Школьная библиотека

кивнул на окно. - Гм... пожалуй, он прав: нельзя... Ну, что ж, тогдадома... Сегодня вечером я приеду.

- Опасно это, доктор? - заметила Елена тревожно.

Доктор уставился в паркет, как будто в блестящей желтизне и былзаключен диагноз, крякнул и, покрутив бородку, ответил:

- Кость цела... Гм... крупные сосуды не затронуты... нерв тоже... Нонагноение будет... В рану попали клочья шерсти от шинели... Температура...- Выдавив из себя эти малопонятные обрывки мыслей, доктор повысил голос иуверенно сказал: - Полный покой... Морфий, если будет мучиться, я самвпрысну вечером. Есть - жидкое... ну, бульон дадите... Пусть неразговаривает много...

- Доктор, доктор, я очень вас прошу... он просил, пожалуйста, никому неговорить...

Доктор искоса закинул на Елену взгляд хмурый и глубокий и забурчал:

- Да, это я понимаю... Как это он подвернулся?..

Елена только сдержанно вздохнула и развела руками.

- Ладно, - буркнул доктор и боком, как медведь, полез в переднюю.ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ12

В маленькой спальне Турбина на двух окнах, выходящих на застекленнуюверанду, упали ю5мненькие шторы. Комнату наполнил сумрак, и Еленина головазасветилась в нем. В ответ ей светилось беловатое пятно на подушке - лицои шея Турбина. Провод от штепселя змеей сполз к стулу, и розовенькаялампочка в колпачке загорелась и день превратила в ночь. Турбин сделалзнак Елене прикрыть дверь.

- Анюту сейчас же предупредить, чтобы молчала...

- Знаю знаю... Ты не говори, Алеша, много.

- Сам знаю... Я тихонько... Ах, если рука пропадет!

- Ну что ты, Алеша... лежи, молчи... Пальто-то этой дамы у нас покабудет?

- Да, да. Чтобы Николка не вздумал тащить его. А то на улице...Слышишь? Вообще, ради бога, не пускай его никуда.

- Дай бог ей здоровья, - искренне и нежно сказала Елена, - вот,говорят, нет добрых людей на свете...

Слабенькая краска выступила на скулах раненого, и глаза уперлись вневысокий белый потолок, потом он перевел их на Елену и, поморщившись,спросил:

- Да, позвольте, а что это за головастик?

Елена наклонилась в розовый луч и вздернула плечами.

- Понимаешь, ну, только что перед тобой, минутки две, не больше,явление: Сережин племянник из Житомира. Ты же слышал: Суржанский...Ларион... Ну, знаменитый Лариосик.

- Ну?..

- Ну, приехал к нам с письмом. Какая-то драма у них. Только что началрассказывать, как она тебя привезла.

- Птица какая-то, бог его знает...

Елена со смехом и ужасом в глазах наклонилась к постели:

- Что птица!.. Он ведь жить у нас просится. Я уж не знаю, как и быть.

- Жи-ить?..

- Ну, да... Только молчи и не шевелись, прошу тебя, Алеша... Матьумоляет, пишет, ведь этот самый Лариосик кумир ее... Я такого балбеса, какэтот Лариосик, в жизнь свою не видала. У нас он начал с того, что всюпосуду расхлопал. Синий сервиз. Только две тарелки осталось.

- Ну, вот. Я уж не знаю, как быть...

В розовой тени долго слышался шепот. В отдалении звучали за дверями ипортьерами глухо голоса Николки и неожиданного гостя. Елена простираларуки, умоляя Алексея говорить поменьше. Слышался в столовой хруст взбудораженная Анюта выметала синий сервиз. Наконец, было решено в шепоте.Ввиду того, что теперь в городе будет происходить черт знает что и оченьвозможно, что придут реквизировать комнаты, ввиду того, что денег нет, аза Лариосика будут платить, - пустить Лариосика. Но обязать его соблюдатьправила турбинской жизни. Относительно птицы - испытать. Ежели птицанесносна в доме, потребовать ее удаления, а хозяина ее оставить. По поводусервиза, ввиду того, что у Елены, конечно, даже язык не повернется ивообще это хамство и мещанство, - сервиз предать забвению. ПуститьЛариосика в книжную, поставить там кровать с пружинным матрацем истолик...

Елена вышла в столовую. Лариосик стоял в скорбной позе, повесив головуи глядя на то место, где некогда на буфете помещалось стопкой двенадцатьтарелок. Мутно-голубые глаза выражали полную скорбь. Николка стоялнапротив Лариосика, открыв рот и слушая какие-то речи. Глаза у Николкибыли наполнены напряженнейшим любопытством,

- Нету кожи в Житомире, - растерянно говорил Лариосик, - понимаете,совершенно нету. Такой кожи, как я привык носить, нету. Я кликнул кличсапожникам, предлагая какие угодно деньги, но нету. И вот пришлось...

Увидя Елену, Лариосик побледнел, переступил на месте и, глядя почему-товниз на изумрудные кисти капота, заговорил так:

- Елена Васильевна, сию минуту я еду в магазины, кликну клич, и у васбудет сегодня же сервиз. Я не знаю, что мне и говорить. Как перед вамиизвиниться? Меня, безусловно, следует убить за сервиз. Я ужасныйнеудачник, - отнесся он к Николке. - Я сейчас же в магазины, - продолжалон Елене.

- Я вас очень прошу ни в какие магазины не ездить, тем более, что всеони, конечно, закрыты. Да позвольте, неужели вы не знаете, что у нас вГороде происходит?

- Как же не знать! - воскликнул Лариосик. - Я ведь с санитарнымпоездом, как вы знаете из телеграммы.

- Из какой телеграммы? - спросила Елена. - Мы никакой телеграммы неполучили.

- Как? - Лариосик открыл широкий рот. - Не по-лучили? А-га! То-то ясмотрю, - он повернулся к Николке, - что вы на меня с таким удивлением...Но позвольте... Мама дала вам телеграмму в шестьдесят три слова.

- Ц... Ц... Шестьдесят три слова! - поразился Николка. - Какая жалость.Ведь телеграммы теперь так плохо ходят. Совсем, вернее, не ходят.

- Как же теперь быть? - огорчился Лариосик. - Вы разрешите мне у вас? Он беспомощно огляделся, и сразу по глазам его было видно, что у Турбиныхему очень нравится и никуда он уходить бы не хотел.

- Все устроено, - ответила Елена и милостиво кивнула, - мы согласны.Оставайтесь и устраивайтесь. Видите, у нас какое несчастье...

Лариосик огорчился еще больше. Глаза его заволокло слезной дымкой.

- Елена Васильевна! - с чувством сказал он. - Располагайте мной, каквам угодно. Я, знаете ли, могу не спать по три и четыре ночи подряд.

- Спасибо, большое спасибо.

- А теперь, - Лариосик обратился к Николке, - не могу ли я у васпопросить ножницы?

Николка, взъерошенный от удивления и интереса, слетал куда-то ивернулся с ножницами. Лариосик взялся за пуговицу френча, поморгал глазамии опять обратился к Николке:

- Впрочем, виноват, на минутку в вашу комнату...

В Николкиной комнате Лариосик снял френч, обнаружив необыкновенногрязную рубашку, вооружился ножницами, вспорол черную лоснящуюся подкладкуфренча и вытащил из-под нее толстый зелено-желтый сверток денег. Этотсверток он торжественно принес в столовую и выложил перед Еленой на стол,говоря:

- Вот, Елена Васильевна, разрешите вам сейчас же внести деньги за моесодержание.

- Почему же такая спешность, - краснея, спросила Елена, - это можнобыло бы и после...

Лариосик горячо запротестовал:

- Нет, нет, Елена Васильевна, вы уж, пожалуйста, примите сейчас.Помилуйте, в такой трудный момент деньги всегда остро нужны, я этопрекрасно понимаю! - Он развернул пакет, причем изнутри выпала карточкакакой-то женщины. Лариосик проворно подобрал ее и со вздохом спрятал вкарман. - Да оной лучше у вас будет. Мне что нужно? Мне нужно будетпапирос купить и канареечного семени для птицы...

Елена на минуту забыла рану Алексея, и приятный блеск показался у нее вглазах, настолько обстоятельны и уместны были действия Лариосика.

"Он, пожалуй, не такой балбес, как я первоначально подумала, - подумалаона, - вежлив и добросовестен, только чудак какой-то. Сервиза безумножаль".

"Вот тип", - думал Николка. Чудесное появление Лариосика вытеснило внем его печальные мысли.

- Здесь восемь тысяч, - говорил Лариосик, двигая по столу пачку,похожую на яичницу с луком, - если мало, мы подсчитаем, и сейчас же явыпишу еще.

- Нет, нет, потом, отлично, - ответила Елена. - Вы вот что: я сейчаспопрошу Анюту, чтобы она истопила вам ванну, и сейчас же купайтесь. Носкажите, как же вы приехали, как же вы пробрались, не понимаю? - Еленастала комкать деньги и прятать их в громадный карман капота.

Глаза Лариосика наполнились ужасом от воспоминания.

- Это кошмар! - воскликнул он, складывая руки, как католик на молитве.- Я ведь девять дней... нет, виноват, десять?.. позвольте... воскресенье,ну да, понедельник... одиннадцать дней ехал от Житомира!..