Школьная библиотека

вдруг остановились, упали на одно колено и, бледно сверкнув, дали двазалпа по переулку туда, откуда прибежали. Затем вскочили и, бросаявинтовки, кинулись через перекресток, мимо Николкиного отряда. По дорогеони рвали с себя погоны, подсумки и пояса, бросали их на разъезженныйснег. Рослый, серый, грузный юнкер, равняясь с Николкой, поворачивая кНиколкиному отряду голову, зычно, задыхаясь, кричал:

- Бегите, бегите с нами! Спасайся, кто может!

Николкины юнкера в цепи стали ошеломленно подниматься. Николкасовершенно одурел, но в ту же секунду справился с собой и, молниеносноподумав: "Вот момент, когда можно быть героем", - закричал своимпронзительным голосом:

- Не сметь вставать! Слушать команду!!

"Что они делают?" - остервенело подумал Николка.

Константиновцы, - их было человек двадцать, - выскочив с перекресткабез оружия, рассыпались в поперечном же Фонарном переулке, и часть из нихбросилась в первые громадные ворота. Страшно загрохотали железные двери, изатопали сапоги в звонком пролете. Вторая кучка в сл4ующие ворота.Остались только пятеро, и они, ускоряя бег, понеслись прямо по Фонарному иисчезли вдали.

Наконец на перекресток выскочил последний бежавший, в бледныхзолотистых погонах на плечах. Николка вмиг обострившимся взглядом узнал внем командира второго отделения первой дружины, полковника Най-Турса.

- Господин полковник! - смятенно и в то же время обрадованно закричалему навстречу Николка, - ваши юнкера бегут в панике.

И тут произошло чудовищное. Най-Турс вбежал на растоптанный перекрестокв шинели, подвернутой с двух боков, как у французских пехотинцев. Смятаяфуражка сидела у него на самом затылке и держалась ремнем под подбородком.В правой руке у Най-Турса был кольт и вскрытая кобура била и хлопала егопо бедру. Давно не бритое, щетинистое лицо его было грозно, глаза скошенык носу, и теперь вблизи на плечах были явственно видны гусарские зигзаги,Най-Турс подскочил к Николке вплотную, взмахнул левой свободной рукой иоборвал с Николки сначала левый, а затем правый погон. Вощеные лучшиенитки лопнули с треском, причем правый погон отлетел с шинельным мясом.Николку так мотнуло, что он тут же убедился, какие у Най-Турсазамечательно крепкие руки. Николка с размаху сел на что-то нетвердое, иэто нетвердое выскочило из-под него с воплем и оказалось пулеметчикомИвашиным. Затем заплясали кругом перекошенные лица юнкеров, и все полетелок чертовой матери. Не сошел Николка с ума в этот момент лишь потому, что унего на это не было времени, так стремительны были поступки полковникаНай-Турса. Обернувшись к разбитому взводу лицом, он взвыл командунеобычным, неслыханным картавым голосом. Николка суеверно подумал, чтоэтакий голос слышен на десять верст и, уж наверно, по всему городу.

- Юнкегга! Слушай мою команду: сгывай погоны, кокагды, подсумки, бгосайогужие! По Фонагному пегеулку сквозными двогами на Газъезжую, на Подол! НаПодол!! Гвите документы по догоге, пгячьтесь, гассыпьтесь, всех по догогегоните с собой-о-ой!

Затем, взмахнув кольтом, Най-Турс провыл, как кавалерийская труба:

- По Фонагному! Только по Фонагному! Спасайтесь по домам! Бой кончен!Бегом магш!

Несколько секунд взвод не мог прийти в себя. Потом юнкера совершеннопобелели. Ивашин перед лицом Николки рвал погоны, подсумки полетели наснег, винтовка со стуком покатилась по ледяному горбу тротуара. Черезполминуты на перекрестке валялись патронные сумки, пояса и чья-торастрепанная фуражка. По Фонарному переулку, влетая во дворы, ведущие наРазъезжую улицу, убегали юнкера.

Най-Турс с размаху всадил кольт в кобуру, подскочил к пулемету утротуара, скорчился, присел, повернул его носом туда, откуда прибежал, илевой рукой поправил ленту. Обернувшись к Николке с корточек, он бешенозагремел:

- Оглох? Беги!

Странный пьяный экстаз поднялся у Николки откуда-то из живота, и во ртумоментально пересохло.

- Не желаю, господин полковник, - ответил он суконным голосом, сел накорточки, обеими руками ухватился за ленту и пустил ее в пулемет.

Вдали, там, откуда прибежал остаток най-турсова отряда, внезапновыскочило несколько конных фигур. Видно было смутно, что лошади под нимитанцуют, как будто играют, и что лезвия серых шашек у них в руках.Най-Турс сдвинул ручки, пулемет грохнул - ар-ра-паа, стал, снова грохнул ипотом длинно загремел. Все крыши на домах сейчас же закипели и справа ислева. К конным фигурам прибавилось еще несколько, но затем одну из нихшвырнуло куда-то в сторону, в окно дома, другая лошадь стала на дыбы,показавшись страшно длинной, чуть не до второго этажа, и нескольковсадников вовсе исчезли. Затем мгновенно исчезли, как сквозь землю, всеостальные всадники.

Най-Турс развел ручки, кулаком погрозил небу, причем глаза его налилисьсветом, и прокричал:

- Ребят! Ребят!.. Штабные стегвы!..

