Книга "Театральный роман". Страница 25

- Э, брат, нехорошо, нехо-ро-шо. Тебя, как я вижу, гордынясовершенно обуяла. Что же это, уж и слова никто про тебя не смейсказать? Без критики не проживешь.

- Какая это критика?! Он издевается... Кто онтакой?

- Он драматург, - ответил Ликоспастов, - пять пьес написал. Иславный малый, ты зря злишься. Ну, конечно, обидно ему немного. Всемобидно...

- Да ведь не я же сочинял афишу? Разве я виноват в том, что уних в репертуаре Софокл и Лопе де Вега... и...

- Ты все-таки не Софокл, - злобно ухмыльнувшись, сказалЛикоспастов, - я, брат, двадцать пять лет пишу, - продолжал он, - однаковот в Софоклы не попал, - он вздохнул.

Я почувствовал, что мне нечего говорить в ответ Ликоспастову

Нечего! Сказать так: "Не попал, потому что ты писал плохо, а яхорошо!" Можно ли так сказать, я вас спрашиваю?Можно?

Я молчал, а Ликоспастов продолжал:

- Конечно, в общественности эта афиша вызвала волнение. Меняуж многие расспрашивали. Огорчает афишка-то!Да я, впрочем, не спорить пришел, а, узнавпро вторую беду твою, пришел утешить, потолковать сдругом...


- Какую такяE беду?!

- Да ведь Ивану-то Васильевичу пьеска не понравилась, - сказалЛикоспастов, и глаза его сверкнули, - читал ты, говорят,сегодня?

- Откуда это известно?!

- Слухом земля полнится, - вздохнув, сказал Ликоспастов,вообще любивший говорить пословицами и поговорками, - ты НастасьюИванну Колдыбаеву знаешь? - И, не дождавшись моего ответа,продолжал: - Почтенная дама, тетушка Ивана Васильевича. Вся Москва ееуважает, на нее молились в свое время. Знаменитая актриса была! А унас в доме живет портниха, Ступина Анна. Она сейчас была у НастасьиИвановны, только что пришла. Настасья Иванна ей рассказывала. Был,говорит, сегодня у Ивана Васильевича новый какой-то, пьесу читал,черный такой, как жук (я сразу догадался, что это ты). Непонравилось, говорит, Ивану Васильевичу. Так-то. А ведь говорил ятебе тогда, помнишь, когда ты читал? Говорил, что третий акт сделанлегковесно, поверхностно сделан, ты извини, я тебе пользы желаю. Непослушался ведь ты! Ну, а Иван Васильевич, он, брат, дело понимает,от него не скроешься, сразу разобрался. Ну, а раз ему не нравится,стало быть, пьеска не пойдет. Вот и выходит, что останешься ты сафишкой на руках. Смеяться будут, вот тебе и Эврипид! Да говоритНастасья Ивановна, что ты и надерзил Ивану Васильевичу? Расстроилего? Он тебе стал советы подавать, а ты в ответ, говорит НастасьяИванна, - фырк! Фырк! Ты меня прости, но это слишком! Не по чинуберешь! Не такая уж, конечно, ценность (для Ивана Васильевича) твояпьеса, чтобы фыркать...


- Пойдем в ресторанчик, - тихо сказал я, - не хочется мне домасидеть. Не хочется.

- Понимаю! Ах, как понимаю, - воскликнул Ликоспастов. - Судовольствием. Только вот... - он беспокойно порылся вбумажнике.

- У меня есть.

Примерно через полчаса мы сидели за запятнанной скатертью уокошка ресторана "Неаполь". Приятный блондин хлопотал, уставляястолик кой-какою закускою, говорил ласково, огурцы называл"огурчики", икру - "икоркой понимаю", и так от него стало тепло иуютно, что я забыл, что на улице беспросветная мгла, и даже пересталоказаться, что Ликоспастов змея

Глава 13. Я ПОЗНАЮ ИСТИНУНичего нет хуже, товарищи, чем малодушие и неуверенность в себе

Они-то и привели меня к тому, что я стал задумываться - уж не надоли, в самом деле, сестру-невесту превратить вмать?

"Не может же, в самом деле, - рассуждал я сам с собою, - чтобыон говорил так зря? Ведь он понимает в этихделах!"

И, взяв в руки перо, я стал что-то писать на листе. Сознаюсьоткровенно: получилась какая-то белиберда. Самое главное было в том,что я возненавидел непрошеную мать Антонину настолько, что, кактолько она появлялась на бумаге, стискивал зубы. Ну, конечно, ничегои выйти не могло. Героев своих надо любить; если этого не будет, несоветую никому браться за перо - вы получите крупнейшие неприятности,так и знайте.

"Так и знайте!" - прохрипел я и, изодрав лист в клочья, далсебе слово в театр не ходить. Мучительно трудно было это исполнить

Мне же все-таки хотелось знать, чем это кончится. "Нет, пусть онименя позовут", - думал я.

Однако прошел день, прошел другой, три дня, неделя - незовут. "Видно, прав был негодяй Ликоспастов, - думал я, - не пойдет уних пьеса. Вот тебе и афиша и "Сети Фенизы"! Ах, как мне невезет!"

Свет не без добрых людей, скажу я, подражая Ликоспастову

Как-то постучали ко мне в комнату, и вошел Бомбардов. Я обрадовалсяему до того, что у меня зачасались глаза.

- Всего этого следовало ожидать, - говорил Бомбардов, сидя наподоконнике и постукивая ногой в паровое отопление, - так и вышло

Ведь я же вас предупредил?

- Но подумайте, подумайте, Петр Петрович! - восклицал я. - Какже не читать выстрел? Как же его не читать?!

- Ну, вот и прочитали! Пожалуйста, - сказал жесткоБомбардов.

- Я не расстанусь со своим героем, - сказал язлобно.

- А вы бы и не расстались...

- Позвольте!

И я, захлебываясь, рассказал Бомбардову про все: и про мать,и про Петю, который должен был завладетьдорогими монологами героя, и прокинжал, выводивший меня в особенности из себя.

- Как вам нравятся такие проекты? - запальчивоспросил я.

- Бред, - почему-то оглянувшись, ответилБомбардов.

- Ну, так!..

- Вот и нужно было не спорить, - тихо сказал Бомбардов, - аотвечать так: очень вам благодарен, Иван Васильевич, за вашиуказания, я непременно постараюсь их исполнить. Нельзя возражать,понимаете вы или нет? На Сивцев Вражке невозражают.

- То есть как это?! Никто и никогда невозражает?

- Никто и никогда, - отстукивая каждое слово, ответилБомбардов, - не возражал, не возражает и возражать небудет.

- Что бы он ни говорил?

- Что бы ни говорил.

- А если он скажет, что мой герой должен уехать в Пензу? Иличто эта мать Антонина должна повеситься? Или что она поетконтральтовым голосом? Или что эта печка черного цвета? Что я долженответить на это?

- Что печка эта черного цвета.

- Какая же она получится на сцене?

- Белая, с черным пятном.

- Что-то чудовищное, неслыханное!..

- Ничего, живем, - ответил Бомбардов.

- Позвольте! Неужели же Аристарх Платонович не может ничегоему сказать?

- Аристарх Платонович не может ему ничего сказать, так какАристарх Платонович не разговаривает с Иваном Васильевичем с тысячавосемьсот восемьдесят пятого года.

- Как это может быть?

- Они поссорились в тысяча восемьсот восемьдесят пятом году ис тех пор не встречаются, не говорят друг с другом даже потелефону.

- У меня кружится голова! Как же стоиттеатр?

- Стоит, как видите, и прекрасно стоит. Они разграничилисферы. Если, скажем, Иван Васильевич заинтересовался вашей пьесой, ток ней уж не подойдет Аристарх Платонович, и наоборот. Стало быть, неттой почвы, на которой они могли бы столкнуться. Это очень мудраясистема.

- Господи! И, как назло, Аристарх Платонович в Индии. Если быон был здесь, я бы к нему обратился..

- Гм, - сказалБомбардов и поглядел в окно






Возможно заинтересуют книги: