Книга "Белая гвардия". Страница 50

- Кого часы? Где? Врешь - не уйдешь!

Кто-то сзади обладателя тонкого голоса ухватил за пояс и придержал, вту минуту большая, холодная ладонь разом и его нос и губы залепила тяжелойоплеухой фунта в полтора весом.

- Уп! - крикнул тонкий голос и стал бледный как смерть, и почувствовал,что голова его голая, что на ней нет шапки. В ту же секунду его адскирезнула вторая оплеуха, и кто-то взвыл в небесах:

- Вот он, ворюга, марвихер, сукин сын. Бей его!!

- Що вы?! - взвыл тонкий голос. - Що вы меня бьете?! Це не я! Не я! Цебольшевика держать треба! О-о! - завопил он...

- Ой, боже мой, боже мой, Маруся, бежим скорей, что же это делается?

В толпе, близ самого фонтана, завертелся и взбесился винт, и кого-тобили, и кто-то выл, и народ раскидывало, и, главное, оратор пропал. Такпропал чудесно, колдовски, что словно сквозь землю провалился. Кого-товынесло из винта, а впрочем, ничего подобного, оратор фальшивый был вчерной шапке, а этот выскочил в папахе. И через три минуты винт улегся самсобой, как будто его и не было, потому что нового оратора уже поднимали накрай фонтана, и со всех сторон слушать его лезла, наслаиваясь нацентральное ядро, толпа мало-мало не в две тысячи человек.


В белом переулке у палисадника, откуда любопытный народ уже схлынулвслед за расходящимся войском, смешливый Щур не вытерпел и с размаху селпрямо на тротуар.

- Ой, не могу, - загремел он, хватаясь за живот. Смех полетел из негокаскадами, причем рот сверкал белыми зубами, - сдохну со смеху, каксобака. Как же они его били, господи Иисусе!

- Не очень-то рассаживайтесь, Щур, - сказал спутник его, неизвестный вбобровом воротнике, как две капли воды похожий на знаменитого покойногопрапорщика и председателя "Магнитного Триолета" Шполянского.


- Сейчас, сейчас, - затормошился Щур, приподнимаясь.

- Дайте, Михаил Семенович, папироску, - сказал второй спутник Щура,высокий человек в черном пальто. Он заломил папаху на затылок, и прядьволос светлая налезла ему на брови. Он тяжело дышал и отдувался, словноему было жарко на морозе.

- Что? Натерпелись? - ласково спросил неизвестный, отогнул полу пальтои, вытащив маленький золотой портсигар, предложил светлому безмундштучнуюнемецкую папироску; тот закурил, поставив щитком руки, от огонька наспичке и, только выдохнув дым, молвил:

- Ух! Ух!

Затем все трое быстро двинулись, свернули за угол и исчезли.

В переулочек с площади быстро вышли две студенческие фигуры. Одинмаленький, укладистый, аккуратный, в блестящих резиновых галошах. Другойвысокий, широкоплечий, ноги длинные циркулем и шагу чуть не в сажень.

У обоих воротники надвинуты до краев фуражек, а у высокого даже ибритый рот прикрыт кашне; не мудрено - мороз. Обе фигуры словно по командеповернули головы, глянули на труп капитана Плешко и другой, лежащийничком, уткнувши в сторону разметанные колени, и, ни звука не издав,прошли мимо.

Потом, когда из Рыльского студенты повернули к Житомирской улице,высокий повернулся к низкому и молвил хрипловатым тенором.

- Видал-миндал? Видал, я тебя спрашиваю?

Маленький ничего не ответил, но дернулся так и так промычал, точно унего внезапно заболел зуб.

- Сколько жив буду, не забуду, - продолжB высокий, идя размашистымшагом, - буду помнить.

Маленький молча шел за ним.

- Спасибо, выучили. Ну, если когда-нибудь встретится мне эта самаяканалья... гетман... - Из-под кашне послышалось сипение, - я его, высокий выпустил страшное трехэтажное ругательство и не кончил. Вышли наБольшую Житомирскую улицу, и двум преградила путь процессия,направляющаяся к Старо-Городскому участку с каланчой. Путь ей с площадибыл, в сущности говоря, прям и прост, но Владимирскую еще запирала неуспевшая уйти с парада кавалерия и процессия дала крюк, как и все.

