Школьная библиотека

Соглашайтесь. Как вам не жаль? - Нет! - снова крикнула мать. Внутри себя я думал так: Что я делаю? Ведь я же зарежу девочку. А говорилиное: - Ну, скорей, скорей соглашайтесь! Соглашайтесь! Ведь у нее уже ногтисинеют. - Нет! Нет! - Ну, что же, уведите их в палату, пусть там сидят. Их увели через полутемный коридор. Я слышал плач женщин и свист девочки.Фельдшер тотчас же вернулся и сказал: - Соглашаются! Внутри у меня все окаменело, но выговорил я ясно: - Стерилизуйтенемедленно нож, ножницы, крючки, зонд! Через минуту я перебежал двор, где, как бес, летала и шаркала метель,прибежал к себе и, считал минуты, ухватился за книгу, перелистал ее, нашелрисунок, изображающий трахеотомию. На нем все было ясно и просто: горлораскрыто, нож вонзен в дыхательное горло. Я стал читать текст, но ничего непонимал, слова как-то прыгали в глазах. Я никогда не видел, как делаюттрахеотомию. Э, теперь уж поздно, - подумал я, взглянул с тоской на синийцвет, на яркий рисунок, почувствовал, что свалилось на меня трудное,страшное дело, и вернулся, не заметив вьюги, в больницу. В приемной тень с круглюCи юбками прилипла ко мне, и голос заныл: - Батюшка, как же так, горло девчонке резать? Да разве же это мыслимо?Она, глупая баба, согласилась. А моего согласия нету, нету. Каплямисогласна лечить, а горло резать не дам. - Бабку эту вон! - закричал я и в запальчивости добавил: - Ты сама глупаябаба! Сама! А та именно умная! И вообще никто тебя не спрашивает! Вон ее! Акушерка цепко обняла бабку и вытолкнула ее из палаты. - Готово! - вдруг сказал фельдшер. Мы вошли в малую операционную, и я, как сквозь завесу, увидал блестящиеинструменты, ослепительную лампу, клеенку... В последний раз я вышел кматери, из рук которой девочку еле вырвали. Я услыхал лишь хриплый голос,который говорил: Мужа нет. Он в городу. Придет, узнает, что я наделала, убьет меня! - Убьет, - повторила бабка, глядя на меня в ужасе. - В операционную их не пускать! - приказал я. Мы остались одни в операционной. Персонал, я и Лидка - девочка. Она,голенькая, сидела на столе и беззвучно плакала. Ее повалили на стол,прижали, горло ее вымыли, смазали йодом, и я взял нож, при этом подумал:Что я делаю? Было очень тихо в операционной. Я взял нож и провелвертикальную черту по пухлому белому горлу. Не выступило ни одной капликрови. Я второй раз провел ножом по белой полоске, которая выступила межраздавшейся кожей. Опять ни кровинки. Медленно, стараясь вспомнить какие-торисунки в атласах, я стал при помощи тупого зонда разделять тоненькиеткани. И тогда внизу раны откуда-то хлынула темная кровь и мгновенно залилавсю рану и потекла по шее. Фельдшер тампонами стал вытирать ее, но она неунималась. Вспоминая все, что я видел в университете, я пинцетами сталзажимать края раны, но ничего не выходило. Мне стало холодно, и лоб мойнамок. Я остро пожалел, зачем пошел на медицинский факультет, зачем попал вэту глушь. В злобном отчаянии я сунул пинцет наобум, куда-то близ раны,защелкнул его, и кровь тотчас же перестала течь. Рану мы отсосали комкамимарли, она предстала передо мной чистой и абсолютно непонятной. Никакогодыхательного горла нигде не было. Ни на какой рисунок не походила моя рана.Еще прошло минуты две-три, во время которых я совершенно механически ибестолково ковырял в ране то ножом, то зондом, ища дыхательное горло. И кконцу второй минуты я отчаялся его найти. Конец, - подумал я, - зачем я этосделал? Ведь мог же я не предлагать операцию, и Лидка спокойно умерла бы уменя в палате, а теперь умрет с разорванным горлом, и никогда, ничем я недокажу, что она все равно умерла бы, что я не мог повредить ей... Акушеркамолча вытерла мой лоб. Положить нож, сказать: не знаю, что дальше делать, так подумал я, и мне представились глаза матери. Я снова поднял нож ибессмысленно, глубоко и резко полоснул Лидку. Ткани разъехались, инеожиданно передо мной оказалось дыхательное горло. - Крючки! - сипло бросил я. Фельдшер подал их. Я вонзил один крючок с одной стороны, другой - сдругой, и один из них передал фельдшеру. Теперь я видел только одно:сероватые колечки горла. Острый нож я вколол в горло - и обмер. Горлоподнялось из раны, фельдшер, как мелькнуло у меня в голове, сошел с ума: онстал вдруг