Книга "Белая гвардия". Страница 48

Черный, с обшитым кожей задом, как ломанный жук, цепляясь рукавицами зазатоптанный снег, полез безногий между ног. Калеки, убогие выставляли язвына посиневших голенях, трясли головами, якобы в тике и параличе,закатывали белесые глаза, притворяясь слепыми. Изводя душу, убивая сердце,напоминая про нищету, обман, безнадежность, безысходную дичь степей,скрипели, как колеса, стонали, выли в гуще проклятые лиры.

- Вернися, сиротко, далекий свит зайдешь...

Косматые, трясущиеся старухи с клюками совали вперед иссохшиепергаментные руки, выли:

- Красавец писаный! Дай тебе бог здоровечка!

- Барыня, пожалей старуху, сироту несчастную.

- Голубчики, милые, господь бог не оставит вас...

Салопницы на плоских ступнях, чуйки в чепцах с ушами, мужики в бараньихшапках, румяные девушки, отставные чиновники с пыльными следами кокард,пожилые женщины с выпяченным мысом животом, юркие ребята, казаки вшинелях, в шапках с хвостами цветного верха, синего, красного, зеленого,малинового с галуном, золотыми и серебряными, с кистями золотыми с угловгроба, черным морем разливались по соборному двору, а двери собора всеисточали и источали новые волны. На воздухе воспрянул духом, глотнул силыкрестный ход, перестроился, подтянулся, и поплыли в стройном чине ипорядке обнаженные головы в клетчатых платках, митры и камилавки, буйныегривы дьяконов, скуфьи монахов, острые кресты на золоченых древках,хоругви Христа-спасителя и божьей матери с младенцем, и поплыли разрезные,кованые, золотые, малиновые, писанные славянской вязью хвостатыеполотнища.


То не серая туча со змеиным брюхом разливается по городу, то не бурые,мутные реки текут по старым улицам - то сила Петлюры несметная на площадьстарой Софии идет на парад.


Первой, взорвав мороз ревом труб, ударив блестящими тарелками, разрезавчерную реку народа, пошла густыми рядами синяя дивизия.

В синих жупанах, в смушковых, лихо заломленных шапках с синими верхами,шли галичане. Два двуцветных прапора, наклоненных меж обнаженными шашками,плыли следом за густым трубным оркестром, а за прапорами, мерно давяхрустальный снег, молодецки гремели ряды, одетые в добротное, хотьнемецкое сукно. За первым батальоном валили черные в длинных халатах,опоясанных ремнями, и в тазах на головах, и коричневая заросль штыковколючей тучей лезла на парад.

Несчитанной силой шли серые обшарпанные полки сечевых стрельцов. Шликурени гайдамаков, пеших, курень за куренем, и, высоко танцуя в просветахбатальонов, ехали в седлах бравые полковые, куренные и ротные командиры.Удалые марши, победные, ревущие, выли золотом в цветной реке.

За пешим строем, облегченной рысью, мелко прыгая в седлах, покатиликонные полки. Ослепительно резнули глаза восхищенного народа мятые,заломленные папахи с синими, зелеными и красными шлыками с золотымикисточками.

Пики прыгали, как иглы, надетые петлями на правые руки. Весело гремящиебунчуки метались среди конного строя, и рвались вперед от трубного воякони командиров и трубачей. Толстый, веселый, как шар, Болботун катилвпереди куреня, подставив морозу блестящий в сале низкий лоб и пухлыерадостные щеки. Рыжая кобыла, кося кровавым глазом, жуя мундштук, роняяпену, поднималась на дыбы, то и дело встряхивая шестипудового Болботуна, игремела, хлопая ножнами, кривая сабля, и колол легонько шпорами полковниккрутые нервные бока.

Бо старшины з нами,

З нами, як з братами!

разливаясь, на рыси пели и прыгали лихие гайдамаки, и трепались цветныеоселедцы.

Трепля простреленным желто-блакитным знаменем, гремя гармоникой,прокатил полк черного, остроусого, на громадной лошади, полковникаКозыря-Лешко. Был полковник мрачен и косил глазом и хлестал по крупужеребца плетью. Было от чего сердиться полковнику - побили най-турсовызалпы в туманное утро на Брест-Литовской стреле лучшие Козырины взводы, ишел полк рысью и выкатывал на площадь сжавшийся, поредевший строй.

За Козырем пришел лихой, никем не битый черноморский конный куреньимени гетмана Мазепы. Имя славного гетмана, едва не погубившего императораПетра под Полтавой, золотистыми буквами сверкало на голубом шелке.

Народ тучей обмывал серые и желтые стены домов, народ выпирал и лез натумбы, мальчишки карабкались на фонари и сидели на перекладинах, торчалина крышах, свистали, кричали: ура... ура...

- Слава! Слава! - кричали с тротуаров.

Лепешки лиц громоздились в балконных и оконных стеклах.

Извозчики, балансируя, лезли на козлы саней, взмахивая кнутами.

