Школьная библиотека

-- Да, знаю, вы живописец.

-- Да, а вы живописны. Кроме того, вы каждый день куда-тоуходили по утрам, и это меня интриговало, -- куда, зачем? -пропускали завтраки, что не часто случается с жильцамипансионов, да и вид у вас был всегда не совсем обычный, начем-то сосредоточенный. Держитесь вы одиноко, молчаливо, что-токак будто таите в себе... Ну, а почему я не ушел, как только выстали раздеваться...

-- Ну, это-то понятно, -- сказала она.

И, помолчав, прибавила:

-- Я сейчас выйду. Отвернитесь на минуту и потом идитесюда. Вы меня тоже заинтересовали.

-- Ни за что не отвернусь, -- ответил я. -- Я художник, имы не дети.

Она пожала плечом:

-- Ну, хорошо, мне все равно...

И встала во весь рост, показывая всю себя спереди во всейсвоей женской силе, не спеша пробралась по гальке, накинула наголову свою розовую сорочку, потом открыла в ней свое серьезноелицо, опустила ее на мокрое тело. Я сбежал к ней, и мы селирядом.

-- Кроме трубки, у вас есть, может быть, и папиросы? -спросила она.

-- Есть.

-- Дайте мне.

Я дал, зажег спичку.

-- Спасибо.

И, затягиваясь, она стала глядеть вдаль, пошевеливаяпальцами ноги, не оборачиваясь; иронически сказала вдруг:

-- Так я еще могу нравиться?

-- Еще бы! -- воскликнул я. -- Прекрасное тело, чудесныеволосы, глаза... Только очень уж недоброе выражение лица.

-- Это потому, что я, правда, занята одной злой мыслью.

-- Я так и думал. Вы с кем-то недавно расстались, кто-товас оставил...

-- Не оставил, а бросил. Сбежал от меня. Я знала, что онпропащий человек, но я его как-то любила. Оказалось, что любилапросто негодяя. Встретилась я с ним месяца полтора тому назад вМонте-Карло. Играла в тот вечер в казино. Он стоял рядом, тожеиграл, следил сумасшедшими глазами за шариком и все выигрывал,выиграл раз, два, три, четыре... Я тоже все выигрывала, он этовидел и вдруг сказал:

"Шабаш! Assez!" -- и повернулся ко мне: "N'est-ce pas,madame?"22 Я, смеясь, ответила: "Да, шабаш!" -- "Ах, вырусская?" -- "Как видите". -- "Тогда идем кутить!" Я посмотрела-- очень потрепанный, но изящный с виду человек... Остальноенетрудно угадать.

-- Да, нетрудно. Почувствовали себя за ужином близкими,говорили без конца, удивились, когда настал час расставаться...

-- Совершенно верно. И не расстались и начали проматыватьвыигранное. Жили в Монте-Карло, в Тюрби, в Ницце, завтракали иобедали в кабаках на дороге между Каннами и Ниццой -- вы,верно, знаете, что это стоит! -- жили одно время даже в отелена Cap d'Antibes, притворяясь богатыми людьми... А денегоставалось все меньше, поездки в Монте-Карло на последние грошикончались крахом... Он стал куда-то исчезать и возвращатьсяопять с деньгами, хотя привозил пустяки -- франков сто,пятьдесят... Потом где-то продал мои серьги, обручальноекольцо, -- я была когда-то замужем, -- золотой нательныйкрест...

-- И, конечно, уверял, что вот-вот откуда-то получиткакой-то большой долг, что у него есть знатные и состоятельныедрузья и знакомые.

-- Да, именно так. Кто он, я точно и теперь не знаю, онизбегал говорить подробно и ясно о своей прошлой жизни, и якак-то невнимательно относилась к этому. Ну, обычное прошлоемногих эмигрантов: Петербург, служба в блестящем полку, потомвойна, революция, Константинополь... В Париже, благодаряпрежним связям, будто бы устраивался и всегда может устроитьсяочень недурно, а пока -- Монте-Карло или же постояннаявозможность, как он говорил, перехватить в Ницце у каких-тотитулованных друзей... Я уже падала духом, приходила вотчаяние, но он только усмехался: "Будь спокойна, положись наменя, я уж сделал некоторые серьезные демарши в Париже, а какиеименно, это, как говорится, не женского ума дело..."

-- Так, так...

-- Что так?

И она вдруг обернулась ко мне, сверкнув глазами, далекошвырнув потухшую папиросу.

-- Вас все это потешает?

Я схватил и сжал ее руку:

-- Как вам не стыдно! Вот я напишу вас Медузой илиНемезидой!

-- Это богиня мести?

-- Да, и очень злая.

Она печально усмехнулась:

-- Немезида! Уж какая там Немезида! Нет, вы хороший..

Дайте еще папиросу. Выучил курить... Всему выучил!

И, закурив, опять стала смотреть вдаль.

-- Я забыл вам сказать еще то, как я был удивлен, когдаувидал, куда вы ездите купаться, -- целое путешествие каждыйдень и с какою целью? Теперь понимаю: ищете одиночества.

-- Да...

Солнечный жар тек все гуще, цикады на горячих, пахучихсоснах пилили, скрежетали все настойчивее, яростней, -- ячувствовал, как должны быть накалены ее черные волосы, открытыеплечи, ноги, и сказал:

-- Перейдем в тень, уж очень жжет, и доскажите мне вашупечальную историю.

Она очнулась:

-- Перейдем...

И мы обошли полукруг заливчика и сели в светлой и знойнойтени под красными утесами. Я опять взял ее руку и оставил всвоей. Она не заметила этого.

-- Что ж тут досказывать? -- сказала она. -- Мне уж как-торасхотелось вспоминать всю эту действительно очень печальную ипостыдную историю. Вы, вероятно, думаете, что я привычнаясодержанка то одного, то другого мошенника. Ничего подобного

Прошлое мое тоже самое обыкновенное. Муж был в Добровольческойармии, сперва у Деникина, потом у Врангеля, а когда мыдокатились до Парижа, стал, конечно, шофером, но началспиваться и спился до того, что потерял работу и превратился внастоящего босяка. Продолжать жить с ним я уже никак не могла

Видела его последний раз на Монпарнасе, у дверей "Доминика", -знаете, конечно, этот русский кабачок? Ночь, дождь, а он вопорках, топчется в лужах, подбегает, согнувшись, к прохожим,протягивает руку за подачкой, неловко помогает, лучше сказать,мешает вылезать из такси подъезжающим... Я постояла, посмотрелана него, подошла к нему. Узнал, испугался, сконфузился, -- выне можете себе представить, какой это прекрасный, добрый,деликатный человек! -- стоит, растерянно смотрит на меня:"Маша, ты?" Маленький, оборванный, небритый, весь зарос рыжейщетиной, мокрый, дрожит от холода... Я дала ему все, что было уменя в сумочке, он схватил мою руку мокрой, ледяной ручкой,стал целовать ее и трястись от слез. Но что же я могла сделать?Только посылать ему раза два, три в месяц по сто, по двестифранков, -- у меня в Париже шляпная мастерская, и я довольноприлично зарабатываю. А сюда я приехала отдохнуть, покупаться-- и вот... На днях уеду в Париж. Встретиться с ним, дать емупощечину и тому подобное -- очень глупая мечта, и знаете, когдая поняла это уж как следует? Вот только сейчас, благодаря вам

Стала рассказывать и поняла...

-- Но все-таки как же он сбежал?

-- Ах, в том-то и дело, что уж очень подло. Поселились мыв этом самом пансиончике, где мы с вами оказались соседями, -это после отеля-то на Cap d'Antibes! -- и пошли однаждывечером, всего дней десять тому назад, пить чай в казино. Ну,конечно, музыка, несколько танцующих пар, -- я уж больше простовидеть не могла без отвращения всего этого, нагляделасьдостаточно! -- однако сижу, ем пирожные, которые он заказываетдля меня и для себя и все как-то странно смеется, -- посмотри,посмотри, говорит про музыкантов, настоящие обезьяны, кактопают и кривляются! Потом открывает пустой портсигар, зоветшассера, приказывает ему принести английских папирос, тотприносит, он рассеянно говорит мерси, я вам заплачу после чая,глядит на свои ногти и обращается ко мне: "Ужас какие руки!Пойду помою..." Встает и уходит...<