Книга "Заметки юного врача". Страница 7

все ярче стали зацветать в углублениях у крыльев носа, и мелкий, точнортутный, пот росой выступал на тенях. - Револьвер? - дернув щекой, спросил хирург. - Браунинг, - пролепетала Марья Власьевна. - Э-эх, - вдруг, как бы злобно и досадуя, сказал хирург и вдруг, махнуврукой, отошел. Я испуганно обернулся к нему, не понимая. Еще чьи-то глаза мелькнули заплечом. Подошел еще один врач. Поляков вдруг шевельнул ртом, криво, как сонный, когда хочет согнатьлипнущую муху, а затем его нижняя челюсть стала двигаться, как бы ондавился комочком и хотел его проглотить. Ах, тому, кто видел скверныеревольверные или ружейные раны, хорошо знакомо это движение! МарьяВласьевна болезненно сморщилась, вздохнула. - Доктора Бомгарда... - еле слышно сказал Поляков. - Я здесь, - шепнул я, и голос мой прозвучал нежно у самых его губ. - Тетрадь вам... - хрипло и еще слабее отозвался Поляков. Тут он открыл глаза и возвел их к нерадостному, уходящему в темь потолкупокоя. Как будто светом изнутри стали наливаться темные зрачки, белок глазстал как бы прозрачен, голубоват. Глаза остановились в выси, потомпомутн5ли и потеряли эту мимолетную красу. Доктор Поляков умер. Ночь. Близ рассвета. Лампа горит очень ясно, потому что городок спит итоку электрического много. Все молчит, а тело Полякова в часовне. Ночь. На столе перед воспаленными от чтения глазами лежат вскрытый конверт илисток. На нем написано: Милый товарищ! Я не буду Вас дожидаться. Я раздумал лечиться. Это безнадежно. И мучитьсяя тоже больше не хочу. Я достаточно попробовал. Других предостерегаю:будьте осторожны с белыми, растворимыми в 25 частях воды кристаллами. Яслишком им доверился, и они меня погубили. Мой дневник вам дарю. Вы всегдаказались мне человеком пытливым и любителем человеческих документов. Еслиинтересует вас, прочтите историю моей болезни. Прощайте. Ваш С. Поляков. Приписка крупными буквами: В смерти моей прошу никого не винить. Лекарь Сергей Поляков. 13 февраля 1918 года. Рядом с письмом самоубийцы тетрадь типа общих тетрадей в черной клеенке.Первая половина страниц из нее вырвана. В оставшейся половине краткиезаписи, вначале карандашом или чернилами, четким мелким почерком, в концететради карандашом химическим и карандашом толстым красным, почеркомнебрежным, почерком прыгающим и со многими сокращенными словами.



