Школьная библиотека

обижайте нашего буфетчика Ермолая Ивановича!

И я пошел гулять по театру. Хождение по сукну доставляло мнефизическое удовольствие, и еще радовала таинственная полутьма повсюдуи тишина.

В полутьме я сделал еще одно знакомство. Человек моихпримерно лет, худой, высокий, подошел ко мне и назвал себя:

- Петр Бомбардов.

Бомбардов был актером Независимого Театра, сказал, что слышалмою пьесу и что, по его мнению, это хорошая пьеса.

С первого же момента я почему-то подружился с Бомбардовым. Онпроизвел на меня впечатление очень умного, наблюдательногочеловека.

- Не хотите ли посмотреть нашу галерею портретов вфойе? - спросил вежливо Бомбардов.

Я поблагодарил его за предложение, и мы вошли в громадноефойе, также устланное серым сукном. Простенки фойе в несколько рядовбыли увешаны портретами и увеличенными фотографиями в золоченыховальных рамах.

Из первой рамы на нас глянула писанная маслом женщина леттридцати, с экстатическими глазами, во взбитой крутой челке,декольтированная.

- Сара Бернар, - объяснил Бомбардов.

Рядом с прославленной актрисой в раме помещалосьфотографическое изображение человека с усами

- Севастьянов Андрей Пахомович,заведующий осветительными приборами театра, - вежливо сказалБомбардов.

Соседа Севастьянова я узнал сам, это был Мольер.

За Мольером помещалась дама в крошечной, набок надетой шляпкеблюдечком, в косынке, застегнутой стрелой на груди, и с кружевнымплаточком, который дама держала в руке, оттопыривмизинец.

- Людмила Сильвестровна Пряхина, артистка нашеготеатра, - сказал Бомбардов, причем какой-то огонек сверкнул у него вглазах. Но, покосившись на меня, Бомбардов ничего неприбавил.

- Виноват, а это кто же? - удивился я, глядя на жесткое лицочеловека с лавровыми листьями в кудрявой голове. Человек был в тоге ив руке держал пятиструнную лиру.

- Император Нерон, - сказал Бомбардов, и опять глаз егосверкнул и погас.

- А почему?..

- По приказу Ивана Васильевича, - сказал Бомбардов, сохраняянеподвижность лица. - Нерон был певец и артист.

- Так, так, так.

За Нероном помещался Грибоедов, за Грибоедовым - Шекспир вотложном крахмальном воротничке, за ним - неизвестный, оказавшийсяПлисовым, заведующим поворотным кругом в театре в течение сорокалет.

Далее шли Живокини, Гольдони, Бомарше, Стасов, Щепкин. А потомиз рамы глянул на меня лихо заломленный уланский кивер, под нимбарское лицо, нафиксатуаренные усы, генеральские кавалерийскиеэполеты, красный лацкан, лядунка.

- Покойный генерал-майор Клавдий АлександровичКомаровский-Эшаппар де Бионкур, командир лейб-гвардии уланского еговеличества полка. - И тут же, видя мой интерес, Бомбардоврассказал:

- История его совершенно необыкновенная. Как-то приехал он надва дня из Питера в Москву, пообедал у Тестова, а вечером попал в наштеатр. Ну, натурально, сел в первом ряду, смотрит... Не помню, какуюпьесу играли, но очевидцы рассказывали, что во время картины, где былизображен лес, с генералом что-то сделалось. Лес в закате, птицыперед сном засвистели, за сценой благовест к вечерне в селеньедальнем... Смотрят, генерал сидит и батистовым платком утираетглаза

После спектакля пошел в кабинетк Аристарху Платоновичу. Капельдинер потом рассказывал, что, входя вкабинет, генерал сказал глухо и страшно: "Научите, чтоделать?!"

Ну, тут они затворились с Аристархом Платоновичем...

- Виноват, а кто это Аристарх Платонович? - спросил я.

Бомбардов удивленно поглядел на меня, но стер удивление слица тотчас же и объяснил:

- Во главе нашего театра стоят двое директоров - ИванВасильевич и Аристарх Платонович. Вы, простите, не москвич?

- Нет, я - нет... Продолжайте, пожалуйста.

