Школьная библиотека

несчастной страсти играть трагедии едва не поставивший на карту вопрос освоем пребывании в Париже и самое существование в дальнейшем великойфранцузской комедии,-оказался у рампы. Бисерный пот выступил на его лбу.Мольер поклонился и улыбнулся обольстительно. Он раскрыл рот, он хотелговорить.

Говор в зале утих.

И господин де Мольер сказал, что прежде всего он должен поблагодарить ее(Анна Австрийская, королевамать, сидела в зале) и его величества за тудоброту и снисходительность, с которой они прощают явные и непростительныенедостатки.

"Опять он, проклятый, заговорил тем самым голосом,-подумал, ни на чтоболее не надеясь, как на неприятности и срам, Филипп Орлеанский,-приехала намою голову беда на волах в Париж..."

Господин же де Мольер продолжал. Нет! Он скажет больше: их величествапрощают дерзость.

"А будь ты проклят со своими улыбками!"-подумал Орлеанский.

Но на остальных улыбка не произвела неприятного впечатления.Наоборот-очень понравилась.

А господин Мольер дальше плел свою искусную речь о томC что лишьнепобедимое желание позабавить их величества привело его сюда, что онпрекрасно сознает, что и он и его актеры-лишь слабые копии, а прекрасныеоригиналы сидят здесь, в зрительном зале...

И тут многие повернули головы и посмотрели на бургонских актеров.

- Но, может быть, ваше величество разрешит нам представить небольшойфарс? Это, конечно, безделица, недостойная внимания... Но провинцияпочему-то очень смеялась!

Тут надменный молодой человек в шляпе с перьями впервые шевельнулся исделал утвердительный и вежливый жест.

И тогда, плавая в поту, за закрытым занавесом, в несколько минут рабочиеи актеры переоборудовали сцену и выставили фарс "Влюбленный доктор",сочиненный самим господином Мольером во время его бессонных ночей вскитаниях.

Торжественные и гордые герои трагедии Корнеля ушли со сцены, и их сменилиГоржибюс, Гро-Рене, Сганарель и другие персонажи фарса. Лишь только на сценувыбежал влюбленный врач, в котором, с большим трудом лишь, можно было узнатьнедавнего Никомеда,- в зале заулыбались. При первой его гримасе- засмеялись.После первой реплики-стали хохотать. А через несколько минут-хохотпревратился в грохот. И видно было, как надменный человек в кресле отвалилсяна спинку его и стал, всхлипывая, вытирать слезы. Вдруг, совершеннонеожиданно для себя, рядом визгливо захохотал Филипп Орлеанский.

В глазах у влюбленного врача вдруг посветлело. Он понял, что слышитчто-то знакомое. Делая привычные паузы перед репликами, чтобы пропускатьвалы хохота, он понял, что слышит знаменитый, непередаваемый, говорящий ополном успехе комедии обвал в зале, который в труппе Мольера назывался"бру-га-га!". Тут сладкий холодок почувствовал у себя в затылке великийкомический актер. Он подумал: "Победа!"-и подбавил фортелей. Тогдапоследними захохотали мушкетеры, дежурившие у дверей. А уж им хохотать неполагалось ни при каких обстоятельствах.

Не хохотали в зале только бургонские актеры, за исключением Дезейе и ещеодного человека.

"Выручай нас, пречистая дева,-стучало в голове у врача.

- А вот вам трюк, а вот еще трюк, и вот еще трюк! Выручай, толстякДюпарк!"

"Дьявол! Дьявол! Какой комический актер!"-думал в ужасе Монфлёри. Онобвел угасающими глазами окружающих, рядом увидел оскалившегося Вилье. Аподальше, за Вилье, блестел глазами и один из всех бургонцев хохоталбескорыстно-он, в кружевах и лентах, с длинной шпагой у бедра, бывшийгвардейский офицер, променявший свою многосложную дворянскую фамилию накраткую театральную кличку-Флоридор. Этот горбоносый, с тонким лицом человекбыл замечательным трагиком и лучшим во Франции исполнителем роли Никомеда.

"Но на коего черта ему понадобилось для начала провалить себя вНикомеде?-валясь на бок от смеха, думал Флоридор.-Он думал состязаться сомной? Зачем? Мы делим сцену пополам: давай мне трагедию, я отдаю тебекомедию! Какая техника! Кто может с ним тягаться? Разве что Скарамуш? Да итот..."

Финал "Влюбленного доктора" покрыли таким "бру-га-га!", что показалось,будто заколыхались кариатиды.

"Спасибо Орлеанскому, спасибо!-думал Захария Монфлёри, когда рабочиеповисли на веревках и занавес пошел вверх, отрезая сцену.-Привез нам изпровинции чертей!"

