Школьная библиотека

- Да говорят... - звенел Павловский.

Да говорят, еще какие!!

гремели басы.

Не да-а-а-а-ром помнит вся Россия

Про день Бородина!!

Ослепительный Александр несся на небо, и оборванная кисея, скрывавшаяего целый год, лежала валом у копыт его коня.

- Императора Александра Благословенного не видели, что ли? Ровней,ровней! Ать. Ать. Леу. Леу! - выл Мышлаевский, и гусеница поднималась,осаживая лестницу грузным шагом александровской пехоты. Мимо победителяНаполеона левым плечом прошел дивизион в необъятный двусветный актовый зали, оборвав песню, стал густыми шеренгами, колыхнув штыками. Сумрачныйбелесый свет царил в зале, и мертвенными, бледными пятнами глядели впростенках громадные, наглухо завешенные портреты последних царей.

Студзинский попятился и глянул на браслет-часы. В это мгновение вбежалюнкер и что-то шепнул ему.

- Командир дивизиона, - расслышали ближайшие.

Студзинский махнул рукой офицерам. Те побежали между шеренгами ивыровняли их. Студзинский вышел в коридор навстречу командиру.

Звеня шпEрами, полковник Малышев по лестнице, оборачиваясь и косясь наАлександра, поднимался ко входу в зал. Кривая кавказская шашка с вишневымтемляком болталась у него на левом бедре. Он был в фуражке черного буйногобархата и длинной шинели с огромным разрезом назади. Лицо его былоозабочено. Студзинский торопливо подошел к нему и остановился, откозыряв.

Малышев спросил его:

- Одеты?

- Так точно. Все приказания исполнены.

- Ну, как?

- Драться будут. Но полная неопытность. На сто двадцать юнкероввосемьдесят студентов, не умеющих держать в руках винтовку.

Тень легла на лицо Малышева. Он помолчал.

- Великое счастье, что хорошие офицеры попались, - продолжалСтудзинский, - в особенности этот новый, Мышлаевский. Как-нибудьсправимся.

- Так-с. Ну-с, вот что: потрудитесь, после моего смотра, дивизион, заисключением офицеров и караула в шестьдесят человек из лучших и опытнейшихюнкеров, которых вы оставите у орудий, в цейхгаузе и на охране здания,распустить по домам с тем, чтобы завтра в семь часов утра весь дивизионбыл в сборе здесь.

Дикое изумление разбило Студзинского, глаза его неприличнейшим образомвыкатились на господина полковника. Рот раскрылся.

- Господин полковник... - все ударения у Студзинского от волненияполезли на предпоследний слог, - разрешите доложить. Это невозможно.Единственный способ сохранить сколько-нибудь боеспособным дивизион - этозадержать его на ночь здесь.

Господин полковник тут же, и очень быстро, обнаружил новое свойство великолепнейшим образом сердиться. Шея его и щеки побурели и глазазагорелись.

- Капитан, - заговорил он неприятным голосом, - я вам в ведомостиприкажу выписать жалование не как старшему офицеру, а как лектору,читающему командирам дивизионов, и это мне будет неприятно, потому что яполагал, что в вашем лице я буду иметь именно опытного старшего офицера, ане штатского профессора. Ну-с, так вот: лекции мне не нужны. Паа-прошу вассоветов мне не давать! Слушать, запоминать. А запомнив - исполнять!

И тут оба выпятились друг на друга.

Самоварная краска полезла по шее и щекам Студзинского, и губы егодрогнули. Как-то скрипнув горлом, он произнес:

- Слушаю, господин полковник.

- Да-с, слушать. Распустить по домам. Приказать выспаться, и распуститьбез оружия, а завтра чтобы явились в семь часов. Распустить, и мало этого:мелкими партиями, а не взводными ящиками, и без погон, чтобы не привлекатьвнимания зевак своим великолепием.

Луч понимания мелькнул в глазах Студзинского, а обида в них погасла.

- Слушаю, господин полковник.

Господин полковник тут резко изменился.

- Александр Брониславович, я вас знаю не первый день как опытного ибоевого офицера. Но ведь и вы меня знаете? Стало быть, обиды нет? Обиды втакой час неуместны. Я неприятно сказал - забудьте, ведь вы тоже...

Студзинский залился густейшей краской.

- Точно так, господин полковник, я виноват.

- Ну-с, и отлично. Не будем же терять времени, чтобы их нерасхолаживать. Словом, все на завтра. Завтра яснее будет видно. Во всякомслучае, скажу заранее: на орудия - внимания ноль, имейте в виду - лошадейне будет и снарядов тоже. Стало быть, завтра с утра стрельба из винтовок,стрельба и стрельба. Сделайте мне так, чтобы дивизион завтра к полуднюстрелял, как призовой полк. И всем опытным юнкерам - гранаты. Понятно?

