Школьная библиотека

- Поручик Мышлаевский. Пожалуйте сюда. Вот что-с: поручаю вамэлектрическое освещение здания полностью. Потрудитесь в кратчайший срокосветить. Будьте любезны овладеть им настолько, чтобы в любое мгновение вымогли его всюду не только зажечь, но и потушить. И ответственность заосвещение целиком ваша.

Мышлаевский козырнул, круто повернулся. Трубач пискнул и прекратил.Мышлаевский, бренча шпорами - топы-топы-топы, - покатился по параднойлестнице с такой быстротой, словно поехал на коньках. Через минутуоткуда-то снизу раздались его громовые удары кулаками куда-то и командныевопли. И в ответ им, в парадном подъезде, куда вел широченный двускатныйвестибюль, дав слабый отблеск на портрет Александра, вспыхнул свет.Малышев от удовольствия даже приоткрыл рот и обратился к Турбину:

- Нет, черт возьми... Это действительно офицер. Видали?

А снизу на лестнице показалась фигурка и медленно полезла по ступенямвверх. Когда она повернула на первой площадке, и Малышев и Турбин,свесившись с перил, разглядели ее. Фигурка шла на разъезжающихся больныхногах и трясла белой головой. На фигурке была широкая двубортная куртка ссеребряными пуговицами и цветными зелеными петлицами. В прыгающих руках уфигурки торчал огромный ключ. Мышлаевский поднимался сзади и изредкапокрикивал:

- Живее, живее, старикан! Что ползешь, как вошь по струне?

- Ваше... ваше... - шамкал и шаркал тихонько старик. Из мглы наплощадке вынырнул Карась, за ним другой, высокий офицер, потом два юнкераи, наконец, вострорылый пулемет. Фигурка метнулась в ужасе, согнулась,согнулась и в пояс поклонилась пулемету.

- Ваше высокоблагородие, - бормотала она.

Наверху фигурка трясущимися руками, тычась в полутьме, открылапродолговатый ящик на стене, и белое пятно глянуло из него. Старик сунулруку куда-то, щелкнул, и мгновенно залило верхнюю площадь вестибюля, входв актовый зал и коридор.

Тьма свернулась и убежала в его концы. Мышлаевский овладел ключоммоментально, и, просунув руку в ящик, начал играть, щелкая чернымиручками. Свет, ослепительный до того, что даже отливал в розовое, тозагорался, то исчезал. Вспыхнули шары в зале и погасли. Неожиданнозагорелись два шара по концам коридора, и тьма, кувыркнувшись, улизнуласовсем.

- Как? эй! - кричал Мышлаевский.

- Погасло, - отвечали голоса снизу из провала вестибюля.

- Есть! Горит! - кричали снизу.

Вдоволь наигравшись, Мышлаевский окончательно зажег зал, коридор ирефлектор над Александром, запер ящик на ключ и опустил его в карман.

- Катись, старикан, спать, - молвил он успокоительно, - все в полномпорядке.

Старик виновато заморгал подслеповатыми глазами:

- А ключик-то? ключик... ваше высокоблагородие... Как же? У вас, чтоли, будет?

- Ключик у меня будет. Вот именно.

Старик потрясся еще немножко и медленно стал уходить.

- Юнкер!

Румяный толстый юнкер грохнул ложем у ящика и стал неподвижно.

- К ящику пропускать беспрепятственно командира дивизиона, старшегоофицера и меня. Но никого более. В случае надобности, по приказанию одногоиз трех, ящик взломаете, но осторожно, чтобы ни в коем случае не повредитьщита.

- Слушаю, господин поручик.

Мышлаевский поравнялся с Турбиным и шепнул:

- Максим-то... видал?

- Господи... видал, видал, - шепнул Турбин.

Командир дивизиона стал у входа в актовый зал, и тысяча огней играла насеребряной резьбе его шашки. Он поманил Мышлаевского и сказал:

- Ну, вот-с, поручик, я доволен, что вы попали к нам в дивизион.Молодцом.

- Рад стараться, господин полковник.

- Вы еще наладите нам отопление здесь в зале, чтобы отогревать сменыюнкеров, а уж об остальном я позабочусь сам. Накормлю вас и водки достану,в количестве небольшом, но достаточном, чтобы согреться.

Мышлаевский приятнейшим образом улыбнулся господину полковнику ивнушительно откашлялся:

- Эк... км...

Турбин более не слушал. Наклонившись над балюстрадой, он не отрывалглаз от белоголовой фигурки, пока она не исчезла внизу. Пустая тоскаовладела Турбиным. Тут же, у холодной балюстрады, с исключительнойясностью перед ним прошло воспоминание.

...Толпа гимназистов всех возрастов в полном восхищении валила по этомусамому коридору. Коренастый Максим, старший педель, стремительно увлекалдве черные фигурки, открывая чудное шествие.

