мне это померещилось во вчерашнем сне вдеревне Грабиловке, болезнь, при которой у человекаокостеневают мышцы? Как ее, проклятую, зовут по-латыни? Каждаяиз мышц этих болела нестерпимой болью, напоминающей зубнуюболь.....

перезнакомился. Фельдшера звали Демьян Лукич, акушерок Пелагея Ивановна и Анна Николаевна. Я успел обойти больницу и ссовершеннейшей ясностью убедился в том, что инструментарий вней богатейший. При этом с тою же ясностью я вынужден былпризнать (про себя, конечно), что очень многих блестящихдевственно инструментов назначение мне вовсе неизвестно. Я ихне только не держал в руках, но даже, откровенно признаюсь, ине видел.

- Гм, - очень многозначитально промычал я, - однако у васинструментарий прелестный. Гм...

- Как же-с, - сладко заметил Демьян Лукич, - это всестараниями вашего предшественника Леопольда Леопольдовича.....

"В ванну посажу, - остервенело защищался я, - в ванну. Ипопробую вправить"

"Ущемленная, мой ангел! Какие тут, к черту, ванны!Ущемленная, - демонским голосом пел страх. - Резать надо"

Тут я сдался и чуть не заллакал. И моление тьме за окномпослал: все, что угодно, только не ущемленную грыжу.

А усталость напевала:

"Ложись ты спать, злосчастный эскулап. Выспишься, а утромбудет видно. Успокойся, юный неврастеник. Гляди - тьма заокнами покойна, спят стынущие поля, нет никакой грыжи. А утромбудет видно.....

заметную редкую волну. Она прошла... потом была пауза, вовремя которой я успел глянуть на синеющие крылья носа и белыегубы... Хотел уже сказать: конец... по счастью, удержался...Опять прошла ниточкой волна.

"Вот как потухает изорванный человек, - подумал я, тут ужничего не сделаешь"

Но вдруг сурово сказал, не узнавая своего голоса:

- Камфары.

Тут Анна Николаевна склонилась к моему уху и шепнула:

- Зачем, доктор. Не мучайте. Зачем еще колоть. Сейчасотойдет... Не спасете.

Я злобно и мрачно оглянулся на нее и сказал:

- Попрошу камфары.....