- ...заперлись, и о чем говорили, неизвестно, но известно,что ночью же генерал послал в Петербург телеграмму такого содержания:"Петербург. Его величеству. Почувствовав призвание быть актеромвашего величества Независимого Театра, всеподданнейше прошу оботставке. Комаровский-Бионкур".

Я ахнул и спросил:

- И что же было?!

- Компот такой получился, что просто прелесть, - ответилБомбардов. - Александру Третьему телеграмму подали в два часа ночи

Специально разбудили. Тот в одном белье, борода, крестик... говорит:"Давайте сюда! Что там с моим Эшаппаром?" Прочитал и две минуты немог ничего сказать, только побагровел и сопел, потом говорит: "Дайтекарандаш!" - и тут же начертал резолюцию на телеграмме: "Чтоб духу егов Петербурге не было. Александр". И лег спать.

А генерал на другой день в визитке, в брюках пришел прямо нарепетицию.

Резолюцию покрыли лаком, а после революции телеграммупередали в театр. Вы можете видеть ее в нашем музее редкостей.

- Какие же роли он играл? - спросил я.

- Царей, полководцев и камердинеров в богатых домах, - ответилБомбардов, - у нас, знаете ли, все больше насчет Островского, купцытам... А потом долго играли "Власть тьмы"... Ну, натурально, манеры унас, сами понимаете... А он все насквозь знал, даме ли платок, налитьли вина, по-французски говорил идеально, лучше французов... И была унего еще страсть: до ужаса любил изображать птиц за сценой. Когда шлипьесы, где действиевесной в деревне, он всегда сидел в кулисах на стремянке и свистелсоловьем. Вот какая странная история!

- Нет! Я не согласен с вами! - воскликнул я горячо. - У вас такхорошо в театре, что, будь я на месте генерала, я поступил бы точнотак же...

- Каратыгин, Тальони, - перечислял Бомбардов, ведя меня отпортрета к портрету, - Екатерина Вторая, Карузо, Феофан Прокопович,Игорь Северянин, Баттистини, Эврипид, заведующая женским пошивочнымцехом Бобылева.

Но тут беззвучной рысью вбежал в фойе один из тех, что были взеленых петлицах, и шепотом доложил, что Гавриил Степанович в театрприбыли. Бомбардов прервал себя на полуслове, крепко пожал мне руку,причем произнес загадочные слова тихо:

- Будьте тверды... - И его размыло где-то в полумраке.

Я же двинулся вслед за человеком в петлицах, который иноходьюшел впереди меня, изредка подманивая меня пальцем и улыбаясьболезненной улыбкой.

На стенах широкого коридора, по которому двигались мы, черезкаждые десять шагов встречались огненные электрические надписи:"Тишина! Рядом репетируют!"

Человек в золотом пенсне и тоже в зеленых петлицах, сидевшийв конце этого идущего по кругу коридора в кресле, увидев, что меняведут, вскочил, шепотом гаркнул: "Здравия желаю!" - и распахнултяжелую портьеру с золотым вышитым вензелем театра"НТ".

Тут я оказался в шатре. Зеленый шелк затягивал потолок,радиусами расходясь от центра, в котором горел хрустальный фонарь

Стояла тут мягкая шелковая мебель. Еще портьера, а за неюзастекленная матовым стеклом дверь. Мой новый проводник в пенсне кней не приблизился, а сделал жест, означавший "постучите-с!", итотчас пропал.

Я стукнул тихо, взялся за ручку, сделанную в виде головыпосеребренного орла, засипела пневматическая пружина, и дверьвпустила меня. Я лицом ткнулся в портьеру, запутался, откинулее...

Меня не будет, меня не будет очень скоро! Я решился, но всеже это страшновато... Но, умирая, я буду вспоминать кабинет, вкотором меня принял управляющий материальным фондом театра ГавриилСтепанович.

Лишь только я вошел, нежно прозвенели и заиграли менуэтгромадные часы в левом углу

В глазамне бросились разные огни. Зеленый с письменного стола, то есть,вернее, не стола, а бюро, то есть не бюро, а какого-то очень сложногосооружения с десятками ящиков, с вертикальными отделениями для писем,с другою лампою на гнущейся серебристой ноге, с электрическойзажигалкой для сигар.

Адский красный огонь из-под стола палисандрового дерева, на