Школьная библиотека

Турбин обозлился.

- Я? Панику? Вы меня просто понять не хотите. Вовсе не панику, а я хочувылить все, что у меня накипело на душе. Панику? Не беспокойся. Завтра, яуже решил, я иду в этот самый дивизион, и если ваш Малышев не возьмет меняврачом, я пойду простым рядовым. Мне это осточертело! Не панику, - кусокогурца застрял у него в горле, он бурно закашлялся и задохся, и Николкастал колотить его по спине.

- Правильно! - скрепил Карась, стукнув по столу. - К черту рядовым устроим врачом.

- Завтра полезем все вместе, - бормотал пьяный Мышлаевский, - всевместе. Вся Александровская императорская гимназия. Ура!

- Сволочь он, - с ненавистью продолжал Турбин, - ведь он же сам неговорит на этом языке! А? Я позавчера спрашиваю этого каналью, доктораКурицького, он, извольте ли видеть, разучился говорить по-русски с ноябряпрошлого года. Был Курицкий, а стал Курицький... Так вот спрашиваю: какпо-украински "кот"? Он отвечает "кит". Спрашиваю: "А как кит?" А оностановился, вытаращил глаза и молчит. И теперь не кланяется.

Николка с треском захохотал и сказB:

- Слова "кит" у них не может быть, потому что на Украине не водятсякиты, а в России всего много. В Белом море киты есть...

- Мобилизация, - ядовито продолжал Турбин, - жалко, что вы не видели,что делалось вчера в участках. Все валютчики знали о мобилизации за тридня до приказа. Здорово? И у каждого грыжа, у всех верхушка правоголегкого, а у кого нет верхушки, просто пропал, словно сквозь землюпровалился. Ну, а это, братцы, признак грозный. Если уж в кофейняхшепчутся перед мобилизацией, и ни один не идет - дело швах! О, каналья,каналья! Да ведь если бы с апреля месяца он начал бы формированиеофицерских корпусов, мы бы взяли теперь Москву. Поймите, что здесь, вГороде, он набрал бы пятидесятитысячную армию, и какую армию! Отборную,лучшую, потому что все юнкера, все студенты, гимназисты, офицеры, а ихтысячи в Городе, все пошли бы с дорогою душой. Не только Петлюры бы духуне было в Малороссии, но мы бы Троцкого прихлопнули в Москве, как муху.Самый момент, ведь там, говорят, кошек жрут. Он бы, сукин сын, Россиюспас.

Турбин покрылся пятнами, и слова у него вылетали изо рта с тонкимибрызгами слюны. Глаза горели.

- Ты... ты... тебе бы, знаешь, не врачом, а министром быть обороны,право, - заговорил Карась. Он иронически улыбался, но речь Турбина емунравилась и зажигала его.

- Алексей на митинге незаменимый человек, оратор, - сказал Николка.

- Николка, я тебе два раза уже говорил, что ты никакой остряк, ответил ему Турбин, - пей-ка лучше вино.

- Ты пойми, - заговорил Карась, - что немцы не позволили бы формироватьармию, они боятся ее.

- Неправда! - тоненько выкликнул Турбин. - Нужно только иметь голову наплечах и всегда можно было бы столковаться с гетманом. Нужно было бынемцам объяснить, что мы им не опасны. Конечно, война нами проиграна! Унас теперь другое, более страшное, чем война, чем немцы, чем все на свете.У нас - Троцкий. Вот что нужно было сказать немцам: вам нужен сахар, хлеб?- Берите, лопайте, кормите солдат. Подавитесь, но только помогите. Дайтеформироваться, ведь это вам же лучше, мы вам поможем удержать порядок наУкраине, чтобы наши богоносцы не заболели московской болезнью. И будьсейчас русская армия в Городе, мы бы железной стеной были отгорожены отМосквы. А Петлюру... к-х... - Турбин яростно закашлялся.

- Стой! - Шервинский встал. - Погоди. Я должен сказать в защитугетмана. Правда, ошибки были допущены, но план у гетмана был правильный.О, он дипломат. Край украинский... Впоследствии же гетман сделал бы именнотак, как ты говоришь: русская армия, и никаких гвоздей. Не угодно ли? Шервинский торжественно указал куда-то рукой. - На Владимирской улице ужеразвеваются трехцветные флаги.

- Опоздали с флагами!

- Гм, да. Это верно. Несколько опоздали, но князь уверен, что ошибкапоправима.

- Дай бог, искренне желаю, - и Турбин перекрестился на икону божиейматери в углу.

- План же был таков, - звучно и торжественно выговорил Шервинский, когда война кончилась бы, немцы оправились бы и оказали бы помощь в борьбес большевиками. Когда же Москва была бы занята, гетман торжественноположил бы Украину к стопам его императорского величества государяимператора Николая Александровича.

После этого сообщения в столовой наступило гробовое молчание. Николкагорестно побелел.

