Книга "Заметки юного врача". Страница 83
дорогу, лишь бы довезти...- Когда?- Сегодня утром на рассвете - бормотала Марья Власьевна, - прибежал сторож,говорит "У доктора выстрел в квартире".Под лампой, изливающей скверный тревожный свет, лежал доктор Поляков, и спервого же взгляда на его безжизненные, словно каменные, ступни валенок у меняпривычно екнуло сердце.йапку с него сняли - и показались слипшиеся, влажные волосы. Мои руки, рукисиделки, руки Марьи Власьевны замелькали над Поляковым, и белая марля срасплывающимися желто-красными пятнами вышла из-под пальто. Грудь егоподнималась слабо. Я пощупал пульс и дрогнул, пульс исчезал под пальцами,тянулся и срывался в ниточку с узелками, частыми и непрочными. Уже тянуласьрука хирурга к плечу, брала бледное тело в щипок на плече, чтобы впрыснутькамфору. Тут раненый расклеил губы, причем, на них показалась розоватаякровавая полоска, чуть шевельнул синими губами и сухо, слабо выговорил:- Бросьте камфару. К черту.- Молчите, - ответил ему хирург и толкнул желтое масло под кожу.- Сердечная сумка, надо полагать, задета, - шепнула Марья Власьевна, цепковзялась за край стола и стала всматриватся в бесконечные веки раненого (глазаего были закрыты). Тени серо-фиолетовые, как тени заката, все ярче стализацветать в углублениях у крыльев носа, и мелкий, точно ртутный, пот росойвыступал на тенях.- Револьвер? - дернув щекой, спросил хирург.- Браунинг, - пролепетала Марья Власьевна.- Э-эх, - вдруг, как бы злобно и досадуя, сказал хирург и вдруг, махнув рукой,отошел.Я испуганно обернулся к нему, не понимая. Еще чьи-то глаза мелькнули за плечом.Подошел еще один врач.Поляков вдруг шевельнул ртом, криво, как сонный, когда хочет согнать липнущуюмуху, а затем его нижняя челюсть стала двигаться, как бы он давился комочком ихотел его проглотить. Ах, тому, кто видел скверные револьверные или ружейныераны, хорошо знакомо это движение! Марья Власьевна болезненно сморщилась,вздохнула.- Доктора Бомгарда... - еле слышно сказал Поляков.- Я здесь, - шепнул я, и голос мой прозвучал нежно у самых его губ.- Тетрадь вам... - хрипло и еще слабее отозвался Поляков.
Тут он открыл глаза и возвел их к нерадостному, уходящемув темь потолку покоя. Как будто светом изнутри сталиналиваться темные зрачки, белок глаз стал как бы прозрачен,голубоват. Глаза остановились в выси, потом помутнели ипотеряли эту мимолетную красу.Доктор Поляков умер.???
Ночь. Близ рассвета. Лампа горит очень ясно, потому чтогородок спит и току электрического много. Все молчит, а телоПолякова в часовне. Ночь.
На столе перед воспаленными от чтения глазами лежатвскрытый конверт и листок. На нем написано:"Милый товарищ!
Я не буду Вас дожидаться. Я раздумал лечиться. Этобезнадежно. И мучиться я тоже больше не хочу. Я достаточнопопробовал. Других предостерегаю. Будьте осторожны с белыми,растворимыми в 25 частях воды кристаллами. Я слишком имдоверился, и они меня погубили. Мой дневник вам дарю. Вы всегдаказались мне человеком пытливым и любителем человеческихдокументов. Если интересует вас, прочтите историю моей болезни.Прощайте. Ваш С. Поляков".Приписка крупными буквами:"В смерти моей прошу никого не винить.Лекарь Сергей Поляков.13 февраля 1918 года".Рядом с письмом самоубийцы тетрадь типа общих тетрадей в черной клеенке. Перваяполовина страниц из нее вырвана. В оставшейся половине краткие записи, вначалекарандашом или чернилами, четким мелким почерком, в конце тетради карандашомхимическим и карандашом толстым красным, почерком небрежным, почерком прыгающими со многими сокращенными словами.???"... 7 год?, 20-го января.... и очень рад. И слава богу: чем глупее, тем лучше. Видеть людей не могу, аздесь я никаких людей не увижу, кроме больных и крестьян. Но онн ведь ничем нетронут моей раны? Других, впрочем, не хуже моего рассадили по земским участкам.Весь мой выпуск, не подлежащий призыву на войну (ратники ополчения 2-го разрядавыпуска 1916 г.), разместили в земствах. Впрочем, это неинтересно никому. Изприятелей узнал только об Иванове и Бомгарде. Иванов выбрал Архангельскуюгубернию (дело вкуса), а Бомгард, как говорила фельдшерица, сидит на глухомучастке вроде моего за три уезда от меня в Горелове. Хотел ему написать, нораздумал. Не желаю видеть и слышать людей.21 января.Вьюга. Ничего.25 января.Какой ясный закат. Мигренин - соединение антипирина цоффеина ац цитриц.В порошках по 1,0... разве можно по 1,0?.. Можно.3 февраля.Сегодня получил газеты за прошлую неделю. Читать не стал, но потянуло все-такипосмотреть отдел театров. "Аида" шла на прошлой неделе. Значит, она выходила навозвышение и пела: "Мой милый друг, приди ко мне..."У нее голос необыкновенный, и как странно, что голос ясный, громадный дантемной душонке...(здесь перерыв, вырваны две или три страницы.)... конечно, недостойно, доктор Поляков. Да и гимназически - глупо с площаднойбранью обрушиваться на женщину за то, что она ушла! Не хочет жить - ушла. Иконец.Как все просто, в сущности. Оперная певица сошлась с молодым врачом, пожила годи ушла.Убить ее? Убить? Ах, как все глупо, пусто. Безнадежно! Не хочу думать. Нехочу...11 февраля.Все вьюги, да вьюги... заносит меня! Целыми вечерами я один, один. Зажигаюлампу и сижу. Днем-то я еще вижу людей. Но работаю механически. С работой ясвыкся. Она не так страшна, как я думал раньше. Впрочем, много помог мнегоспиталь на войне. Все-таки не вовсе неграмотным я преехал сюда.Сегодня в первый раз делал операцию поворота.Итак, три человека погребены здесь под снегом: я, Анна Кирилловна
