Школьная библиотека

болезненным кашлем. Один силуэт сзади на лестнице исчез. Мышлаевскийосторожно открыл болт, повернул ключ и открыл дверь, оставив ее нацепочке.

- Давайте телеграмму, - сказал он, становясь боком к двери, так, чтоона прикрывала его. Рука в сером просунулась и подала ему маленькийконвертик. Пораженный Мышлаевский увидал, что это действительнотелеграмма.

- Распишитесь, - злобно сказал голос за дверью.

Мышлаевский метнул взгляд и увидал, что на улице только один.

- Анюта, Анюта, - бодро, выздоровев от бронхита, вскричал Мышлаевский.- Давай карандаш.

Вместо Анюты к нему сбежал Карась, подал. На клочке, выдернутом изквадратика, Мышлаевский нацарапал: "Тур", шепнул Карасю:

- Дай двадцать пять...

Дверь загремела... Заперлась...

Ошеломленный Мышлаевский с Карасем поднялись вверх. Сошлись решительновсе. Елена развернула квадратик и машинально вслух прочла слова:

"Страшное несчастье постигло Лариосика точка Актер оперетки Липский..."

- Боже мой, - вскричал багровый Лариосик, - это она!

- Шестьдесят три Bова, - восхищенно ахнул Николка, - смотри, кругомисписано.

- Господи! - воскликнула Елена. - Что же это такое? Ах, извините,Ларион... что начала читать. Я совсем про нее забыла...

- Что это такое? - спросил Мышлаевский.

- Жена его бросила, - шепнул на ухо Николка, - такой скандал...

Страшный грохот в стеклянную дверь, как обвал с горы, влетел вквартиру. Анюта взвизгнула. Елена побледнела и начала клониться к стене.Грохот был так чудовищен, страшен, нелеп, что даже Мышлаевский переменилсяв лице. Шервинский подхватил Елену, сам бледный... Из спальни Турбинапослышался стон.

- Двери... - крикнула Елена.

По лестнице вниз, спутав стратегический план, побежали Мышлаевский, заним Карась, Шервинский и насмерть испуганный Лариосик.

- Это уже хуже, - бормотал Мышлаевский.

За стеклянной дверью взметнулся черный одинокий силуэт, оборвалсягрохот.

- Кто там? - загремел Мышлаевский как в цейхгаузе.

- Ради бога... Ради бога... Откройте, Лисович - я... Лисович!! вскричал силуэт. - Лисович - я... Лисович...

Василиса был ужасен... Волосы с просвечивающей розоватой лысинкойторчали вбок. Галстук висел на боку и полы пиджака мотались, как дверцывзломанного шкафа. Глаза Василисы были безумны и мутны, как уотравленного. Он показался на последней ступеньке, вдруг качнулся и рухнулна руки Мышлаевскому. Мышлаевский принял его и еле удержал, сам присел клестнице и сипло, растерянно крикнул:

- Карась! Воды...15

Был вечер. Время подходило к одиннадцати часам. По случаю событий,значительно раньше, чем обычно, опустела и без того не очень людная улица.

Шел жидкий снежок, пушинки его мерно летали за окном, а ветви акации утротуара, летом темнившие окна Турбиных, все более обвисали в своихснежных гребешках.

Началось с обеда и пошел нехороший тусклый вечер с неприятностями, ссосущим сердцем. Электричество зажглось почему-то в полсвета, а Ванданакормила за обедом мозгами. Вообще говоря, мозги пища ужасная, а вВандином приготовлении - невыносимая. Был перед мозгами еще суп, в которыйВанда налила постного масла, и хмурый Василиса встал из-за стола смучительной мыслью, что будто он и не обедал вовсе. Вечером же была массахлопот, и все хлопот неприятных, тяжелых. В столовой стоял столовый столкверху ножками и пачка Лебiдь-Юрчиков лежала на полу.

- Ты дура, - сказал Василиса жене.

Ванда изменилась в лице и ответила:

- Я знала, что ты хам, уже давно. Твое поведение в последнее времядостигло геркулесовых столбов.

Василисе мучительно захотелось ударить ее со всего размаху косо по лицутак, чтоб она отлетела и стукнулась об угол буфета. А потом еще раз, еще ибить ее до тех пор, пока это проклятое, костлявое существо не умолкнет, непризнает себя побежденным. Он - Василиса, измучен ведь, он, в концеконцов, работает, как вол, и он требует, требует, чтобы его слушалисьдома. Василиса скрипнул зубами и сдержался, нападение на Ванду было вовсене так безопасно, как это можно было предположить.

- Делай так, как я говорю, - сквозь зубы сказал Василиса, - пойми, чтобуфет могут отодвинуть, и что тогда? А это никому не придет в голову. Всев городе так делают.

Ванда повиновалась ему, и они вдвоем взялись за работу - к столу свнутренней стороны кнопками пришпиливали денежные бумажки.

Скоро вся внутренняя поверхность стола расцветилась и стала похожа назамысловатый шелковый ковер.

Василиса, кряхтя, с налитым кровью лицом, поднялся и окинул взоромденежное поле.

- Неудобно, - сказала Ванда, - понадобится бумажка, нужно столпереворачивать.

- И перевернешь, руки не отвалятся, - сипло ответил Василиса, - лучшестол перевернуть, чем лишиться всего. Слышала, что в городе делается?Хуже, чем большевики. Говорят, что повальные обыски идут, все офицеровищут.

В одиннадцать часов вечера Ванда принесла из кухни самовар и всюду вквартире потушила свет. Из буфета достала кулек с черствым хлебом иголовку зеленого сыра. Лампочка, висящая над столом в одном из гнездтрехгнездной люстры, источала с неполно накаленных нитей тусклыйкрасноватый свет.

Василиса жевал ломтик французской булки, и зеленый сыр раздражал его дослез, как сверлящая зубная боль. Тошный порошок при каждом укусе сыпалсявместо рта на пиджак и за галстук. Не понимая, что мучает его, Василисаисподлобья смотрел на жующую Ванду.

- Я удивляюсь, как легко им все сходит с рук, - говорила Ванда, обращаявзор к потолку, - я была уверена, что убьют кого-нибудь из них. Нет, всевернулись, и сейчас опять квартира полна офицерами...

В другое время слова Ванды не произвели бы на Василису никакоговпечатления, но сейчас, когда вся его душа горела в тоске, они показалисьему невыносимо подлыми.

- Удивляюсь тебе, - ответил он, отводя взор в сторону, чтобы нерасстраиваться, - ты прекрасно знаешь, что, в сущности, они поступилиправильно. Нужно же кому-нибудь было защищать город от этих (Василисапонизил голос) мерзавцев... И притом напрасно ты думаешь, что так легкосошло с рук... Я думаю, что он...

Ванда впилась глазами и закивала головой.

- Я сама, сама сразу это сообразила... Конечно, его ранили...

- Ну, вот, значит, нечего и радоваться - "сошло, сошло"...

Ванда лизнула губы.

- Я не радуюсь, я только говорю "сошло", а вот мне интересно знать,если, не дай бог, к нам явятся и спросят тебя, как председателя домовогокомитета, а кто у вас наверху? Были они у гетмана? Что ты будешь говорить?

Василиса нахмурился и покосился:

- Можно будет сказать, что он доктор... Наконец, откуда я знаю? Откуда?

- Вот то-то, откуда...

На этом слове в передней прозвенел звонок. Василиса побледнел, а Вандаповернула жилистую шею.

Василиса, шмыгнув носом, поднялся со стула и сказал:

- Знаешь что? Может быть, сейчас сбегать к Турбиным, вызвать их?

Ванда не успела ответить, потому что звонок в ту же минуту повторился.

- Ах, боже мой, - тревожно молвил Василиса, - нет, нужно идти.

Ванда глянула в испуге и двинулась за ним. Открыли дверь из квартиры вобщий коридор. Василиса вышел в коридор, пахнуло холодком, острое лицоВанды, с тревожными, расширенными глазами, выглянуло. Над ее головой втретий раз назойливо затрещало электричество в блестящей чашке.

На мгновенье у Василисы пробежала мысль постучать в стеклянные двериТурбиных - кто-нибудь сейчас же бы вышел, и не было бы так страшно. И онпобоялся это сделать. А вдруг: "Ты чего стучал? А? Боишься чего-то?" - и,кроме того, мелькнула, правда слабая, надежда, что, может быть, это неони, а так что-нибудь...

- Кто... там? - слабо спросил Василиса у двери.

Тотчас же замочная скважина отозвалась в живот Василисы сиповатымголосом, а над Вандой еще и еще затрещал звонок.

- Видчиняй, - хрипнула скважина, - из штабу. Та не отходи, а тострельнем через дверь...

- Ах, бож... - выдохнула Ванда.

Василиса мертвыми руками сбросил болт и тяжелый крючок, не помнил исам, как снял цепочку.

- Скорийш... - грубо сказала скважина.

Темнота с улицы глянула на Василису куском серого неба, краем акаций,пушинками. Вошло всего трое, но Василисе показалось, что их гораздобольше.

- Позвольте узнать... по какому поводу?

- С обыском, - ответил первый вошедший волчьим голосом и как-то сразунадвинулся на Василису, Коридор повернулся, и лицо Ванды в освещенной