- Император убит, - прошептал он.

- Какого Николая Александровича? - спросил ошеломленный Турбин, аМышлаевский, качнувшись, искоса глянул в стакан к соседу. Ясно: крепился,крепился и вот напился, как зонтик.

Елена, положившая голову на ладони, в ужасе посмотрела на улана.

Но Шервинский не был особенно пьян, он поднял руку и сказал мощно:

- Не спешите, а слушайте. Н-но, прошу господ офицеров (Николкапокраснел и побледнел) молчать пока о том, что я сообщу. Ну-с, вамизвестно, что произошло во дворце императора Вильгельма, когда емупредставлялась свита гетмана?

- Никакого понятия не имеем, - с интересом сообщил Карась.

- Ну-с, а мне известно.

- Тю! Ему все известно, - удивился Мышлаевский. - Ты ж не езди...

- Господа! Дайте же ему сказать.

- После того, как император Вильгельм милостиво поговорил со свитой, онсказал: "Теперь я с вами прощаюсь, господа, а о дальнейшем с вами будетговорить..." Портьера раздвинулась, и в зал вошел наш государь. Он сказал:"Поезжайте, господа офицеры, на Украину и формируйте ваши части. Когда женастанет момент, я лично стану во главе армии и поведу ее в сердце России- в Москву", - и прослезился.

Шервинский светло обвел глазами все общество, залпом глотнул стаканвина и зажмурился. Десять глаз уставились на него, и молчание царствовалодо тех пор, пока он не сел и не закусил ветчиной.

- Слушай... это легенда, - болезненно сморщившись, сказал Турбин. - Яуже слышал эту историю.

- Убиты все, - сказал Мышлаевский, - и государь, и государыня, инаследник.

Шервинский покосился на печку, глубоко набрал воздуху и молвил:

- Напрасно вы не верите. Известие о смерти его императорскоговеличества...

- Несколько преувеличено, - спьяна сострил Мышлаевский.

Елена возмущенно дрогнула и показалась из тумана.

- Витя, тебе стыдно. Ты офицер.

Мышлаевский нырнул в туман.

- ...вымышлено самими же большевиками. Государю удалось спастись припомощи его верного гувернера... то есть, виноват, гувернера наследника,мосье Жильяра и нескольких офицеров, которые вывезли его... э... в Азию.Оттуда они проехали в Сингапур и морем в Европу. И вот государь ныненаходится в гостях у императора Вильгельма.

- Да ведь Вильгельма же тоже выкинули? - начал Карась.

- Они оба в гостях в Дании, с ними же и августейшая мать государя,Мария Федоровна. Если ж вы мне не верите, то вот-с: сообщил мне это личносам князь.

Николкина душа стонала, полная смятения. Ему хотелось верить.

- Если это так, - вдруг восторженно заговорил он и вскочил, вытирая потсо лба, - я предлагаю тост: здоровье его императорского величества! - Онблеснул стаканом, и золотые граненые стрелы пронзили германское белоевино. Шпоры загремели о стулья. Мышлаевский поднялся, качаясь и держась застол. Елена встала. Золотой серп ее развился, и пряди обвисли на висках.

- Пусть! Пусть! Пусть даже убит, - надломленно и хрипло крикнула она. Все равно. Я пью. Я пью.

- Ему никогда, никогда не простится его отречение на станции Дно.Никогда. Но все равно, мы теперь научены горьким опытом и знаем, чтоспасти Россию может только монархия. Поэтому, если император мертв, даздравствует император! - Турбин крикнул и поднял стакан.

- Ур-ра! Ур-ра! Ур-ра-а!! - трижды в грохоте пронеслось по столовой.

Василиса вскочил внизу в холодном поту. Со сна он завопил истошнымголосом и разбудил Ванду Михайловну.

- Боже мой... бо... бо... - бормотала Ванда, цепляясь за его сорочку.

- Что же это такое? Три часа ночи! - завопил, плача, Василиса,адресуясь к черному потолку. - Я жаловаться наконец буду!

Ванда захныкала. И вдруг оба окаменели. Сверху явственно, просачиваясьсквозь потолок, выплывала густая масляная волна и над ней главенствовалмощный, как колокол, звенящий баритон:

...си-ильный, де-ержавный

царр-ствуй на славу...

Сердце у Василисы остановилось, и вспотели цыганским потом даже ноги.Суконно шевеля языком, он забормотал:

- Нет... они, того, душевнобольные... Ведь они нас под такую беду могутподвести, что не расхлебаешь. Ведь гимн же запрещен! Боже ты мой, что жеони делают? На улице-то, на улице слышно!!

Но Ванда уже свалилась как камень и опять заснула. Василиса же лег лишьтогда, когда последний аккорд расплылся наверху в смутном грохоте ивскрикиваньях.

- На Руси возможно только одно: вера православная, властьсамодержавная! - покачиваясь, кричал Мышлаевский.