Открывалась она стаей мальчишек. Они бежали и прыгали задом и свисталипронзительно. Затем шел по истоптанной мостовой человек с блуждающими вужасе и тоске глазами в расстегнутой и порванной бекеше и без шапки. Лицоу него было окровавлено, а из глаз текли слезы. Расстегнутый открывалширокий рот и кричал тонким, но совершенно осипшим голосом, мешая русскиеи украинские слова:

- Вы не маете права! Я известный украинский поэт. Моя фамилия Горболаз.Я написал антологию, украинской поэзии. Я жаловаться буду председателюРады и министру. Це неописуемо!

- Бей его, стерву, карманщика, - кричали с тротуаров.

- Я, - отчаянно надрываясь и поворачиваясь во все стороны, кричалокровавленный, - зробив попытку задержать большевика-провокатора...

- Что, что, что, - гремело на тротуарах.

- Кого это?!

- Покушение на Петлюру.

- Ну?!

- Стрелял, сукин сын, в нашего батько.

- Так вин же украинец.

- Сволочь он, не украинец, - бубнил чей-то бас, - кошельки срезал.

- Ф-юх, - презрительно свистали мальчишки.

- Что такое? По какому праву?

- Большевика-провокатора поймали. Убить его, падаль, на месте.

Сзади окровавленного ползла взволнованная толпа, мелькал на папахезолотогалунный хвост и концы двух винтовок. Некто, туго перепоясанныйцветным поясом, шел рядом с окровавленным развалистой походкой и изредка,когда тот особенно громко кричал, механически ударял его кулаком по шее;тогда злополучный арестованный, хотевший схватить неуловимое, умолкал иначинал бурно, но беззвучно рыдать.

Двое студентов пропустили процессию. Когда она отошла, высокийподхватил под руку низенького и зашептал злорадным голосом:

- Так его, так его. От сердца отлегло. Ну, оно тебе скажу, Карась,молодцы большевики. Клянусь честью - молодцы. Вот работа, так работа!Видал, как ловко орателя сплавили? И смелы. За что люблю - за смелость,мать их за ногу.

Маленький сказал тихо:

- Если теперь не выпить, повеситься можно.

- Это мысль. Мысль, - оживленно подтвердил высокий. - У тебя сколько?

- Двести.

- У меня полтораста. Зайдем к Тамарке, возьмем полторы...

- Заперто.

- Откроет.

Двое повернули на Владимирскую, дошли до двухэтажного домика свывеской:

"Бакалейная торговля", а рядом "Погреб - замок Тамары". Нырнув поступеням вниз, двое стали осторожно постукивать в стеклянную, двойнуюдверь.17

Заветной цели, о которой Николка думал все эти три дня, когда событияпадали в семью, как камни, цели, связанной с загадочными последнимисловами распростертого на снегу, цели этой Николка достиг. Но для этогоему пришлось весь день перед парадом бегать по городу и посетить не менеедевяти адресов. И много раз в этой беготне Николка терял присутствие духа,и падал и опять поднимался, и все-таки добился.

На самой окраине, в Литовской улице, в маленьком домишке он разыскалодного из второго отделения дружины и от него узнал адрес, имя и отчествоНая.

Николка боролся часа два с бурными народными волнами, пытаясь пересечьСофийскую площадь. Но площадь нельзя было пересечь, ну просто немыслимо!Тогда около получаса потерял иззябший Николка, чтобы выбраться из тесныхклещей и вернуться к исходной точке - к Михайловскому монастырю. От негопо Костельной пытался Николка, дав большого крюку, пробраться на Крещатиквниз, а оттуда окольными, нижними путями на Мало-Провальную. И этооказалось невозможным! По Костельной вверх, густейшей змеей, шло, так жекак и всюду, войско на парад. Тогда еще больший и выпуклый крюк далНиколка и в полном одиночестве оказался на Владимирской горке. По террасами аллеям бежал Николка, среди стен белого снега, пробираясь вперед.Попадал и на площадки, где снегу было уже не так много. С террас был виденв море снега залегший напротив на горах Царский сад, а далее, влево,бесконечные черниговские пространства в полном зимнем покое за рекойДнепром - белым и важным в зимних берегах.

Был мир и полный покой, но Николке было не до покоя. Борясь со снегом,он одолевал и одолевал террасы одну за другой и только изредка удивлялсятому, что снег кое-где уже топтан, есть следы, значит, кто-то бродит поГорке и зимой.

По аллее спустился, наконец, Николка, облегченно вздохнул, увидел, чтовойска на Крещатике нет, и устремился к заветному, искомому месту."Мало-Провальная, 21". Таков был Николкой добытый адрес, и этотнезаписанный адрес крепко врезан в Николкином мозгу.

Николка волновался и робел... "Кого же и как спросить получше? Ничегоне известно... Позвонил у двери флигеля, приютившегося в первом ярусе






Возможно заинтересуют книги: