Школьная библиотека

дрожит и переливается огненный, зыбкий отсвет. Пожар? Дверь под рукамиТурбина звякнула, но не поддалась. Турбин постучал тревожно. Еще разпостучал. Серая фигура, мелькнув за стеклом двери, открыла ее, и Турбинпопал в магазин. Турбин, оторопев, всмотрелся в неизвестную фигуру. На нейбыла студенческая черная шинель, а на голове штатская, молью траченная,шапка с ушами, притянутыми на темя. Лицо странно знакомое, но как будточем-то обезображенное и искаженное. Печь яростно гудела, пожирая какие-толистки бумаги. Бумагой был усеян весь пол. Фигура, впустив Турбина, ничегоне объясняя, тотчас же метнулась от него к печке и села на корточки,причем багровые отблески заиграли на ее лице.

"Малышев? Да, полковник Малышев", - узнал Турбин.

Усов на полковнике не было. Гладкое синевыбритое место было вместо них.

Малышев, широко отмахнув руку, сгреб с полу листы бумаги и сунул их впечку.

"Ага...а".

- Что это? Кончено? - глухо спросил Турбин.

- Кончено, - лаконически ответил полковник, вскочил, рванулся к столу,внимательно обшарил его глазCи, несколько раз хлопнул ящиками, выдвигая изадвигая их, быстро согнулся, подобрал последнюю пачку листков на полу иих засунул в печку. Лишь после этого он повернулся к Турбину и прибавилиронически спокойно: - Повоевали - и будет! - Он полез за пазуху, вытащилторопливо бумажник, проверил в нем документы, два каких-то листка надорвалкрест-накрест и бросил в печь. Турбин в это время всматривался в него. Нина какого полковника Малышев больше не походил. Перед Турбиным стоялдовольно плотный студент, актер-любитель с припухшими малиновыми губами.

- Доктор? Что же вы? - Малышев беспокойно указал на плечи Турбина. Снимите скорей. Что вы делаете? Откуда вы? Не знаете, что ли, ничего?

- Я опоздал, полковник, - начал Турбин.

Малышев весело улыбнулся. Потом вдруг улыбка слетела с лица, онвиновато и тревожно качнул головой и молвил:

- Ах ты, боже мой, ведь это я вас подвел! Назначил вам этот час... Вы,очевидно, днем не выходили из дому? Ну, ладно. Об этом нечего сейчасговорить. Одним словом: снимайте скорее погоны и бегите, прячьтесь.

- В чем дело? В чем дело, скажите, ради бога?..

- Дело? - иронически весело переспросил Малышев, - дело в том, чтоПетлюра в городе. На Печерске, если не на Крещатике уже. Город взят. Малышев вдруг оскалил зубы, скосил глаза и заговорил опять неожиданно, некак актер-любитель, а как прежний Малышев. - Штабы предали нас. Еще утромнадо было разбегаться. Но я, по счастью, благодаря хорошим людям, узналвсе еще ночью, и дивизион успел разогнать. Доктор, некогда думать,снимайте погоны!

- ...а там, в музее, в музее...

Малышев потемнел.

- Не касается, - злобно ответил он, - не касается! Теперь меня ничегобольше не касается. Я только что был там, кричал, предупреждал, просилразбежаться. Больше сделать ничего не могу-с. Своих я всех спас. На убойне послал! На позор не послал! - Малышев вдруг начал выкрикиватьистерически, очевидно что-то нагорело в нем и лопнуло, и больше себя онсдерживать не мог. - Ну, генералы! - Он сжал кулаки и стал грозитькому-то. Лицо его побагровело.

В это время с улицы откуда-то в высоте взвыл пулемет, и показалось, чтоон трясет большой соседний дом.

Малышев встрепенулся, сразу стих.

- Ну-с, доктор, ходу! Прощайте. Бегите! Только не на улицу, а вототсюда, через черный ход, а там дворами. Там еще открыто. Скорей.

Малышев пожал руку ошеломленному Турбину, круто повернулся и убежал втемное ущелье за перегородкой. И сразу стихло в магазине. А на улице стихпулемет.

Наступило одиночество. В печке горела бумага. Турбин, несмотря наокрики Малышева, как-то вяло и медленно подошел к двери. Нашарил крючок,спустил его в петлю и вернулся к печке. Несмотря на окрики, Турбиндействовал не спеша, на каких-то вялых ногах, с вялыми, скомканнымимыслями. Непрочный огонь пожрал бумагу, устье печки из веселого пламенногопревратилось в тихое красноватое, и в магазине сразу потемнело. Всереньких тенях лепились полки по стенам. Турбин обвел их глазами и вяложе подумал, что у мадам Анжу еще до сих пор пахнет духами. Нежно и слабо,но пахнет.

Мысли в голове у Турбина сбились в бесформенную кучу, и некоторое времяон совершенно бессмысленно смотрел туда, где исчез побритый полковник.Потом, в тишине, ком постепенно размотался. Вылез самый главный и яркийлоскут - Петлюра тут. "Пэтурра, Пэтурра", - слабенько повторил Турбин иусмехнулся, сам не зная чему. Он подошел к зеркалу в простенке, затянутомуслоем пыли, как тафтой.