Мрачнейшие тени легли на Студзинского. Он напряженно слушал.

- Господин полковник, разрешите спросить?

- Знаю-с, что вы хотите спросить. Можете не спрашивать. Я сам вамотвечу - погано-с, бывает хуже, но редко. Теперь понятно?

- Точно так!

- Ну, так вот-с, - Малышев очень понизил голос, - понятно, что мне нехочется остаться в этом каменном мешке на подозрительную ночь и, чегодоброго, угробить двести ребят, из которых сто двадцать даже не умеютстрелять!

Студзинский молчал.

- Ну так вот-с. А об остальном вечером. Все успеем. Валите к дивизиону.

И они вошли в зал.

- Смир-р-р-р-но! Га-сааа офицеры! - прокричал Студзинский.

- Здравствуйте, артиллеристы!

Студзинский из-за спины Малышева, как беспокойный режиссер, взмахнулрукой, и серая колючая стена рявкнула так, что дрогнули стекла.

- Здра...рра...жла...гсин... полковник...

Малышев весело оглядел ряды, отнял руку от козырька и заговорил:

- Бесподобно... Артиллеристы! Слов тратить не буду, говорить не умею,потому что на митингах не выступал, и потому скажу коротко. Будем мы битьПетлюру, сукина сына, и, будьте покойны, побьем. Среди вас владимировцы,константиновцы, алексеевцы, орлы их ни разу еще не видали от них сраму. Амногие из вас воспитанники этой знаменитой гимназии. Старые ее стенысмотрят на вас. И я надеюсь, что вы не заставите краснеть за вас.Артиллеристы мортирного дивизиона! Отстоим Город великий в часы осадыбандитом. Если мы обкатим этого милого президента шестью дюймами, небо емупокажется не более, чем его собственные подштанники, мать его душу черезсемь гробов!!!

- Га...а-а... Га-а... - ответила колючая гуща, подавленная бойкостьювыражений господина полковника.

- Постарайтесь, артиллеристы!

Студзинский опять, как режиссер из-за кулис, испуганно взмахнул рукой,и опять громада обрушила пласты пыли своим воплем, повторенным громовымэхом:

Ррр...Ррррр...Стра...Рррррр!!!

Через десять минут в актовом зале, как на Бородинском поле, стали сотниружей в козлах. Двое часовых зачернели на концах поросшей штыкамипаркетной пыльной равнины. Где-то в отдалении, внизу, стучали иперекатывались шаги торопливо расходившихся, согласно приказу,новоявленных артиллеристов. В коридорах что-то ковано гремело и стучало, ислышались офицерские выкрики - Студзинский сам разводил караулы. Затемнеожиданно в коридорах запела труба. В ее рваных, застоявшихся звуках,летящих по всей гимназии, грозность была надломлена, а слышна явственнаятревога и фальшь. В коридоре над пролетом, окаймленном двумя рамкамилестницы в вестибюль, стоял юнкер и раздувал щеки. Георгиевские потертыеленты свешивались с тусклой медной трубы. Мышлаевский, растопырив ногициркулем, стоял перед трубачом и учил, и пробовал его.

- Не доносите... Теперь так, так. Раздуйте ее, раздуйте. Залежалась,матушка. А ну-ка, тревогу.

"Та-та-там-та-там", - пел трубач, наводя ужас и тоску на крыс.

Сумерки резко ползли в двусветный зал. Перед полем в козлах осталисьМалышев и Турбин. Малышев как-то хмуро глянул на врача, но сейчас жеустроил на лице приветливую улыбку.

- Ну-с, доктор, у вас как? Санитарная часть в порядке?

- Точно так, господин полковник.

- Вы, доктор, можете отправляться домой. И фельдшеров отпустите. Итаким образом: фельдшера пусть явятся завтра в семь часов утра, вместе состальными... А вы... (Малышев подумал, прищурился.) Вас попрошу прибытьсюда завтра в два часа дня. До тех пор вы свободны. (Малышев опятьподумал.) И вот что-с: погоны можете пока не надевать. (Малышев помялся.)В наши планы не входит особенно привлекать к себе внимание. Одним словом,завтра прошу в два часа сюда.

- Слушаю-с, господин полковник.

Турбин потоптался на месте. Малышев вынул портсигар и предложил емупапиросу. Турбин в ответ зажег спичку. Загорелись две красные звездочки, итут же сразу стало ясно, что значительно потемнело. Малышев беспокойноглянул вверх, где смутно белели дуговые шары, потом вышел в коридор.