Школьная библиотека

слабо...

А в Рыльском переулке в то время грохнул залп. Перед залпом закружилисьметелицей бабьи визги в толпе. Кто-то побежал с воплем:

- Ой, лышечко!

Кричал чей-то голос, срывающийся, торопливый, сиповатый:

- Я знаю. Тримай их! Офицеры. Офицеры. Офицеры... Я их бачив в погонах!

Во взводе десятого куреня имени Рады, ожидавшего выхода на площадь,торопливо спешились хлопцы, врезались в толпу, хватая кого-то. Кричалиженщины. Слабо, надрывно вскрикивал схваченный за руки капитан Плешко:

- Я не офицер. Ничего подобного. Ничего подобного. Что вы? Я служащий вбанке.

Хватили с ним рядом кого-то, тот, белый, молчал и извивался в руках...

Потом хлынуло по переулку, словно из прорванного мешка, давя другдруга. Бежал ошалевший от ужаса народ. Очистилось место совершенно белое,с одним только пятном - брошенной чьей-то шапкой. В переулке сверкнуло итрахнуло, и капитан Плешко, трижды отрекшийся, заплатил за своелюбопытство к парадам. Он лег у палисадника церковного софийского доманавзничь, раскинув руки, а другой, молчаливый, упал ему на ноги иоткинулся лицом в тротуар. И тотчас лязгнули тарелки с угла площади, опятьпопер народ, зашумел, забухал оркестр. Резнул победный голос: "Крокомрушь!" И ряд за рядом, блестя хвостатыми галунами, тронулся конный куреньРады.

Совершенно внезапно лопнул в прорезе между куполами серый фон, ипоказалось в мутной мгле внезапное солнце. Было оно так велико, какникогда еще никто на Украине не видал, и совершенно красно, как чистаякровь. От шара, с трудом сияющего сквозь завесу облаков, мерно и далекопротянулись полосы запекшейся крови и сукровицы. Солнце окрасило в кровьглавный купол Софии, а на площадь от него легла странная тень, так чтостал в этой тени Богдан фиолетовым, а толпа мятущегося народа еще чернее,еще гуще, еще смятеннее. И было видно, как по скале поднимались налестницу серые, опоясанные лихими ремнями и штыками, пытались сбитьнадпись, глядящую с черного гранита. Но бесполезно скользили и срывались сгранита штыки. Скачущий же Богдан яростно рвал коня со скалы, пытаясьулететь от тех, кто навис тяжестью на копытах. Лицо его, обращенное прямов красный шар, было яростно, и по-прежнему булавой он указывал в дали.

И в это время над гудящей растекающейся толпой напротив Богдана, назамерзшую, скользкую чашу фонтана, подняли руки человека. Он был в темномпальто с меховым воротником, а шапку, несмотря на мороз, снял и держал вруках. Площадь по-прежнему гудела и кишела, как муравейник, но колокольняна Софии уже смолкла, и музыка уходила в разные стороны по морознымулицам. У подножия фонтана сбилась огромная толпа.

- Петька, Петька. Кого это подняли?..

- Кажись, Петлюра.

- Петлюра речь говорит...

- Що вы брешете... Це простый оратор...

- Маруся, оратор. Гляди... Гляди...

- Декларацию обявляют...

- Ни, це Универсал будут читать.

- Хай живе вильна Украина!

Поднятый человек глянул вдохновенно поверх тысячной гущи голов куда-то,где все явственнее вылезал солнечный диск и золотил густым, краснымзолотом кресты, взмахнул рукой и слабо выкрикнул:

- Народу слава!

- Петлюра... Петлюра.

- Да який Петлюра. Що вы сказились?

- Чего на фонтан Петлюра поле5т?

- Петлюра в Харькове.

- Петлюра только что проследовал во дворец на банкет...

- Не брешить, никаких банкетов не буде.

- Слава народу! - повторял человек, и тотчас прядь светлых волоспрыгнула, соскочила ему на лоб.

- Тише!

Голос светлого человека окреп и был слышен ясно сквозь рокот и хрустног, сквозь гуденье и прибой, сквозь отдаленные барабаны.

- Видели Петлюру?

- Как же, господи, только что.

- Ах, счастливица. Какой он? Какой?

- Усы черные кверху, как у Вильгельма, и в шлеме. Да вот он, вон он,смотрите, смотрите, Марья Федоровна, глядите, глядите - едет...