выдирать его вон. Ахнули за спиной у меня обе акушерки. Я поднялглаза и понял, в чем дело: фельдшер, оказывается, стал падать в обморок отдухоты и, не выпуская крючка, рвал дыхательное горло. Всё против меня,судьба, - подумал я, - теперь уж, несомненно, зарезали мы Лидку, - имысленно строго добавил: - Только дойду домой - и застрелюсь... Тут старшаяакушерка, видимо, очень опытная, как-то хищно рванулась к фельдшеру иперехватила у него крючок, причем сказала, стиснув зубы: - Продолжайте, доктор... Фельдшер со стуком упал, ударился, но мы не глядели на него. Я вколол ножв горло, затем серебряную трубку вложил в него. Она ловко вскользнула, ноЛидка осталась недвижимой. Воздух не вошел к ней в горло, как это нужнобыло. Я глубоко вздохнул и остановился: больше делать мне было нечего. Мнехотелось у кого-то попросить прощенья, покаяться в своем легкомыслии, втом, что я поступил на медицинский факультет. Стояло молчание. Я видел, какЛидка синела. Я хотел уже все бросить и заплакать, как вдруг Лидка дикосодрогнулась, фонтаном выкинула дрянные сгустки сквозь трубку, и воздух сосвистом вошел к ней в горло, потом девочка задышала и стала реветь.Фельдшер в это мгновение привстал, бледный и потный, тупо и в ужасепоглядел на горло и стал помогать мне его зашивать. Сквозь сон и пелену пота, застилавшую мне глаза, я видел счастливые лицаакушерок, и одна из них мне сказала: - Ну и блестяще же вы сделали, доктор, операцию. Я подумал, что она смеется надо мной, и мрачно, исподлобья глянул на нее.Потом распахнулись двери, повеяло свежестью. Лидку вынесли в простыне, исразу же в дверях показалась мать. Глаза у нее были как у дикого зверя. Онаспросила меня: - Что? Когда я услышал звук ее голоса, пот потек у меня по спине, я только тогдасообразил, что было бы, если бы Лидка умерла на столе. Но голосом оченьспокойным я ей ответил: - Будь поспокойнее. Жива. Будет, надеюсь, жива. Только, пока трубку невынем, ни слова не будет говорить, так не бойтесь. И тут бабка выросла из-под земли и перекрестилась на дверную ручку, наменя, на потолок. Но я уж не рассердился на нее. Повернулся, приказал Лидкевпрыснуть камфару и по очереди дежурить возле нее. Затем ушел к себе черездвор. Помню, синий свет горел у меня в кабинете, лежал Додерляйн, валялиськниги. Я подошел к дивану одетый, лег на него и сейчас же перестал видетьчто бы то ни было; заснул и даже снов не видел. Прошел месяц, другой. Много я уже перевидал, и было уже кое-что страшнееЛидкиного горла. Я про него и забыл. Кругом был снег, прием увеличивался скаждым днем. И как-то, в новом уже году, вошла ко мне в приемную женщина иввела за ручку закутанную, как тумбочка, девчонку. Женщина сияла глазами. Явсмотрелся - узнал. - А, Лидка! Ну, что? - Да хорошо все. Лидке распутали горло. Она дичилась и боялась, но все же мне удалосьподнять подбородок и заглянуть. На розовой шее был вертикальный коричневыйшрам и два тоненьких поперечных от швов. - Все в порядке, - сказал я, - можете больше не приезжать. - Благодарю вас, доктор, спасибо, - сказала мать, а Лидке велела: - Скажидяденьке спасибо! Но Лидка не желала мне ничего говорить. Больше я никогда в жизни ее невидел. Я стал забывать ее. А прием мой все возрастал. Вот настал день,когда я принял сто десять человек. Мы начали в девять часов утра и кончилив восемь часов вечера. Я, пошатываясь, снимал халат. Старшаяакушерка-фельдшерица сказала мне: - За такой прием благодарите трахеотомию. Вы знаете, что в деревняхговорят? Будто вы больной Лидке вместо ее горла вставили стальное и зашили.Специально ездят в эту деревню глядеть на нее. Вот вам и слава, доктор,поздравляю. - Так и живет со стальным? - осведомился я. - Так и живет. Ну, а вы доктор, молодец. И хладнокровно как делаете,прелесть! - М-да... я, знаете ли, никогда не волнуюсь, - сказал я неизвестно зачем,но почувствовал, что от усталости даже устыдиться не могу, только глазаотвел в сторону. Попрощался и ушел к себе. Крупный снег шел, все застилая,фонарь горел, и дом мой был одинок, спокоен и важен. И я, когда шел, хотелодного - спать.Михаил Булгаков

Записки юного врача

Версия 1.0 от 29 декабря 1996 г.

Сверка произведена по Собранию сочинений в пяти томах

(Москва, Художественная литература, 1991г.).