Бумага догорела, и последний красный язычок, подразнив немного, угас наполу. Стало сумеречно.

- Петлюра, это так дико... В сущности, совершенно пропащая страна, пробормотал Турбин в сумерках магазина, но потом опомнился: - Что же ямечтаю? Ведь, чего доброго, сюда нагрянут?

Тут он заметался, как и Малышев перед уходом, и стал срывать погоны.Нитки затрещали, и в руках остались две серебряных потемневших полоски сгимнастерки и еще две зеленых с шинели. Турбин поглядел на них, повертел вруках, хотел спрятать в карман на память, но подумал и сообразил, что этоопасно, решил сжечь. В горючем материале недостатка не было, хоть Малышеви спалил все документы. Турбин нагреб с полу целый ворох шелковыхлоскутов, всунул его в печь и поджег. Опять заходили уроды по стенам и пополу, и опять временно ожило помещенье мадам Анжу. В пламени серебряныеполоски покоробились, вздулись пузырями, стали смуглыми, потомскорчились...

Возник существенно важный вопрос в турбинской голове - как быть сдверью? Оставить на крючке или открыть? Вдруг кто-нибудь из добровольцев,вот так же, как Турбин, отставший, прибежит, - ан укрыться-то и негдебудет! Турбин открыл крючок. Потом его обожгла мысль: паспорт? Онухватился за один карман, другой - нет. Так и есть! Забыл, ах, это ужескандал. Вдруг нарвешься на них? Шинель серая. Спросят - кто? Доктор... авот докажи-ка! Ах, чертова рассеянность!

"Скорее", - шепнул голос внутри.

Турбин, больше не раздумывая, бросился в глубь магазина и по пути, покоторому ушел Малышев, через маленькую дверь выбежал в темноватый коридор,а оттуда по черному ходу во двор.11

Повинуясь телефонному голосу, унтер-офицер Турбин Николай вывелдвадцать восемь человек юнкеров и через весь Город провел их согласномаршруту. Маршрут привел Турбина с юнкерами на перекресток, совершенномертвенный. Никакой жизни на нем не было, но грохоту было много. Кругом в небе, по крышам, по стенам - гремели пулеметы.

Неприятель, очевидно, должен был быть здесь, потому что это былпоследний, конечный пункт, указанный телефонным голосом. Но никакогонеприятеля пока что не показывалось, и Николка немного запутался - чтоделать дальше? Юнкера его, немножко бледные, но все же храбрые, как и ихкомандир, разлеглись цепью на снежной улице, а пулеметчик Ивашин сел накорточки возле пулемета, у обочины тротуара. Юнкера настороженно гляделивдаль, подымая головы от земли, ждали, что, собственно, произойдет?

Предводитель же их был полон настолько важных и значительных мыслей,что даже осунулся и побледнел. Поражало предводителя, во-первых,отсутствие на перекрестке всего того, что было обещано голосом. Здесь, наперекрестке, Николка должен был застать отряд третьей дружины и"подкрепить его". Никакого отряда не было. Даже и следов его не было.

Во-вторых, поражало Николку то обстоятельство, что боевой пулеметныйдробот временами слышался не только впереди, но и слева, и даже, пожалуй,немножко сзади. В-третьих, он боялся испугаться и все время проверял себя:"Не страшно?" - "Нет, не страшно", - отвечал бодрый голос в голове, иНиколка от гордости, что он, оказывается, храбрый, еще больше бледнел.Гордость переходила в мысль о том, что если его, Николку, убьют, тохоронить будут с музыкой. Очень просто: плывет по улице белый глазетовыйгроб, и в гробу погибший в бою унтер-офицер Турбин с благородным восковымлицом, и жаль, что крестов теперь не дают, а то непременно с крестом нагруди и георгиевской лентой. Бабы стоят у ворот. "Кого хоронят,миленькие?" - "Унтер-офицера Турбина..." - "Ах, какой красавец..." Имузыка. В бою, знаете ли, приятно помереть. Лишь бы только не мучиться.Размышления о музыке и лентах несколько скрасили неуверенное ожиданиенеприятеля, который, очевидно, не повинуясь телефонному голосу, и не думалпоказываться.

- Ждать будем здесь, - сказал Николка юнкерам, стараясь, чтобы голосего звучал поувереннее, но тот не очень уверенно звучал, потому что кругомвсе-таки было немножко не так, как бы следовало, чепуховато как-то. Гдеотряд? Где неприятель? Странно, что как будто бы в тылу стреляют?

И предводитель со своим воинством дождался. В поперечном переулке,ведущем с перекрестка на Брест-Литовскую стрелку, неожиданно загремеливыстрелы и посыпались по переулку серые фигуры в бешеном беге. Они неслисьпрямо на Николкиных юнкеров, и винтовки торчали у них в разные стороны.

"Обошли?" - грянуло в Николкиной голове, он метнулся, не зная, какуюкоманду подать. Но через мгновение он разглядел золотые пятна у некоторыхбегущих на плечах и понял, что это свои.

Тяжелые, рослые, запаренные в беге, константиновские юнкера в папахах