Книга "Заметки юного врача". Страница 23
перезнакомился. Фельдшера звали Демьян Лукич, акушерок Пелагея Ивановна и Анна Николаевна. Я успел обойти больницу и ссовершеннейшей ясностью убедился в том, что инструментарий вней богатейший. При этом с тою же ясностью я вынужден былпризнать (про себя, конечно), что очень многих блестящихдевственно инструментов назначение мне вовсе неизвестно. Я ихне только не держал в руках, но даже, откровенно признаюсь, ине видел.
- Гм, - очень многозначитально промычал я, - однако у васинструментарий прелестный. Гм...
- Как же-с, - сладко заметил Демьян Лукич, - это всестараниями вашего предшественника Леопольда Леопольдовича. Онведь с утра до вечера оперировал.
Тут я облился прохладным потом и тоскливо поглядел назеркальные сияющие шкафики.
Засим мы обошли пустые палаты, и я убедился, что в нихсвободно можно разместить сорок человек.
- У Леопольда Леопольдовича иногда и пятьдесят лежало, утешал меня Демьян Лукич, а Анна Николаевна, женщина в коронепоседевших волос, к чему-то сказала:
- Вы, доктор, так моложавы, так Eложалы... Прямоудивительно. Вы на студента похожи.
"Фу ты, черт, - подумал я, - как сговорились, честноеслово!"
И проворчал сквозь зубы, сухо:
- Гм... нет, я... то есть я... да, моложав...
Затем мы спустились в аптеку, и сразу я увидел, что в нейне было только птичьего молока. В темноватых двух комнатахкрепко пахло травами, и на полках стояло все что угодно. Былидаже патентованные заграничные средства, и нужно ли добавлять,что я никогда не слыхал о них ничего.
- Леопольд Леопольдович выписал, - с гордостью доложилаПелагея Ивановна.
"Прямо гениальный человек был этот Леопольд", - подумал яи проникся уважением к таинственному, покинувшему тихое Мурье,Леопольду.
Человеку, кроме огня, нужно еще освоиться. Петух был давномною съеден, сенник для меня набит Егорычем, покрыт простыней,горела лампа в кабинете в моей резиденции. Я сидел и, какзачарованный, глядел на третье достижение легендарногоЛеопольда: шкаф был битком набит книгами. Одних руководств похирургии на русском и немецком языках я насчитал бегло околотридцати томов. А терапия! Накожные чудные атласы!
Надвигался вечер, и я осваивался.
"Я ни в чем не виноват, - думал я упорно и мучительно, - уменя есть дом, я имею пятнадцать пятерок. Я же предупреждал ещев том большом городе, что хочу идти вторым врачом. Нет. Ониулыбались и говорили: "освоитесь". Вот тебе и освоитесь. А еслигрыжу привезут? Объясните, как я с ней освоюсь? И вособенности, каково будет себя чувствовать больной с грыжей уменя под руками? Освоится он на том свете (тут у меня холод попозвоночнику)...
А гнойный аппендицит? Га! А дифтерийный круп у деревенскихребят? Когда трахеотомия показала? Да и без трахеотомии будетмне не очень хорошо... А... а... роды! Роды-то забыл!Неправильные положения. Что ж я буду делать? А? Какой ялегкомысленный человек! Нужно было отказаться от этого участка.Нужно было. Достали бы себе какого-нибудь Леопольда".
В тоске и сумерках я прошелся по кабинету. Когдапоравнялся с лампой, уважал, как в безграничной тьме полеймелькнул мой бледный лик рядом с огоньками лампы в окне.
"Я похож на Лжедмитрия", - вдруг глупо подумал я и опятьуселся за стол.
Часа два в одиночестве я мучил себя и домучил до тех пор,что уж больше мои нервы не выдерживали созданных мною страхов.Тут я начал успокаиваться и даже создавать некоторые планы.
Так-с... Прием, они говорят, сейчас ничтожный. В деревняхмнут лен, бездорожье... "Тут тебе грыжу и презут, - бухнулсуровый голос в мозгу, - потому что по бездорожью человек снасморком (нетрудная болезнь) не поедет, а грыжу притащат, будьпокоен, дорогой коллега доктор".
Голос был неглуп, не правда ли? Я вздрогнул.
"Молчи, - сказал я голосу, - не обязательно грыжа. Что заневрастения? Взялся за гуж, не говори, что не дюж".
"Назвался груздем, полезай в кузов", - ехидно отозвалсяголос.
Так-с... со справочником я расставаться не буду... Есличто выписать, можно, пока руки моешь, обдумать. Справочникбудет раскрытым лежать прямо на книге для записей больных. Будувыписывать полезные, но нетрудные рецепты. Ну, например, натрисалицилици 0,5 по одному порошку три раза в день...
"Соду можно выписать!" - явно издеваясь, отозвался мойвнутренний собеседник.
При чем тут сода? Я и ипекакуанку выпишу инфузум... на180. Или на двести. Позвольте.
И тут же, хотя никто не требовал от меня в одиночестве улампы ипекакуанки, я малодушно перелистал рецептурныйсправочник, проверил ипекакуанку, а попутно прочитал машинальнои о том, что существует на свете какой-то "инсипин" он не ктоиной, как "сульфат эфира хининдигликолевой кислоты"...Оказывается, вкуса хинина не имеет! Но зачем он? И как еговыписать? Он что - порошок? Черт его возьми!
"Инсипин инсипином, а как же все-таки с грыжей будет?" упорно приставал страх в вале голоса.