IV ... 7 год*, 20-го января. ... и очень рад. И слава богу: чем глуше, тем лучше. Видеть людей немогу, а здесь я никаких людей не увижу, кроме больных и крестьян. Но ониведь ничем не тронут моей раны? Других, впрочем, не хуже моего рассадили поземским участкам. Весь мой выпуск, не подлежащий призыву на войну (ратникиополчения 2-го разряда выпуска 1916 г.), разместили в земствах. Впрочем,это неинтересно никому. Из приятелей узнал только об Иванове и Бомгарде.Иванов выбрал Архангельскую губернию (дело вкуса), а Бомгард, как говорилафельдшерица, сидит на глухом участке вроде моего за три уезда от меня вГорелове. Хотел ему написать, но раздумал. Не желаю видеть и слышать людей. 21 января. Вьюга. Ничего. 25 января. Какой ясный закат. Мигренин - соединение antipirin'a, coffein'а uac.citric. В порошках по 1,0... разве можно по 1,0?.. Можно. 3 февраля. Сегодня получил газеты за прошлую неделю. Читать не стал, но потянуловсе-таки посмотреть отдел театров. Аида шла на прошлой неделе. Значит, онавыходила на возвышение и пела: Мой милый друг, приди ко мне... У нее голос необыкновенный, и как странно, что голос ясный, громадный дантемной душонке... (Здесь перерыв, вырваны две или три страницы.) ... конечно, недостойно, доктор Поляков. Да и гимназически - глупо сплощадной бранью обрушиваться на женщину за то, что она ушла! Не хочет жить- ушла. И конец. Как все просто, в сущности. Оперная певица сошлась смолодым врачом, пожила год и ушла. Убить ее? Убить? Ах, как все глупо, пусто. Безнадежно! Не хочу думать. Нехочу... 11 февраля. Все вьюги, да вьюги... заносит меня! Целыми вечерами я один, один. Зажигаюлампу и сижу. Днем-то я еще вижу людей. Но работаю механически. С работой ясвыкся. Она не так страшна, как я думал раньше. Впрочем, много помог мнегоспиталь на войне. Все-таки не вовсе неграмотным я приехал сюда. Сегодня в первый раз делал операцию поворота. Итак, три человека погребены здесь под снегом: я, Анна Кирилловна фельдшерица-акушерка и фельдшер. Фельдшер женат. Они (фельдш. персонал)живут во флигеле. А я один. 15 февраля. Вчера ночью интересная вещь произошла. Я собирался ложиться спать, каквдруг у меня сделались боли в области желудка. Но какие! Холодный потвыступил у меня на лбу. Все-таки наша медицина - сомнительная наука, должензаметить. Отчего у человека, у которого нет абсолютно никакого заболеванияжелудка или кишечника (аппенд., напр.), у которого прекрасная печень ипочки, у которого кишечник функционирует совершенно нормально, могут ночьюсделаться такие боли, что он станет кататься по постели? Со стоном добрался до кухни, где ночует кухарка с мужем своим, Власом.Власа отправил к Анне Кирилловне. Та ночью пришла ко мне и вынуждена былавпрыснуть мне морфий. Говорит, что я был совершенно зеленый. Отчего?Фельдшер наш мне не нравится. Нелюдим, а Анна Кирилловна очень милый иразвитой человек. Удивляюсь, как не старая женщина может жить в полномодиночестве в этом снежном гробу. Муж ее в германском плену. Не могу не воздать хвалу тому, кто первый извлек из маковых головок морфий.Истинный благодетель человечества. Боли прекратились через семь минут послеукола. Интересно: боли шли полной волной, не давая никаких пауз, так что яположительно задыхался, словно раскаленный лом воткнули в живот и вращали.Минуты через четыре после укола я стал различать волнообразность боли: Было бы очень хорошо, если б врач имел возможность на себе проверитьмногие лекарства. Совсем иное у него было бы понимание их действия. Послеукола впервые за последние месяцы спал глубоко и хорошо, - без мыслей оней, обманувшей меня. 16 февраля. Сегодня Анна Кирилловна на приеме осведомилась о том, как я себячувствую, и сказала, что впервые за все время видит меня нехмурым. - Разве я хмурый? - Очень, - убежденно ответила она и добавила, что она поражается тем, чтоя всегда молчу. - Такой уж я человек. Но это ложь. Я был очень жизнерадостным человеком до моей семейной драмы. Сумерки наступают рано. Я один в квартире. Вечером пришла боль, но несильная, как тень вчерашней боли, где-то за грудною костью. Опасаясьвозврата вчерашнего припадка, я сам себе впрыснул в бедро один сантиграмм. Боль прекратилась мгновенно почти. Хорошо, что Анна Кирилловна оставилапузырек. 18-го. Четыре укола не страшны. 25-го февраля. Чудак эта Анна Кирилловна! Точно я не врач. 11/2 шприца = 0,015 morph.? Да. 1-го марта. * * * Доктор Поляков, будьте осторожны! Вздор. Сумерки. Но вот уже полмесяца, как я ни разу не возвращался мыслью к обманувшей






Возможно заинтересуют книги: