Школьная библиотека

рыжебородого не было никакого оружия, он даже не был военным, он былдворник. Ярость пролетела мимо Николкиных глаз совершенно красным одеяломи сменилась чрезвычайной уверенностью. Ветер и мороз залетел Николке вжаркий рот, потому что он оскалился, как волчонок. Николка выбросил руку скольтом из кармана, подумав: "Убью, гадину, лишь бы были патроны". Голосасвоего он не узнал, до того голос был чужд и страшен.

- Убью, гад! - Николка просипел, шаря пальцами в мудреном кольте, имгновенно сообразил, что он забыл, как из него стрелять. Желто-рыжийдворник, увидавший, что Николка вооружен, в отчаянии и ужасе пал на колении взвыл, чудесным образом превратившись из Нерона в змею:

- А, ваше благородие! Ваше...

Все равно Николка непременно бы выстрелил, но кольт не пожелалвыстрелить. "Разряжен. Эх, беда!" - вихрем подумал Николка. Дворник, рукойзакрываясь и пятясь, с колен садился на корточки, отваливаясь назад, и вылистошно, губя Николку. Не зная, что сделать, чтобы закрыть эту громкуюпасть в медной бороде, Николка в отчаянии от нестреляющего револьвера, какбоевой петух, наскочил на дворника и тяжело ударил его, рискуя застрелитьсамого себя, ручкой в зубы. Николкина злоба вылетела мгновенно. Дворник жевскочил на ноги и побежал от Николки в тот пролет, откуда Николкапоявился. Сходя с ума от страху, дворник уже не выл, бежал, скользя польду и спотыкаясь, раз обернулся, и Николка увидал, что половина егобороды стала красной. Затем он исчез. Николка же бросился вниз, мимосарая, к воротам на Разъезжую и возле них впал в отчаяние. "Кончено.Опоздал. Попался. Боже, и не стреляет". Тщетно он тряс огромный болт изамок. Ничего сделать было нельзя. Рыжий дворник, лишь только проскочилинай-турсовы юнкера, запер ворота на Разъезжую, и перед Николкой быласовершенно неодолимая преграда - гладкая доверху, глухая железная стена.Николка обернулся, глянул на небо, чрезвычайно низкое и густое, увидал набрандмауэре легкую черную лестницу, уходившую на самую крышучетырехэтажного дома. "Полезть разве?" - подумал он, и при этом емудурацки вспомнилась пестрая картинка: Нат Пинкертон в желтом пиджаке и скрасной маской на лице лезет по такой же самой лестнице. "Э, НатПинкертон, Америка... а я вот влезу и потом что? Как идиот буду сидеть накрыше, а дворник сзовет в это время петлюровцев. Этот Нерон предаст. Зубыя ему расколотил... Не простит!"

И точно. Из-под ворот в Фонарный переулок Николка услыхал призывныеотчаянные вопли дворника: "Сюды! Сюды!" - и копытный топот. Николка понял:вот что - конница Петлюры заскочила с фланга в Город. Сейчас она уже вФонарном переулке. То-то Най-Турс и кричал... на Фонарный возвращатьсянельзя.

Все это он сообразил уже, неизвестно каким образом оказавшись наштабеле дров, рядом с сараем, под стеной соседнего дома. Обледеневшиеполенья зашатались под ногами, Николка заковылял, упал, разорвал штанину,добрался до стены, глянул через нее и увидал точь-в-точь такой же двор.Настолько такой, что он ждал, что опять выскочит рыжий Нерон в полушубке.Но никто не выскочил. Страшно оборвалось в животе и в пояснице, и Николкасел на землю, в ту же секунду его кольт прыгнул в руке и оглушительновыстрелил. Николка удивился, потом сообразил: "Предохранитель-то былзаперт, а теперь я его сдвинул. Оказия".

Черт. И тут ворота на Разъезжую глухие. Заперты. Значит, опять к стене.Но, увы, дров уже нет. Николка запер предохранитель и сунул револьвер вкарман. Полез по куче битого кирпича, а затем, как муха по отвесной стене,вставляя носки в такие норки, что в мирное время не поместилась бы икопейка. Оборвал ногти, окровенил пальцы и всцарапался на стену. Лежа наней животом, услыхал, что сзади, в первом дворе, раздался оглушительныйсвист и Неронов голос, а в этом, третьем, дворе, в черном окне из второгоэтажа на него глянуло искаженное ужасом женское лицо и тотчас исчезло.Падая со второй стены, угадал довольно удачно: попал в сугроб, но все-такичто-то свернулось в шее и лопнуло в черепе. Чувствуя гудение в голове имелькание в глазах, Николка побежал к воротам...

О, ликование! И они заперты, но какой вздор? Сквозная узорная решетка.Николка, как пожарный, полез по ней, перелез, спустился и оказался наРазъезжей улице. Увидал, что она была совершенно пуста, ни души. "Четвертьминутки подышу, не более, а то сердце лопнет", - думал Николка и глоталраскаленный воздух. "Да... документы..." Николка вытащил из кармана блузыпачку замасленных удостоверений и изорвал их. И они разлетелись, как снег.Услыхал, что сзади со стороны того перекрестка, на котором он оставилНай-Турса, загремел пулемет и ему отозвались пулеметы и ружейные залпывпереди Николки, оттуда, из Города. Вот оно что. Город захватили. В Городебой. Катастрофа. Николка, все еще задыхаясь, обеими руками счищал снег.Кольт бросить? Най-турсов кольт? Нет, ни за что. Авось удастся проскочить.Ведь не могут же они быть повсюду сразу?

Тяжко вздохнув, Николка, чувствуя, что ноги его значительно ослабели иразвинтились, побежал по вымершей Разъезжей и благополучно добрался доперекрестка, откуда расходились две улицы: Глубочицкая на Подол и Ловская,уклоняющаяся в центр Города. Тут увидал лужу крови у тумбы и навоз, двеброшенных винтовки и синюю студенческую фуражку. Николка сбросил своюпапаху и эту фуражку надел. Она оказалась ему мала и придала ему гадкий,залихватский и гражданский вид. Какой-то босяк, выгнанный из гимназии.Николка осторожно из-за угла заглянул в Ловскую и очень далеко на нейувидал танцующую конницу с синими пятнами на папахах. Там была какая-товозня и хлопушки выстрелов. Дернул по Глубочицкой. Тут впервые увидалживого человека. Бежала какая-то дама по противоположному тротуару, ишляпа с черным крылом сидела у нее на боку, а в руках моталась сераякошелка, из нее выдирался отчаянный петух и кричал на всю улицу: "пэтурра,пэтурра". Из кулька, в левой руке дамы, сквозь дыру, сыпалась на тротуарморковь. Дама кричала и плакала, бросаясь в стену. Вихрем проскользнулкакой-то мещанин, крестился на все стороны и кричал:

- Господисусе! Володька, Володька! Петлюра идет!

В конце Лубочицкой уже многие сновали, суетились и убегали в ворота.Какой-то человек в черном пальто ошалел от страха, рванулся в ворота,засадил в решетку свою палку и с треском ее сломал.

А время тем временем летело и летело, и, оказывается, налетали ужесумерки, и поэтому, когда Николка с Лубочицкой выскочил в Вольский спуск,на углу вспыхнул электрический фонарь и зашипел. В лавчонке бухнула штораи сразу скрыла пестрые коробки с надписью "мыльный порошок". Извозчик насанях вывернул их в сугроб совершенно, заворачивая за угол, и хлесталзверски клячу кнутом. Мимо Николки прыгнул назад четырехэтажный дом стремя подъездами, и во всех трех лупили двери поминутно, и некий, вкотиковом воротнике, проскочил мимо Николки и завыл в ворота:

- Петр! Петр! Ошалел, что ли? Закрывай! Закрывай ворота!

В подъезде грохнула дверь, и слышно было, как на темной лестнице гулкийженский голос прокричал:

- Петлюра идет. Петлюра!

Чем дальше убегал Николка на спасительный Подол, указанный Най-Турсом,тем больше народу летало, и суетилось, и моталось по улицам, но страху ужебыло меньше, и не все бежали в одном направлении с Николкой, а некоторыепроносились навстречу.

У самого спуска на Подол, из подъезда серокаменного дома вышелторжественно кадетишка в серой шинели с белыми погонами и золотой буквой"В" на них. Нос у кадетика был пуговицей. Глаза его бойко шныряли посторонам, и большая винтовка сидела у него за спиной на ремне. Прохожиесновали, с ужасом глядели на вооруженного кадета и разбегались. А кадетпостоял на тротуаре, прислушался к стрельбе в верхнем Городе с видомзначительным и разведочным, потянул носом и захотел куда-то двинуться.Николка резко оборвал маршрут, двинул поперек тротуара, напер на кадетикагрудью и сказал шепотом:

- Бросайте винтовку и немедленно прячьтесь.

Кадетишка вздрогнул, испугался, отшатнулся, но потом угрожающеухватился за винтовку. Николка же старым испытанным приемом, напирая инапирая, вдавил его в подъезд и там уже, между двумя дверями, внушил:

- Говорю вам, прячьтесь. Я - юнкер. Катастрофа. Петлюра Город взял.

- Как это так взял? - спросил кадет и открыл рот, причем оказалось, чтоу него нет одного зуба с левой стороны.

- А вот так, - ответил Николка и, махнув рукой по направлению верхнегоГорода, добавил: - Слышите? Там конница петлюрина на улицах. Я еле спасся.Бегите домой, винтовку спрячьте и всех предупредите.

Кадет окоченел, и так окоченевшим его Николка и оставил в подъезде,потому что некогда с ним разговаривать, когда он такой непонятливый.

На Подоле не было такой сильной тревоги, но суета была, и довольнабольшая. Прохожие учащали шаги, часто задирали головы, прислушивались,очень часто выскакивали кухарки в подъезды и ворота, наскоро кутаясь всерые платки. Из верхнего Города непрерывно слышалось кипение пулеметов.Но в этот сумеречный час четырнадцатого декабря уже нигде, ни вдали, нивблизи, не было слышно пушек.

Путь Николки был длинен. Пока он пересек Подол, сумерки совершеннозакутали морозные улицы, и суету и тревогу смягчил крупный мягкий снег,полетевший в пятна света у фонарей. Сквозь его редкую сеть мелькали огни,в лавчонках и в магазинах весело светилось, но не во всех: некоторые ужеослепли. Все больше начинало лепить сверху. Когда Николка пришел к началусвоей улицы, крутого Алексеевского спуска, и стал подниматься по ней, онувидал у ворот дома N_7 картину: двое мальчуганов в сереньких вязаныхкурточках и шлемах только что скатились на салазках со спуска. Один изних, маленький и круглый, как шар, залепленный снегом, сидел и хохотал.Другой, постарше, тонкий и серьезный, распутывал узел на веревке. У воротстоял парень в тулупе и ковырял в носу. Стрельба стала слышнее. Онавспыхивала там, наверху, в самых разных местах.

- Васька, Васька, как я задницей об тумбу! - кричал маленький.

"Катаются мирно так", - удивленно подумал Николка и спросил у парняласковым голосом: