Книга "Жизнь господина де Мольера". Страница 16

Но что ни говорите,

А лучше счастья нет

Увидеть итальянский

Блистательный балет!

Так вот, в компанию к этой сильной труппе и отправили Мольера с егокомедиантами.

Жан-Батист, явившись в Париж в октябре месяце, вошел в дом своего отца инежно обнял старика. Тот не совсем понимал причину поразительного жизненногоуспеха своего старшего сына, отказавшегося от своего звания и бросившего цехдля того, чтобы посвятить себя комедиантскому искусству. Но блестящая шпага,дорогое одеяние и то обстоятельство, что Жан-Батист стал директором труппыкоролевского брата, потрясли старика и примирили его с сыном.

Отпившись бульоном и отдохнувши в отцовском доме после потрясения 24октября, Мольер стал устраиваться в Париже и репетировать в Малом Бурбоне.

Что бы там ни говорили, но епископ, полагавший, что комедианты водятся сдьяволом, был все-таки прав. Но зато они и рискуют всегда тем, что ихпокровитель над ними посмеется. И точно, дьявол продолжал держать вослеплении господина де Мольера. Второго ноября 1658 года Мольер открылпредставления в Малом Бурбоне все-таки не комедией, а трагедией Корнеля"Геракл". Пьесу эту сыграли сносно, и публики было порядочно, но все же вПариже распространилось недоумение. Одни утверждали, что труппа "этого...как его... Мольера" играет . замечательно, и при этом изображали в лицах,как хохотал король. Это были те, которые видели "Влюбленного доктора" вГвардейском зале. А другие говорили, что труппа Мольера играет оченьпосредственно, и не понимали, почему Мольеру с таким шумом дали МалыйБурбон. Это были те, которые побывали на "Геракле".



Началось брожение умов и привело к тому, что в Бурбон хлынула большаяволна. Все лично хотели убедиться в том, что это за фигура -этотновоявленный Мольер. Волна эта попала на "Никомеда" и "Влюбленного доктора",и по Парижу рассыпалась новая партия восторженных очевидцев. О "Никомеде",впрочем, говорили очень мало, а кричали лишь о красоте мадемуазель Дюпарк ио том, что "этот Мольер" невыразимо смешон и что фарс превосходен.

Следующим партиям зрителей не повезло. Мольер последовательно поставилтри корнелевские пьесы: "Родогюн", "Помпеи" и знаменитого "Сида". Тутзрители взбунтовались, и, к великому счастью, какой-то вспыльчивыйпарижанин, стоявший на собственных ногах в партере во время скучноватогопредставления "Помпея", швырнул в голову господина Мольера, изображавшегоЦезаря, яблоком. Этот дерзкий поступок и был причиной того, что в голове удиректора труппы посветлело и он объявил "Шалого". Дело резко изменилось:успех был полнейший.

Здесь все-таки еще раз возникает важный вопрос о причине проваловтрагедий в исполнении Мольера. То есть: хорошо ли играли бургонцы трагедии,или же Мольер их скверно играл? Ни то и ни другое. Прежде всего, дело в том,что Мольер играл трагедии в совершенно иной манере, чем та, в которой ихбыло принято играть. Среди бургонцев, как во всяком театре, были актерывеликолепные, как, например, госпожа Дезейе и господин Флоридор, а были ипосредственные и плохие. Все они были представителями школы того самогоБель-роза, которым восхищался еще дед Крессе, но о котором один из парижан,обладавший большим вкусом, 0л такой отзыв:

- Черт его возьми! Когда он играет, кажется, что он не понимает ни одногослова из того, что произносит!

Конечно, в этом отзыве было некоторое преувеличение. Но все же можнопризнать, что Бельроз был фальшивым актером, не живущим на сцене внутреннейжизнью.

Тучный и болезненно завистливый Захария Монфлёри пользовался шумнойизвестностью в Париже, однако эпикуреец Сирано де Бержерак говорил так:

- Монфлёри воображает, что он большая величина, только потому, что в одиндень его нельзя избить палками.

Вообще в остроумном и тонком знатоке сцены Бержераке Монфлёри вызывалненависть в такой степени, что однажды пьяный Бержерак позволил себе учинитьбезобразие в театре, осыпав бранью Монфлёри и выгнав его со сцены. Что этопоказывает? Это показывает, во-первых, что такое поведение господинаБержерака, драматурга и ученика Гассенди, позорно: комедианта того временинетрудно было оскорбить, и в этом не было особенной доблести. Но это жепоказывает, что для тонких новаторов тягучая старинная манера декламироватьс завываниями была нестерпима. А в этой-то манере и играли все бургонцы-однихорошо, а другие плохо.

Мольер же с самых первых шагов своих на сцене, еще в Блестящем Театре,хотел создать школу естественной и внутренне совершенно оправданной передачисо сцены драматургического текста. В этой манере Мольер стал работать ссамого начала и этой манере стал обучать своих комедиантов.

Так в чем же дело? Казалось бы, что Мольер должен был победить и чтосистема его должна была привлечь сердца зрителей. К сожалению, нет. Мольерприменил свою систему прежде всего в трагедии, а у него не было никакихданных для исполнения трагических ролей: он не обладал для них нитемпераментом, ни голосом. Следовательно, знать-то он знал хорошо, какдолжно исполнять трагедию, а исполнял ее плохо. Что же касается еготоварищей, то среди них были многие, обладавшие хорошими трагическимиданными, но сама система Мольера была еще настолько молода, что она не моглапокорить публику сразу.

И, конечно, когда бургонцы, обладавшие прекрасно поставленными голосами,выкрикивали под занавес концовки ложноклассических монологов (особеннымискусством в этом отличался Монфлёри), они имели в Париже полнейший успех.Парижане того времени желали видеть мощных героев в латах, героевгромогласных, а не таких скромных людей, какими сами были парижане в жизни.Вот причина провалов трагедий в мольеровском театре.

Вслед за "Шалым" в Малом Бурбоне пошли "Терзания любви", и тоже с большимуспехом. Филибер дю Круази, вошедший в труппу, очень способствовал этомууспеху, прекрасно исполняя роль смешного ученого Метафраста.

После "Терзаний любви" итальянская труппа почувствовала опасностьсоседства с французом Мольером.

Столичная публика, привыкшая посещать только итальянские дни в Бурбоне,пошла теперь валом и в мольеровские дни. Золотые пистоли потекли в кассубывших бродячих, а ныне оседлых комедиантов принца Орлеанского. Актерскиепаи увеличились, и о Мольере заговорили в Париже шумно.

Но что же стали говорить в первую очередь? Прежде всего заговорили о том,что драматург Мольер беззастенчиво пользуется произведениями итальянскихавторов для заимствований у них. С течением времени указывать на хищенияМольера настолько вошло в моду, что, если нельзя было сказать суверенностью, где и что именно он заимствовал, говорили, что он..."по-видимому" заимствовал. Если же и для этого слова не было прямыхоснований, говорили, что он "мог" заимствовать там или там-то... В концеконцов Мольеру приписали даже громкую и развязную фразу: "Я беру мое добротам, где я его нахожу!"-хотя он этого никогда не говорил, а говорил совсемдругое. "Я возвращаю мое добро..."- намекая этим на те заимствования,которые производились у него.

Действительно, прекрасно знакомый не только с древней, но и с итальянскойи испанской драматургией, Мольер нередко брал сюжеты у предшественников,переносил к себе некоторые персонажи, а иногда и целые сцены. Следует лиосуждать такую странную манеру? Не знаю. Но могу сказать, что, по общимотзывам, все заимствованное Мольером в его обработке было неизмеримо выше покачеству, чем в оригиналах. В частности, о "Терзаниях любви" говорят, чтоосновное содержание этой пьесы взято Мольером у итальянца Никколо Секки изкомедии "Интерес", написанной лет за семьдесят пять до мольеровской пьесы.Кроме того, он мог заимствовать и из другой итальянской пьесы-"Любовныенеудачи". А кроме того, мог воспользоваться мыслью, выраженной в одном изпроизведений древнего автора Горация. Наконец, он мог заимствовать кое-что ииз "Собаки садовника" знаменитейшего испанского драматурга Лопе Феликса деВега Карпио, умершего тогда, когда Мольер, будучи мальчиком, сидел вотцовской лавке. Что касается де Вега, то у него немудрено было что-нибудьпозаимствовать, потому что он написал около тысячи восьмисот пьес и недаром1ыл прозван Фениксом Испании или Дивом Природы.

Словом, как видите, мой герой весьма много читал, в том числе ипо-испански.

Итак, написанные на чужой основе "Терзания любви" имели большой успех ипошли при аплодисментах парижан, возбуждая пристальное и недружелюбноевнимание Бургонского театра.

1659 год ознаменовался многими событиями, касающимися главным образомперетасовок в труппе. На Пасхе к Мольеру явился, почтительно представился ипопросился в труппу молодой человек, именовавшийся Шарль Варле сьёр деЛагранж. Молодой человек, мужественное и серьезное лицо которого былоукрашено небольшими острыми усиками, был по специальности первым любовником.Мольеру он очень понравился, и он немедленно зачислил Лагранжа в труппу,причем поступил, с точки зрения тех, кто потом, в течение несколькихстолетий, изучал жизнь моего героя, в высшей степени правильно.

Сьёр де Лагранж, с первых же дней своего вступления в труппу, обзавелсятолстой тетрадью, назвал ее "Регистр" и стал изо дня в день заносить в неевсе, что происходило в труппе Мольера. Сьёром де Лагранжем были отмеченысмерти и свадьбы актеров, уходы их из труппы и приглашения новых, количествоспектаклей, названия этих спектаклей, денежные поступления и все прочее. Небудь этой знаменитой книги, "Регистра", исписанной Лагранжем и украшеннойего символическими рисунками, мы знали бы о нашем герое еще меньше того, чтознаем теперь, а вернее сказать, ничего бы почти не знали.

Итак, вошел Лагранж, но зато Дюфрен покинул столицу и уехал в роднуюНормандию. Театр на Болоте пригласил чету Дюпарк, и та, очевидно подвлиянием какой-то размолвки с Мольером, ушла. Эта потеря была большойпотерей. Утешением явилось то, что знаменитейший комик Театра на Болоте иБургонского Отеля Жюльен Бедо, прозванный Жодле по имени комического






Возможно заинтересуют книги: