Школьная библиотека

бы короткий срок, нетрудно угадать постное масло.

- В чем дело? Снимите шубу. Откуда вы?

Шуба легла горой на стул.

- Лихорадка замучила, - ответил больной и скорбно глянул .

- Лихорадка? Ага! Вы из Дульцева?

- Так точно. Мельник.

- Ну, как же она вас мучает? Расскажнте! - Каждый день,как двенадцать часов, голова начинает болеть, потом жар какпойдет... Часа два потреплет и отет болеть, потом жар какпойдет... Часа два потреплет и отпустит..."Готов диагноз!" - победно звякнуло у меня в голове.- А в остальные часы ничего?- Ноги слабые...- Ага... Расстегнитесь! Гм... так.К концу осмотра больной меня очаровал. После бестолковых старушек, испуганныхподростков, с ужасом шарахающихся от металлического шпаделя, после этойутренней штуки с белладонной на мельнике отдыхал мой университетский глаз.Речь мелыиика была толкова. Кроме того, он оказался грамотным, и даже всякийжест его был пропитан уважением к науке, которую я считаю своей любимой, кмедицине.- Вот что, голубчик, - говорил я, постукивая по широчайшей теплой груди, - увас мярия. Перемежающаяся юEрадка... У меня сейчас целая палата свободна. Оченьсоветую ложиться ко мне. Мы вас как следует понаблюдаем. Начну вас лечитьпорошками, а если не поможет, мы вам впрыскивания сделаем. Добьемся успеха. А?Ложитесь?..- Покорнейше вас благодарю! - очень веиво ответил мельник. - Наслышаны об вас.Все довольны. Говорят, так помогаете... и на впрыскивания согласен, лишь быпоправиться."Нет, это поистине светлый луч во тьме!" - подумал я и сел писать за стол.Чувство у меня при этом было настолько приятное, будто не посторонний мельник,а родной брат приехал ко мне погостить в больницу.На одном бланке я написал:"Цчинини мур. - 0,5Д.Т. дос. Н 10С. Мельнику ХудовуПо одному порошку в полночь".И поставил лихую подпись.А на другом бланке:

"Пелагея Ивановна!

Примите во 2-ю палату мельника. У него malaria. Хинин поодному порошку, как полагается, часа за 4 до припадка, значит,в полночь.Вот вам исключение! Интеллигентный мельник!"Уже лежа в постели, я получил из рук хмурой и зевающей Аксиньи ответнуюзаписку:

"Дорогой доктор!Все исполнила. Пел. Лобова."И заснул.... И проснулся.- Что ты? Что? Что, Аксинья?! - забормотал я.Аксинья стояла, стыдливо прикрываясь юбкой с белым горошком по темному полю.Стеариновая свеча трепетно освеща ее заспанное и встревоженное лицо.- Марья сейчас прибежала, Пелагея Ивановна велела, чтоб вас сейчас же позвать.- Что такое? - Мельник, говорит, во второй палате помирает.- Что-о?! Помирает? Как это так помирает?!

Босые мои ноги мгновенно ощутили прохладный пол, непопадая в туфли. Я ломал спички и долго тыкал и горелку, покаона не зажглась синеватым огоньком. На часах было ровно шесть.

"Что такое?.. Что такое? да неужели же не малярия?! Что жес ним такое? пульс прекрасный..."

Не позже чем через пять минут я, в надетых наизнанкуносках, в незастегнутом пиджаке, взчерошенный, в валенках,проскочил через двор, еще совершенно темный, и вбежал во вторуюпалату.

На раскрытой постели, рядом со скомканной простыней, водном больничном белье сидел мельник. Его освещала маленькаякеросовая лампочка. Рыжая его борода была взчерошена, а глазамне показались черными и огромными. Он покачивался, как пьяный.С ужасом осматривался, тяжело дышал...

Сиделка Марья, открыв рот, смотрела на его темно-багровоелицо.

Пелагея Ивановна, в криво надетом халате, простоволосая,метнулась навстречу мне.