- Пущай, пущай, пущай, пущай, - бормотал он, - пущай, по случаюрадостного приезда господина попечителя, господин инспектор полюбуются нагосподина Турбина с господином Мышлаевским. Это им будет удовольствие.Прямо-таки замечательное удовольствие!

Надо думать, что последние слова Максима заключали в себе злейшуюиронию. Лишь человеку с извращенным вкусом созерцание господ Турбина иМышлаевского могло доставить удовольствие, да еще в радостный час приездапопечителя.

У господина Мышлаевского, ущемленного в левой руке Максима, быланаискось рассечена верхняя губа, и левый рукав висел на нитке. Нагосподине Турбине, увлекаемом правою, не было пояса, и все пуговицыотлетели не только на блузе, но даже на разрезе брюк спереди, так чтособственное тело и белье господина Турбина безобразнейшим образом былооткрыто для взоров.

- Пустите нас, миленький Максим, дорогой, - молили Турбин иМышлаевский, обращая по очереди к Максиму угасающие взоры на окровавленныхлицах.

- Ура! Волоки его, Макс Преподобный! - кричали сзади взволнованныегимназисты. - Нет такого закону, чтобы второклассников безнаказанноуродовать!

Ах, боже мой, боже мой! Тогда было солнце, шум и грохот. И Максим тогдабыл не такой, как теперь, - белый, скорбный и голодный. У Максима наголове была черная сапожная щетка, лишь кое-где тронутая нитями проседи, уМаксима железные клещи вместо рук, и на шее медаль величиною с колесо наэкипаже... Ах, колесо, колесо. Все-то ты ехало из деревни "Б", делая Nоборотов, и вот приехало в каменную пустоту. Боже, какой холод. Нужнозащищать теперь... Но что? Пустоту? Гул шагов?.. Разве ты, ты, Александр,спасешь Бородинскими полками гибнущий дом? Оживи, сведи их с полотна! Онипобили бы Петлюру.

Ноги Турбина понесли его вниз сами собой. "Максим"! - хотелось емукрикнуть, потом он стал останавливаться и совсем остановился. Представилсебе Максима внизу, в подвальной квартирке, где жили сторожа. Наверное,трясется у печки, все забыл и еще будет плакать. А тут и так тоски посамое горло. Плюнуть надо на все это. Довольно сентиментальничать.Просентиментальничали свою жизнь. Довольно.

И все-таки, когда Турбин отпустил фельдшеров, он оказался в пустомсумеречном классе. Угольными пятнами глядели со стен доски. И парты стоялирядами. Он не удержался, поднял крышку и присел. Трудно, тяжело, неудобно.Как близка черная доска. Да, клянусь, клянусь, тот самый класс илисоседний, потому что вон из окна тот самый вид на Город. Вон чернаяумершая громада университета. Стрела бульвара в белых огнях, коробкидомов, провалы тьмы, стены, высь небес...

А в окнах настоящая опера "Ночь под рождество", снег и огонечки, дрожати мерцают... "Желал бы я знать, почему стреляют в Святошине?" И безобидно,и далеко, пушки, как в вату, бу-у, бу-у...

- Довольно.

Турбин опустил крышку парты, вышел в коридор и мимо караулов ушел черезвестибюль на улицу. В парадном подъезде стоял пулемет. Прохожих на улицебыло мало, и шел крупный снег.

Господин полковник провел хлопотливую ночь. Много рейсов совершил онмежду гимназией и находящейся в двух шагах от нее мадам Анжу. К полуночимашина хорошо работала и полным ходом. В гимназии, тихонько шипя, изливалирозовый свет калильные фонари в шарах. Зал значительно потеплел, потомучто весь вечер и всю ночь бушевало пламя в старинных печах в библиотечныхприделах зала.

Юнкера, под командою Мышлаевского, "Отечественными записками" и"Библиотекой для чтения" за 1863 год разожгли белые печи и потом всю ночьнепрерывно, гремя топорами, старыми партами топили их. Судзинский иМышлаевский, приняв по два стакана спирта (господин полковник сдержал своеобещание и доставил его в количестве достаточном, чтобы согреться, именно- полведра), сменяясь, спали по два часа вповалку с юнкерами, на шинелях упечек, и багровые огни и тени играли на их лицах. Потом вставали, всю ночьходили от караула к караулу, проверяя посты. И Карась сюнкерами-пулеметчиками дежурил у выходов в сад. И в бараньих тулупах,сменяясь каждый час, стояли четверо юнкеров у толстомордых мортир.

У мадам Анжу печка раскалилась, как черт, в трубах звенело и несло,один из юнкеров стоял на часах у двери, не спуская глаз с мотоциклетки уподъезда, и пять юнкеров мертво спали в магазине, расстелив шинели. К часуночи господин полковник окончательно обосновался у мадам Анжу, зевал, ноеще не ложился, все время беседуя с кем-то по телефону. А в два часа ночи,