Обернулся к Николке и выкрикнул голосом, который показался Николкезвуком нежной кавалерийской трубы:

- Удигай, гвупый мавый! Говогю - удигай!

Он переметнул взгляд назад и убедился, что юнкера уже исчезли все,потом переметнул взгляд с перекрестка вдаль, на улицу, параллельнуюБрест-Литовской стреле, и выкрикнул с болью и злобой:

- А, чегт!

Николка повернулся за ним и увидал, что далеко, еще далеко на Кадетскойулице, у чахлого, засыпанного снегом бульвара, появились темные шеренги иначали припадать к земле. Затем вывеска тут же над головами Най-Турса иНиколки, на углу Фонарного переулка: "Зубной врач Берта ЯковлевнаПринц-Металл" хлопнула, и где-то за воротами посыпались стекла. Николкаувидал куски штукатурки на тротуаре. Они прыгнули и поскакали. Николкавопросительно вперил взор в полковника Най-Турса, желая узнать, как нужнопонимать эти дальние шеренги и штукатурку. И полковник Най-Турс отнесся кним странно. Он подпрыгнул на одной ноге, взмахнул другой, как будто ввальсе, и по-бальному оскалился неуместной улыбкой. Затем полковникНай-Турс оказался лежащим у ног Николки. Николкин мозг задернуло чернымтуманцем, он сел на корточки и неожиданно для себя, сухо, без слезвсхлипнувши, стал тянуть полковника за плечи, пытаясь его поднять. Тут онувидел, что из полковника через левый рукав стала вытекать кровь, а глазау него зашли к небу.

- Господин полковник, господин...

- Унтег-цег, - выговорил Най-Турс, причем кровь потекла у него изо ртана подбородок, а голос начал вытекать по капле, слабея на каждом слове, бгосьте гегойствовать к чегтям, я умигаю... Мало-Пговальная...

Больше он ничего не пожелал объяснить. Нижняя его челюсть сталадвигаться. Ровно три раза и судорожно, словно Най давился, потомперестала, и полковник стал тяжелый, как большой мешок с мукой.

"Так умирают? - подумал Николка. - Не может быть. Только что был живой.В бою не страшно, как видно. В меня же почему-то не попадают..."

"Зуб... ...врач", - затрепетало второй раз над головой, и еще где-толопнули стекла. "Может быть, он просто в обмороке?" - в смятении вздорноподумал Николка и тянул полковника. Но поднять того не было никакойвозможности. "Не страшно?" - подумал Николка и почувствовал, что емубезумно страшно. "Отчего? Отчего?" - думал Николка и сейчас же понял, чтострашно от тоски и одиночества, что, если бы был сейчас на ногах полковникНай-Турс, никакого бы страха не было... Но полковник Най-Турс былсовея8енно недвижим, больше никаких команд не подавал, не обращал вниманияни на то, что возле его рукава расширялась красная большая лужа, ни на то,что штукатурка на выступах стен ломалась и крошилась, как сумасшедшая.Николке же стало страшно от того, что он совершенно один. Никакие конныене наскакивали больше сбоку, но, очевидно, все были против Николки, а онпоследний, он совершенно один... И одиночество погнало Николку сперекрестка. Он полз на животе, перебирая руками, причем правым локтем,потому что в ладони он зажимал най-турсов кольт. Самый страх наступает ужев двух шагах от угла. Вот сейчас попадут в ногу, и тогда не уползешь,наедут петлюровцы и изрубят шашками. Ужасно, когда лежишь, а тебя рубят...Я буду стрелять, если в кольте есть патроны... И всего-то полтора шага...подтянуться, подтянуться... раз... и Николка за стеной в Фонарномпереулке.

"Удивительно, страшно удивительно, что не попали. Прямо чудо. Это ужчудо господа бога, - думал Николка, поднимаясь, - вот так чудо. Теперь самвидал - чудо. Собор Парижской богоматери. Виктор Гюго. Что-то теперь сЕленой? А Алексей? Ясно - рвать погоны, значит, произошла катастрофа".

Николка вскочил, весь до шеи вымазанный снегом, сунул кольт в карманшинели и полетел по переулку. Первые же ворота на правой руке зияли,Николка вбежал в гулкий пролет, выбежал на мрачный, скверный двор ссараями красного кирпича по правой и кладкой дров по левой, сообразил, чтосквозной проход посредине, скользя, бросился туда и напоролся на человекав тулупе. Совершенно явственно. Рыжая борода и маленькие глазки, изкоторых сочится ненависть. Курносый, в бараньей шапке, Нерон. Человек, какбы играя в веселую игру, обхватил Николку левой рукой, а правой уцепилсяза его левую руку и стал выкручивать ее за спину. Николка впал вошеломление на несколько мгновений. "Боже. Он меня схватил, ненавидит!..Петлюровец..."

- Ах ты, сволочь! - сипло закричал рыжебородый и запыхтел, - куды?стой! - потом вдруг завопил: - Держи, держи, юнкерей держи. Погон скинул,думаешь, сволота, не узнают? Держи!

Бешенство овладело всем Николкой, с головы до ног. Он резко сел вниз,сразу, так что лопнул сзади хлястик на шинели, повернулся и снеестественной силой вылетел из рук рыжего. Секунду он его не видел,потому что оказался к нему спиной, но потом повернулся и опять увидал. У