- Що вы провокацию робите! Це начальник Городской пожарной команды.

- Сударыня, Петлюра в Бельгии.

- Зачем же в Бельгию он поехал?

- Улаживать союз с союзниками...

- Та ни. Вин сейчас с эскортом поехал в Думу.

- Чого?..

- Присяга...

- Он будет присягать?

- Зачем он? Ему будут присягать.

- Ну, я скорей умру (шепот), а не присягну...

- Та вам и не надо... Женщин не тронут.

- Жидов тронут, это верно...

- И офицеров. Всем им кишки повыпустят.

- И помещиков. Долой!!

- Тише!

Светлый человек с какой-то страшной тоской и в то же время решимостью вглазах указал на солнце.

- Вы чулы, громадяне, браты и товарищи, - заговорил он, - як козакипели: "Бо старшины з нами, з нами, як з братами". З нами. З нами воны! человек ударил себя шапкой в грудь, на которой алел громадной волной бант,- з нами. Бо тии старшины з народу, з ним родились, з ним и умрут. З намивоны мерзли в снегу при облоге Города и вот доблестно узяли его, и прапорчервонный уже висит над теми громадами...

- Ура!

- Який червонный? Що вин каже? Жовто-блакитный.

- У большаков тэ ж червонный.

- Тише! Слава!

- А вин погано размовляе на украинской мови...

- Товарищи! Перед вами теперь новая задача - поднять и укрепить новуюнезалежну Республику, для счастия усих трудящихся элементов - рабочих ихлеборобов, бо тильки воны, полившие своею свежею кровью и потом нашуридну землю, мають право владеть ею!

- Верно! Слава!

- Ты слышишь, "товарищами" называет? Чудеса-а...

- Ти-ше.

- Поэтому, дорогие граждане, присягнем тут в радостный час народнойпобеды, - глаза оратора начали светиться, он все возбужденнее простиралруки к густому небу и все меньше в его речи становилось украинских слов, и дадим клятву, що мы не зложим оружие, доки червонный прапор - символсвободы - не буде развеваться над всем миром трудящихся.

- Ура! Ура! Ура!.. Питер...

- Васька, заткнись. Что ты сдурел?

- Щур, что вы, тише!

- Ей-богу, Михаил Семенович, не могу выдержать - вставай... прокл...

Черные онегинские баки скрылись в густом бобровом воротнике, и тольковидно было, как тревожно сверкнули в сторону восторженного самокатчика,сдавленного в толпе, глаза, до странности похожие на глаза покойногопрапорщика Шполянского, погибшего в ночь на четырнадцатое декабря. Рука вжелтой перчатке протянулась и сдавила руку Щура...

- Ладно. Ладно, не буду, - бормотал Щур, въедаясь глазами в светлогочеловека.

А тот, уже овладев собой и массой в ближайших рядах, вскрикивал:

- Хай живут советы рабочих, селянских и казачьих депутатов. Даздравствует...

Солнце вдруг угасло, и на Софии и куполах легла тень; лицо Богданавырезалось четко, лицо человека тоже. Видно было, как прыгал светлый кокнад его лбом...

- Га-а. Га-а-а, - зашумела толпа...

- ...советы рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов.Пролетарии всех стран, соединяйтесь...

- Как? Как? Что?! Слава!!

В задних рядах несколько мужских и один голос тонкий и звонкий запели"Як умру, то...".

- Ур-ра! - победно закричали в другом месте. Вдруг вспыхнул водоворот втретьем.

- Тримай його! Тримай! - закричал мужской надтреснутый и злобный иплаксивый голос. - Тримай! Це провокация. Большевик! Москаль! Тримай! Выслухали, що вин казав...

Всплеснули чьи-то руки в воздухе. Оратор кинулся набок, затем исчезлиего ноги, живот, потом исчезла и голова, покрываясь шапкой.

- Тримай! - кричал в ответ первому второй тонкий тенор. - Це фальшивыйоратор. Бери его, хлопцы, берить, громадяне.

- Га, га, га. Стой! Кто? Кого поймали? Кого? Та никого!!!

Обладатель тонкого голоса рванулся вперед к фонтану, делая такиедвижения руками, как будто ловил скользкую большую рыбу. Но бестолковыйЩур в дубленом полушубке и треухе завертелся перед ним с воплем: "Тримай!"- и вдруг гаркнул:

- Стой, братцы, часы срезали!

Какой-то женщине отдавили ногу, и она взвыла страшным голосом.