Потом занавес упал, поднялся и еще упал. Еще поднялся, упал, упал. Мольерстоял у рампы, кланялся, и пот со лба капал на помост.

- Откуда он?.. Кто он?.. И все остальные тоже? А Этот толстый Дюпарк?.. Аслужанка?.. Кто их учил?.. Они сильнее итальянцев, господа! Гримасы этогоМольера, ваше величество...

- Я же говорил вам, ваше величество,-солидным голосом сказал ФилиппОрлеанский Людовику. Но тот не слушал Филиппа Орлеанского. Он вытиралплатком глаза, как будто оплакивал какого-то близкого человека.

О милый покойный дед Крессе! Как жаль, что тебя не было в зале Гвардии 24октября 1658 года!

Предоставить актерам его высочества герцога Орлеанского, ФилиппаФранцузского, зал в Малом Бурбоне, утвердить им пенсию, назначенную герцогомОрлеанским. Играть им в очередь с итальянской труппой, день-итальянцам,день-французам. И быть по сему!

Глава 12

МАЛЫЙ БУРБОН

Анаграмма: Эломир-Молиэр.

На удивленье всему миру,

В Бурбон вселили Эломира.

Пасквиль

"Эммир-ипохондрик", 1670 г.

Согласно королевскому распоряжению, господин Мольер двинулся во дворецМалый Бурбон, чтобы в нем под одною кровлей по-братски разместиться ситальянской труппой. "Влюбленный доктор" настолько понравился королю, что онназначил труппе Мольера тысячу пятьсот ливров в год содержания, но с темусловием, чтобы господин Мольер обязался уплачивать итальянцам деньги засвое вторжение в Театр Бурбона. И Мольер сговорился с итальянцами, во главекоторых стоял его старый учитель Скарамуччиа, что он будет уплачивать им какраз эту самую сумму, то есть тысячу пятьсот ливров в год.

За труппою Мольера было закреплено название Труппы ГосподинаЕдинственного Брата Короля, и тот немедленно назначил актерам Мольера потриста ливров в год каждому. Но тут с большою печалью следует отметить, что,по показаниям современников, из этих трехсот ливров никогда ни один не былуплачен. Причиной этого можно считать то, что касса королевского братанаходилась в плачевном состоянии. Во всяком случае, благородно и самоенамерение королевского брата.

Решено было, что все доходы будут делиться между актерами сообразнополучаемым ими паям, а Мольер, кроме того, будет получать авторские за своипьесы.

Дни спектаклей поделили с итальянцами легко. Мольер должен был играть впонедельник, вторник, четверг и субботу, а впоследствии, когда итальянцыуехали из Парижа, Мольеру достались воскресенье, среда и пятница.

Дворец Малый Бурбон был расположен между церковью Сен-Жермен д'Оксерруа иСтарым Лувром. На главном входе Малого Бурбона помещалась крупная надпись"Надежда", а самый дворец был сильно потрепан, и все гербы в нем и украшенияего попорчены или совсем разбиты, ибо междоусобица последних лет коснулась иего. Внутри Бурбона находился довольно большой театральный зал с галереямипо бокам и дорическими колоннами, между которыми помещались ложи. Потолок взале был расписан лилиями, над сценою горели крестообразные люстры, а настенах зала-металлические бра.

Зал имел обширное прошлое. В 1614 году в нем заседали последниеГенеральные Штаты. А с 1615 года, после того как в нем танцевал королевскийбалет, зал пошел под театральные представления, причем чаще всего в немпоявлялись со своими пьесами итальянцы. И французы играли в нем. Театральнаяжизнь в Бурбоне прервалась тогда, когда началась Фронда, потому что вБурбонский зал сажали арестованных государственных преступников, обвиняемыхв оскорблении величества. Они-то и испортили украшения в зале.

По окончании Фронды в Бурбоне ставили пьесу Пьера Корнеля "Андромеда" всложной монтировке и с музыкальным сопровождением, причем музыку для"Андромеды" сочинил наш старый знакомый д'Ассуси, утверждавший впоследствии,что это именно он вложил душу в стихи Корнеля.

В конце концов зал был закреплен за итальянцами. Их очень любили вПариже. Мало того, что они хорошо играли, но их первоклассный машинист идекоратор Торелли замечательно оборудовал сцену, так что итальянцы моглипроизводить изумительные чудеса в своих феериях.

Свой восторг перед итальянским оборудованием театральный фельетонист тоговремени Лоре выражал в плохих стихах:

Там, над сценою летая,

Всех пугал ужасный бес.

От Парижа до Китая

Не видать таких чудес!

Кроме того, итальянцы обладали прекрасным балетом, что было отмечено темже Лоре: