Школьная библиотека

поднялся. Ни сзади, ни с боков не было черных зверей. Мелоочень редко и прилично, и в редкой пелене мерцалочаровательнейший глаз, который я бы узнал из тысячи, которыйузнаю и теперь, - мерцал фонарь моей больницы. Темноегромоздилось сзади него. "Куда красивее дворца..." - помыслил яи вдруг в экстазе еще два раза выпустил пули из браунинганазад, туда, где пропали волки.

?

Пожарный стоял посредине лестницы, ведущей из нижнегоотдела замечательной врачебной квартиры, я - наверху этойлестницы, Аксинья в тулупе - внизу.....

- Пятый день, пятый, - сказала мать и сухими глазамиглубоко посмотрела на меня.

- Дифтерийный круп, - сквозь зубы сказал я фельдшеру, аматери сказал: - Ты о чем же думала? О чем думала?

И в это время раздался сзади меня плаксивый голос:

- Пятый, батюшка, пятый!

Я обернулся и увидел бесшумную, круглолицую бабку вплатке. "Хорошо было бы, если б бабок этих вообше на свете небыло", - подумал я в тоскливом предчувствии опасности и сказал:

- Ты, бабка, замолчи, мешаешь - Матери же повторил: - Очем ты думала? Пять дней? А?

Мать вдруг автоматическим движением передала девочку бабкеи стала передо мной на колени.....

нее уже ногти синеют.

- Нет! Нет!

- Ну, что же, уведите их в палату, пусть там сидят.

Их увели через полутемный коридор. Я слышал плач женщин исвист девочки. Фельдшер тотчас же вернулся и сказал:

- Соглашаются!

Внутри у меня все окаменело, но выговорил я ясно: Стерилизуйте немедленно нож, ножницы, крючки, зонд!

Через минуту я перебежал двор, где, как бес, летала ишаркала метель, прибежал к себе и, считал минуты, ухватился закнигу, перелистал ее, нашел рисунок, изображающий трахеотомию.На нем все было ясно и просто: горло раскрыто, нож вонзен вдыхательное горло.....

что было бы, если бы Лидка умерла на столе. Но голосом оченьспокойным я ей ответил:

- Будь поспокойнее. Жива. Будет, надеюсь, жива. Только,пока трубку не вынем, ни слова не будет говорить, так небойтесь.

И тут бабка выросла из-под земли и перекрестилась надверную ручку, на меня, на потолок. Но я уж не рассердился нанее. Повернулся, приказал Лидке впрыснуть камфару и по очередидежурить возле нее. Затем ушел к себе через двор. Помню, синийсвет горел у меня в кабинете, лежал Додерляйн, валялись книги.Я подошел к дивану одетый, лег на него и сейчас же пересталвидеть что бы то ни было; заснул и даже снов не видел.....

- Все, батюшка милый, все, - пела бабочка сдобным голосом, - дай вам богздоровья за эти капли... полбаночки как приехала, а полбаночки - как спатьложиться. Как рукой сняло...Я прислонился к акушерскому креслу.- Я тебе по скольку капель говорил? - задушенным голосом заговорил я. - Я тебепо пять капель... Что же ты голосом заговорил я - я те6е по пять капель... чтоже ты делаешь, бабочка? ты ж... я ж...- Ей-богу, приняла! - гаворила баба, думая, что я не доверяю ей, будто оналечилась моей белладонной.Я охватил руками румяные щеки и стал всматриваться в зрачки.....

- Воля ваша, это - анекдот, - сказал я, - не может быть!- Анек-дот?! Анекдот? - вперебой воскликнули акушерки.- Нет-с! - ожесточенно воскликнул фельдшер. - У нас, знаете ли, вся жизнь изподобных анекдотов состоит...У нас тут такие вещи...- А сахар?! - воскликнула Анна Николаевна - Расскажите про сахар, ПелагеяИвановна!Пелагея Ивановна прикрыла заслонку и заговорила, потупившись:- Приезжаю я в то же Дульцево к роженице...- Это Дульцево - знаменитое место, - не удержался фельдшер и добавил: Виноват! продолжайте, коллега!- Ну, понятное дело, исследую, - продолжала коллега Пелагея Ивановна, чувствую под пишьцами в родовом канале что-то непонятное.....

бы короткий срок, нетрудно угадать постное масло.

- В чем дело? Снимите шубу. Откуда вы?

Шуба легла горой на стул.

- Лихорадка замучила, - ответил больной и скорбно глянул .

- Лихорадка? Ага! Вы из Дульцева?

- Так точно. Мельник.

- Ну, как же она вас мучает? Расскажнте! - Каждый день,как двенадцать часов, голова начинает болеть, потом жар какпойдет... Часа два потреплет и отет болеть, потом жар какпойдет... Часа два потреплет и отпустит..."Готов диагноз!" - победно звякнуло у меня в голове.....

- Доктор! - воскликнула она хрипловатым голосом. Клянусьвам, я не виновата. Кто же мог ожидать? Вы же сами черкнули интеллигентный...

- В чем дело?!

Пелагея Ивановна всплеснула руками и молвила: Вообразите, доктор! Он все десять порошков хинину счел сразу! Вполночь.???

Был мутноватый зимний рассвет. Демьян Лукич убиралжелудочный зонд. Пахло камфарным маслом. Таз на полу был полонбуроватой жидкостью. Мельник лежал истощенный, побледневший, доподбородка укрытый белой простыней. Рыжая борода торча дыбом.....

терапевтическое отделение к Павлу Владимировичу.О, величественная машина большой больницы на налаженном, точно смазанном ходу!Как новый винт по заранее взятой мерке, и я вошел в аппарат и принял детскоеотделение. И дифтерит, и скарлатина поглотили меня, взяли мои дни. Но толькодни. Я стал спать по ночам, потому что не слышалось более под моими окнамизловещего ночного стука, который мог поднять меня и увлечь в тьму на опасностьи неизбежность. По вечерам я стал читать (про дифтерит и скарлатину, конечно, впервую голову и затем почему-то со странным интересом Фенимора Купера) и оценилвполне и лампу над столом, и седые угольки на подносе самоваре, и стынущий чай,и сон после бессонных полутора лет.....

- Кто привез письмо?- А не знаю я. С бородой. Кооператор он. В город ехал, говорит.- Гм... ну ступайте. Нет, постойте. Вот я сейчас записку напишу главному врачу,отнесите, пожалуйста, и ответ мне верните.- Хорошо.Моя записка главному врачу:"13 февраля 1918 года.Уважаемый Павел Илларионович. Я сейчас получил письмо от моего товарища поуниверситету доктора Полякова. Он сидит на Гореловском, моем бывшем участке вполном одиночестве. Заболел, по-видимому, тяжело. Считаю своим долгом счездитьк нему. Если разрешите, я завтра сдам на один день отделение доктору Родовичу исчезжу к Полякову.....