Школьная библиотека

зубе висел огромный кусок ярко белой неровной кости.

"Я сломал ему челюсть " - подумал я, и ноги моиподкосились. Благословляя судьбу за то, что ни фельдшера, ниакушерок нет возле меня, я воровским движением завернул плодмоей лихой работы в марлю и спрятал в карман. Солдат качался натабурете, вцепившись одной рукой в ножку акушерского кресла, адругою - в ножку табурета, и выпученными, совершенно ошалевшимиглазами смотрел на меня. Я растерянно ткнул ему стакан сраствором марганцевокислого кали и велел:

- Полощи.

Это был глупый поступок. Он набрал в рот раствор, а когдавыпустил его в чашку, тот вытек, смешавшись с алою солдатскойкровью, по дороге превращавсь в густую жидкость невиданногоцвета. Затем кровь хлынула изо рта солдата так, что я замер.Если бы я полоснул беднягу бритвой по горлу, вряд ли она теклабы сильнее. Отставив стакан с калием, я набрасывался на солдатас комками марли и забивал зияющую в челюсти дыру. Марлямгновенно становилась алой, и, вынимая ее, я с ужасом видел,что в дыру эту можно свободно поместить больших раоCеров сливуренклод.

"Отделал я солдата на славу", - отчаянно думал я и таскалдлинные полосы марли из банки. Наконец кровь утихла, и явымазал яму в челюсти йодом.

- Часа три не ешь ничего, - дрожащим голосом сказал ясвоему пациенту.

- Покорнейше вас благодарю, - отозвался солдат, снекоторым изумлением глядя в чашку, полную его крови.

- Ты, дружок, - жалким голосом сказ я, - ты вот чего... тызаезжай завтра или послезавтра показаться мне. Мне... видишьли... нужно будет посмотреть... У тебя рядом еще зубподозрительный... Хорошо?

- Благодарим покорнейше, - ответил солдат хмуро иудалился, держась за щеку, а я бросился в приемную и сидел тамнекоторое время, охватив голову руками и качаясь, как от зубнойу самого боли. Раз пять я вытаскивал из кармана твердыйокровавленный ком и опять прятал его.

Неделю жил я как в тумане, исхудал и захирел.

"У солдата будет гангрена, заражение крови... Ах, чертвозьми! Зачем я сунулся к нему со щипцами?"

Нелепые картины рисовались мне. Вот солдата начинаеттрясти. Сперва он ходит, рассказывает про Керенского и фронт,потом становится все тише. Ему уже не до Керенского. Солдатлежит на ситцевой подушке и бредит. У него 400. Всядеревня навещает солдата. А затем солдат лежит на столе подобразами с заострившимся носом.

В деревне начинаются пересуды.

"С чего бы это?"

"Дохтур зуб ему вытаскал..."

"Вот оно што..."

Дальше - больше. Следствие. Приезжает суровый человек:

"Вы рвали зуб солдату?"

"Да... я".

Солдата выкапывают. Суд. Позор. Я - причина смерти. И вотя уже не врач, а несчастный, выброшенный за борт человек,вернее, бывший человек.

Солдат не показывался, я тосковал, ком ржавел и высыхал вписьменном столе. За жалованием персоналу нужно было ехатьчерез неделю в уездный город. Я уехал через пять дней и преждевсего пошел к врачу уездной больницы. Этот человек спрокуренной бороденкой двадцать пять лет работал в больнице.Виды он видал. Я сидел вечером у него в кабинете, уныло пил чайс лимоном, ковыряя скатерть, наконец не вытерпел и обинякамиповел туманную фальшивую речь: что вот, мол... бывают ли такиеслучаи... если кто-нибудь рвет эуб... и челюсть обломает...ведь гангрена может получиться, не правда ли?.. Знаете,кусок... я читал...

Тот слушал, слушал, уставив на меня свои вылинявшие глазкипод косматыми бровями, и вдруг сказал так:

- Это вы ему лунку выломали... Здорово будете зубырвать... Бросайте чай, идем водки выпьем перед ужином.

И тотчас и навсегда ушел мой мучитель-солдат из головы.

Ах, зеркало воспоминаний. Прошел год. Как смешно мневспоминать про эту лунку! Я, правда, никогда не буду рватьзубы так, как Демьян Лукич. Еще бы. Он каждый день рвет штук попяти, а я раз в две недели по одному. Но все же я рву так, какмногие хотели бы рвать. И лунок не ломаю, а если бы и сломал,не испугался бы.

Да что зубы. чего только я не перевидел и не сделал заэтот неповторяемый год.

Вечер тек в комнату. Уже горела лампа, и я, плавая вгорьком табачном дыму, подводил итог. Сердце мое переполнялосьгордостью. Я делал две ампутации бедра, а пальцев не считаю. Авычистки. Вот у меня записано восемнадцать раз. А грыжа. Атрахеотомия. Делал, и вышло удачно. Сколько гигантскихгнойников я вскрыл! А повязки при переломах. Гипсовые икрахмальные. Вывихи вправлял. Интубации. Роды. Приезжайте, скакими хотите. Кесарева сечения делать не стану, это верно.Можно в город отправить. Но щипцы, повороты - сколько хотите.

Помню государственный последний экзамен по судебноймедицине. Профессор сказал:

- Расскажите о ранах в упор.

Я развязно стал рассказывать и рассказывал долго, и в