- Ото казалы банды... Вот тебе и банды. Ура!

- Слава! Слава Петлюри! Слава нашему Батько!

- Ур-ра...

- Маня, глянь, глянь... Сам Петлюра, глянь, на серой. Какой красавец...

- Що вы, мадам, це полковник.

- Ах, неужели? А где же Петлюра?

- Петлюра во дворце принимает французских послов с Одессы.

- Що вы, добродию, сдурели, яких послов?

- Петлюра, Петр Васильевич, говорят (шепотом), в Париже, а, видали?

- Вот вам и банды... Меллиен войску.

- Где же Петлюра? Голубчики, где Петлюра? Дайте хоть одним глазкомвзглянуть.

- Петлюра, сударыня, сейчас на площади принимает парад.

- Ничего подобного. Петлюра в Берлине президенту представляется послучаю заключения союза.

- Якому президенту?! Чего вы, добродию, распространяете провокацию.

- Берлинскому президенту... По случаю республики...

- Видали? Видали? Який важный... Вин по Рыльскому переулку проехал укареты. Шесть лошадей...

- Виноват, разве они в архиереев верят?

- Я не кажу, верят - не верят... Кажу - проехал, и больше ничего. Самыистолкуйте факт...

- Факт тот, что попы служат сейчас...

- С попами крепче...

- Петлюра. Петлюра. Петлюра. Петлюра. Петлюра...

Гремели страшные тяжкие колеса, тарахтели ящики, за десятью коннымикуренями шла лентами бесконечная артиллерия. Везли тупые, толстые мортиры,катились тонкие гаубицы; сидела прислуга на ящиках, веселая, кормленая,победная, чинно и мирно ехали ездовые. Шли, напрягаясь, вытягиваясь,шестидюймовые, сытые кони, крепкие, крутокрупые, и крестьянские, привычныек работе, похожие на беременных блох, коняки. Легко громыхала конно-горнаялегкая, и пушечки подпрыгивали, окруженные бравыми всадниками.

- Эх... эх... вот тебе и пятнадцать тысяч... Что же это наврали нам.Пятнадцать... бандит... разложение... Господи, не сочтешь. Еще батарея...еще, еще...

Толпа мяла и мяла Николку, и он, сунув птичий нос в воротникстуденческой шинели, влез, наконец, в нишу в стене и там утвердился.Какая-то веселая бабенка в валенках уже находилась в нише и сказалаНиколке радостно:

- Держитесь за меня, панычу, а я за кирпич, а то звалимся.

- Спасибо, - уныло просопел Николка в заиндевевшем воротнике, - я вотза крюк буду.

- Де ж сам Петлюра? - болтала словоохотливая бабенка, - ой, хочупобачить Петлюру. Кажуть, вин красавец неописуемый.

- Да, - промычал Николка неопределенно в барашковом мехе, неописуемый. "Еще батарея... Вот, черт... Ну, ну, теперь я понимаю..."

- Вин на автомобиле, кажуть, проехав, - тут... Вы не бачили?

- Он в Виннице, - гробовым и сухим голосом ответил Николка, шевелязамерзшими в сапогах пальцами. "Какого черта я валенки не надел. Вотмороз".

- Бач, бач, Петлюра.

- Та який Петлюра, це начальник варты.

- Петлюра мае резиденцию в Билой Церкви. Теперь Била Церковь будестолицей.

- А в Город они разве не придут, позвольте вас спросить?

- Придут своевременно.

- Так, так, так...

Лязг, лязг, лязг. Глухие раскаты турецких барабанов неслись с площадиСофии, а по улице уже ползли, грозя пулеметами из амбразур, колышатяжелыми башнями, четыре страшных броневика. Но румяного энтузиастаСтрашкевича уже не было внутри. Лежал еще до сих пор не убранный и совсемуже не румяный, а грязно-восковой, неподвижный Страшкевич на Печерске, вМариинском парке, тотчас за воротами. Во лбу у Страшкевича была дырочка,другая, запекшаяся, за ухом. Босые ноги энтузиаста торчали из-под снега, иглядел остекленевшими глазами энтузиаст прямо в небо сквозь кленовые голыеветви. Кругом было очень тихо, в парке ни живой души, да и на улице редкокто показывался, музыка сюда не достигала от старой Софии, поэтому лицоэнтузиаста было совершенно спокойно.

Броневики, гудя, разламывая толпу, уплыли в поток туда, где сиделБогдан Хмельницкий и булавой, чернея на небе, указывал на северо-восток.Колокол еще плыл густейшей масляной волной по снежным холмам и кровлямгорода, и бухал, бухал барабан в гуще, и лезли остервеневшие от радостноговозбуждения мальчишки к копытам черного Богдана. А по улицам уже гремелигрузовики, скрипя цепями, и ехали на площадках в украинских кожухах,из-под которых торчали разноцветные плахты, ехали с соломенными венками наголовах девушки и хлопцы в синих шароварах под кожухами, пели стройно и






Возможно заинтересуют книги: