Книга "Белая гвардия". Страница 11

все направлялись в Город, их было очень много и становилось все больше.Рискуя жизнью, потому что им, большею частью безденежным и носившим насебе неизгладимую печать своей профессии, было труднее всего получитьфальшивые документы и пробраться через границу. Они все-таки сумелипробраться и появиться в Городе, с травлеными взорами, вшивые и небритые,беспогонные, и начинали в нем приспосабливаться, чтобы есть и жить. Былисреди них исконные старые жители этого Города, вернувшиеся с войны внасиженные гнезда с той мыслью, как и Алексей Турбин, - отдыхать иотдыхать и устраивать заново не военную, а обыкновенную человеческуюжизнь, и были сотни и сотни чужих, которым нельзя было уже оставаться ни вПетербурге, ни в Москве. Одни из них - кирасиры, кавалергарды,конногвардейцы и гвардейские гусары, выплывали легко в мутной пенепотревоженного Города. Гетманский конвой ходил в фантастических погонах, иза гетманскими столами усаживалось до двухсот масленых проборов людей,сверкающих гнилыми желтыми зубами с золотыми пломбами. Кого не вместиоAонвой, вместили дорогие шубы с бобровыми воротниками и полутемные,резного дуба квартиры в лучшей части Города - Липках, рестораны и номераотелей...


Другие, армейские штабс-капитаны конченых и развалившихся полков,боевые армейские гусары, как полковник Най-Турс, сотни прапорщиков иподпоручиков, бывших студентов, как Степанов - Карась, сбитых с винтовжизни войной и революцией, и поручики, тоже бывшие студенты, но конченныедля университета навсегда, как Виктор Викторович Мышлаевский. Они, в серыхпотертых шинелях, с еще не зажившими ранами, с ободранными тенями погон наплечах, приезжали в Город и в своих семьях или в семьях чужих спали настульях, укрывались шинелями, пили водку, бегали, хлопотали и злобнокипели. Вот эти последние ненавидели большевиков ненавистью горячей ипрямой, той, которая может двинуть в драку.


Были юнкера. В Городе к началу революции оставалось четыре юнкерскихучилища - инженерное, артиллерийское и два пехотных. Они кончились иразвалились в грохоте солдатской стрельбы и выбросили на улицыискалеченных, только что кончивших гимназистов, только что начавшихстудентов, не детей и не взрослых, не военных и не штатских, а таких, каксемнадцатилетний Николка Турбин...

- Все это, конечно, очень мило, и над всем царствует гетман. Но,ей-богу, я до сих пор не знаю, да и знать не буду, по всей вероятности, доконца жизни, что собой представляет этот невиданный властитель снаименованием, свойственным более веку семнадцатому, нежели двадцатому.

- Да кто он такой, Алексей Васильевич?

- Кавалергард, генерал, сам крупный богатый помещик, и зовут его ПавломПетровичем...

По какой-то странной насмешке судьбы и истории избрание его,состоявшееся в апреле знаменитого года, произошло в цирке. Будущимисторикам это, вероятно, даст обильный материал для юмора. Гражданам же, вособенности оседлым в Городе и уже испытавшим первые взрывы междоусобнойбрани, было не только не до юмора, но и вообще не до каких-либоразмышлений. Избрание состоялось с ошеломляющей быстротой - и слава богу.Гетман воцарился - и прекрасно. Лишь бы только на рынках было мясо и хлеб,а на улицах не было стрельбы, чтобы, ради самого господа, не былобольшевиков, и чтобы простой народ не грабил. Ну что ж, все это более илименее осуществилось при гетмане, пожалуй, даже в значительной степени. Покрайней мере, прибегающие москвичи и петербуржцы и большинство горожан,хоть и смеялись над странной гетманской страной, которую они, подобнокапитану Тальбергу, называли опереткой, невсамделишным царством, гетманаславословили искренне... и... "Дай бог, чтобы это продолжалось вечно".

Но вот могло ли это продолжаться вечно, никто бы не мог сказать, и дажесам гетман. Да-с.

Дело в том, что Город - Городом, в нем и полиция - варта, иминистерство, и даже войско, и газеты различных наименований, а вот чтоделается кругом, в той настоящей Украине, которая по величине большеФранции, в которой десятки миллионов людей, этого не знал никто. Не знали,ничего не знали, не только о местах отдаленных, но даже, - смешно сказать,- о деревнях, расположенных в пятидесяти верстах от самого Города. Незнали, но ненавидели всею душой. И когда доходили смутные вести изтаинственных областей, которые носят название - деревня, о том, что немцыграбят мужиков и безжалостно карают их, расстреливая из пулеметов, нетолько ни одного голоса возмущения не раздалось в защиту украинскихмужиков, но не раз, под шелковыми абажурами в гостиных, скалилисьпо-волчьи зубы и слышно было бормотание:

- Так им и надо! Так и надо; мало еще! Я бы их еще не так. Вот будутони помнить революцию. Выучат их немцы - своих не хотели, попробуют чужих!

- Ох, как неразумны ваши речи, ох, как неразумны.

- Да что вы, Алексей Васильевич!.. Ведь это такие мерзавцы. Это жесовершенно дикие звери. Ладно. Немцы им покажут.

Немцы!!

Немцы!!

И повсюду:

_Немцы_!!!

Немцы!!

Ладно: тут немцы, а там, за далеким кордоном, где сизые леса,большевики. Только две силы.5

Так вот-с, нежданно-негаданно появилась третья сила на громаднойшахматной доске. Так плохой и неумный игрок, отгородившись пешечным строемот страшного партнера (к слову говоря, пешки очень похожи на немцев втазах), группирует своих офицеров около игрушечного короля. Но коварнаяферзь противника внезапно находит путь откуда-то сбоку, проходит в тыл иначинает бить по тылам пешки и коней и объявляет страшные шахи, а заферзем приходит стремительный легкий слон - офицер, подлетают коварнымизигзагами кони, и вот-с, погибает слабый и скверный игрок - получает егодеревянный король мат.

Пришло все это быстро, но не внезапно, и предшествовали тому, чтопришло, некие знамения.

Однажды, в мае месяце, когда Город проснулся сияющий, как жемчужина вбирюзе, и солнце выкатилось освещать царство гетмана, когда граждане ужедвинулись, как муравьи, по своим делишкам, и заспанные приказчики начали вмагазинах открывать рокочущие шторы, прокатился по Городу страшный изловещий звук. Он был неслыханного тембра - и не пушка и не гром, - нонастолько силен, что многие форточки открылись сами собой и все стекладрогнули. Затем звук повторился, прошел вновь по всему верхнему Городу,скатился волнами в Город нижний - Подол, и через голубой красивый Днепрушел в московские дали. Горожане проснулись, и на улицах началосьсмятение. Разрослось оно мгновенно, ибо побежали с верхнего Города Печерска растерзанные, окровавленные люди с воем и визгом. А звук прошел ив третий раз и так, что начали с громом обваливаться в печерских домахстекла, и почва шатнулась под ногами.

Многие видели тут женщин, бегущих в одних сорочках и кричащих страшнымиголосами. Вскоре узнали, откуда пришел звук. Он явился с Лысой Горы заГородом, над самым Днепром, где помещались гигантские склады снарядов ипороху. На Лысой Горе произошел взрыв.

Пять дней жил после того Город, в ужасе ожидая, что потекут с ЛысойГоры ядовитые газы. Но удары прекратились, газы не потекли, окровавленныеисчезли, и Город приобрел мирный вид во всех своих частях, за исключениемнебольшого угла Печерска, где рухнуло несколько домов. Нечего и говорить,что германское командование нарядило строгое следствие, и нечего иговорить, что город ничего не узнал относительно причин взрыва. Говорилиразное.

- Взрыв произвели французские шпионы.

- Нет, взрыв произвели большевистские шпионы.

Кончилось все это тем, что о взрыве просто забыли.

Второе знамение пришло летом, когда Город был полон мощной пыльнойзеленью, гремел и грохотал, и германские лейтенанты выпивали море содовойводы. Второе знамение было поистине чудовищно!

Среди бела дня, на Николаевской улице, как раз там, где стояли лихачи,убили не кого иного, как главнокомандующего германской армией на Украинефельдмаршала Эйхгорна, неприкосновенного и гордого генерала, страшного всвоем могуществе, заместителя самого императора Вильгельма! Убил его, самособой разумеется, рабочий и, само-собой разумеется, социалист. Немцыповесили через двадцать четыре часа после смерти германца не только самогоубийцу, но даже извозчика, который подвез его к месту происшествия.Правда, это не воскресило нисколько знаменитого генерала, но зато породилоу умных людей замечательные мысли по поводу происходящего.

Так, вечером,задыхаясь у открытого окна, расстегивая пуговицычесучовой рубашки, Василиса сидел за стаканом чая с лимоном и говорилАлексею Васильевичу Турбину таинственным шепотом:

- Сопоставляя все эти события, я не могу не прийти к заключению, чтоживем мы весьма непрочно. Мне кажется, что под немцами что-то такое(Василиса пошевелил короткими пальцами в воздухе) шатается. Подумайтесами... Эйхгорна... и где? А? (Василиса сделал испуганные глаза.)

Турбин выслушал мрачно, мрачно дернул щекой и ушел.

Еще предзнаменование явилось на следующее же утро и обрушилосьнепосредственно на того же Василису. Раненько, раненько, когда солнышкозаслало веселый луч в мрачное подземелье, ведущее с дворика в квартируВасилисы, тот, выглянув, увидал в луче знамение. Оно было бесподобно в






Возможно заинтересуют книги: