Школьная библиотека

зажгли столько спермацетовых свечей, что они отражались во всех зеркалах, и по комнатам, полным дыма душистого жуковского табаку, шума и говора, был золотистый блеск, как в церкви. Главное же, многие ночеватьостались. И, значит, впереди был не только новый веселый день, но ибольшие хлопоты, заботы: ведь если бы не он, не Петр Кириллыч, никогдане сошел бы так отлично праздник, никогда не было бы такого оживленногои богатого обеда.

"Да, да, - волнуясь, думал дедушка ночью, скинув казакин и стоя всвоей спальне перед аналоем, перед зажженными на нем восковыми свечечками, глядя на черный образ Меркурия. - Да, да, смерть грешнику люта... Дане зайдет солнце в гневе нашем!"

Но тут он вспомнил, что хотел подумать что-то другое; горбясь и шепчапятидесятый псалом, прошелся по комнате, поправил тлевшую на ночном столике курительную монашку, взял в руки Псалтирь и, развернув, снова сглубоким, счастливым вздохом поднял глаза на безглавого святого. И вдругнапал на то, что хотел подумать, и засиял улыбкой:

- Да, да: есть старик - убил бы его, нет старика - купил бы его!

Боясь проспать, не распорядиться о чем-то, он почти не спал. А раноутром, когда в комнатах, еще не убранных и пахнувших табаком, стояла таособенная тишина, что бывает только после праздника, осторожно, на босуногу вышел он в гостиную, заботливо поднял несколько мелков, валявшихсяу раскрытых зеленых столов, и слабо ахнул от восторга, взглянув на садза стеклянными дверями: на яркий блеск холодной лазури, на серебро утренника, покрывшего и балкон и перила, на коричневую листву в голых зарослях под балконом. Он отворил дверь и потянул носом: еще горько испиртуозно пахло из кустов осенним тлением, но этот запах терялся в зимней свежести. И все было неподвижно, успокоенно, почти торжественно

Чуть показавшееся сзади, за деревней, солнце озаряло вершины картиннойаллеи, полуголых, осыпанных редким и мелким золотом, белоствольных берез, и прелестный, радостный, неуловимо-лиловатый тон был в этих белых сзолотом вершинах, сквозивших на лазури. Пробежала собака в холодной тенипод балконом, хрустя по сожженной морозом и точно солью осыпанной траве

Хруст этот напомнил зиму - и, с удовольствием передернув плечами, дедушка вернулся в гостиную и, затаивая дыхание, стал передвигать, расставлять тяжелую, рычащую по полу мебель, изредка поглядывая в зеркало, гдеотражалось небо. Вдруг неслышно и быстро вошел Герваська - без казакина,заспанный, "злой, как черт", как он сам же про себя рассказывал потом.

Он вошел и строго крикнул шепотом:

- Тише ты! Чего лезешь не в свое дело?

Дедушка поднял возбужденное лицо и, с той же нежностью, которая непокидала его весь вчерашний день и всю ночь, шепотом ответил:

- Вот видишь, какой ты, Гервасий! Я простил тебя вчерась, а ты, заместо благодарности барину...

- Надоел ты мне, слюнтяй, хуже осени! - перебил Герваська. - Пусти.

Дедушка со страхом взглянул на его затылок, еще более выступавший теперь над тонкой шеей, торчавшей из ворота белой рубахи, но вспыхнул изагородил собою ломберный стол, который хотел тащить в угол.

- Ты пусти! - мгновение подумав, негромко крикнул он. - Это ты долженуступить барину. Ты доведешь меня: я тебе кинжал в бок всажу!

- А! - досадливо сказал Герваська, блеснув зубами, - и наотмашь ударил его в грудь.

Дедушка поскользнулся на гладком дубовом полу, взмахнул руками - икак раз виском ударился об острый угол стола.

Увидя кровь, бессмысленно-раскосившиеся глаза и разинутый рот, Герваська сорвал с еще теплой дедушкиной шеи золотой образок и ладанку назаношенном шнуре... оглянулся, сорвал и бабушкино обручальное кольцо смизинца... Затем неслышно и быстро вышел из гостиной - и как в воду канул.

Единственным человеком из всего Суходола, видевшим его после этого,была Наталья

VII

Пока жила она в Сошках, произошло в Суходоле еще два крупных события:женился Петр Петрович и отправились братья "Охотниками" в Крымскую кампанию.

Вернулась она только через два года: о ней забыли. И, вернувшись, неузнала Суходола, как не узнал ее и Суходол.

В тот летний вечер, когда телега, присланная с барского двора, заскрипела возле хуторской хаты и Наташка выскочила на порог, Евсей Бодуляудивленно воскликнул:

- Ужли это ты, Наташка?

- А то кто же? - ответила Наташка с чуть заметной улыбкой.

И Евсей покачал головою:

- Добре ты не хороша-то стала!

А стала она только не похожа на прежнюю: из стриженой девчонки, круглоликой и ясноглазой, превратилась в невысокую, худощавую, стройную девку, спокойную, сдержанную и ласковую. Она была в плахте и вышитой сорочке, хотя покрыта темным платочком по-нашему,. немного смугла от загара ився в мелких веснушках цвета проса. А Евсею, истому суходольцу, и темныйплаток, и загар, и веснушки, конечно, казались некрасивыми.

На пути в Суходол Евсей сказал:

- Ну, вот, девка, и невестой ты стала. Хочется замуж-то?

Она только головой помотала:

- Нет, дядя Евсей, никогда не пойду.

- Это с какой же радости? - спросил Евсей и даже трубку изо рта вынул.

И не спеша она пояснила: не всем же замужем быть; отдадут ее, верно,барышне, а барышня обрекла себя Богу и, значит, замуж ее не пустит; да исны уж очень явственные снились ей не раз...

- Что ж ты видела? - спросил Евсей.

- Да так, пустое, - сказала она. - Напугал меня тогда Герваська досмерти, наговорил новостей, раздумалась я... Ну, вот и снилось.

- А ужли правда, завтракал он у вас, Герваська-то?

Наташка подумала:

- Завтракал. Пришел и говорит: пришел я к вам от господ по большомуделу, только дайте сперва поесть мне. Ему и накрыли, как путному. А оннаелся, вышел из избы и мне моргнул. Я выскочила, он рассказал мне зауглом все дочиста, да и пошел себе...

- Да что ж ты хозяев-то не кликнула?

- Эко-ся. Он убить пригрозил. До вечера не велел сказывать. А им сказал, - спать под анбар иду...

В Суходоле с большим любопытством глядела на нее вся дворня, приставали с расспросами подруги и сверстницы по девичьей. Но и подругам отвечала она все так же кратко и точно любуясь какой-то ролью, взятой на себя.

- Хорошо было, - повторяла она.

А раз сказала тоном богомолки:

- У Бога всего много. Хорошо было.

И просто, без промедлений вступила в рабочую, будничную жизнь, как бысовсем не дивясь тому, что нет дедушки, что ушли молодые господа на войну "Охотниками", что барышня "тронулась" и бродит по комнатам, подражаядедушке, что правит Суходолом новая, всем чужая барыня, - маленькая,полная, очень живая, беременная...

Барыня крикнула за обедом:

- Позовите же сюда эту... как ее? - Наташку.

И Наташка быстро и неслышно вошла, перекрестилась, поклонилась вугол, образам, потом барыне и барышне - и стала, ожидая расспросов иприказаний. Расспрашивала, конечно, только барыня, - барышня, очень выросшая, похудевшая, востроносая, глядя своими неправдоподобно-чернымиглазами пристально-тупо, ни слова не проронила. Барыня же и определилаее состоять при барышне. И она поклонилась и просто сказала:

- Слушаю-с.

Барышня, глядя все так же внимательно-равнодушно, внезапно кинуласьна нее вечером и, яростно раскосив глаза, жестоко и с наслаждением изорвала ей волосы - за то, что она неумело дернула с ее ноги чулок. Наташкапо-детски заплакала, но смолчала; а выйдя в девичью, сев на коник и выбирая вырванные волосы, даже улыбнулась сквозь висевшие на ресницах слезы.

- Ну, люта-а! - сказала она. - Трудно мне будет.

Барышня, проснувшись утром, долго лежала в постели, а Наташка стоялау порога и, опустив голову, искоса поглядывала на ее бледное лицо.

- Что ж видела во сне? - спросила барышня так равнодушно, точнокто-то другой говорил за нее.

Она ответила:

- Кажись, ничего-с.

И тогда барышня, опять так же внезапно, как вчера, вскочила с постели, бешено запустила в нее чашку с чаем и, упав на постель, горько, скриком зарыдала. От чашки Наташка увернулась - и вскоре научилась увертываться с необыкновенной ловкостью. Оказалось, что глупым девкам, отвечавшим на вопрос о снах: "Ничего-с не видала", - барышня кричала иногда:"Ну, полги что-нибудь!" Но так как лгать Наташка была не мастерица, то ипришлось ей развивать в себе другое уменье: увертываться.

Наконец к барышне привезли лекаря. Лекарь дал ей много пилюль, капель. Боясь, что ее отравят, барышня заставила перепробовать эти пилюлии капли Наташку - и та без отказа перепробовала их все подряд. Вскорепосле приезда узнала она, что барышня ждала ее "как света белого": барышня-то и вспомнила о ней - все глаза проглядела, не едут ли из Сошек,горячо уверяла всех, что будет совсем здорова, как только вернется На