Школьная библиотека

большой свечой в руке, великая княгиня; а за нею тянулась такаяже белая вереница поющих, с огоньками свечек у лиц, инокинь илисестер, -- уж не знаю, кто были они и куда шли. Я почему-тоочень внимательно смотрел на них. И вот одна из идущихпосередине вдруг подняла голову, крытую белым платом, загородивсвечку рукой, устремила взгляд темных глаз в темноту, будто какраз на меня... Что она могла видеть в темноте, как могла онапочувствовать мое присутствие? Я повернулся и тихо вышел изворот.

12 мая 1944

ЧАСОВНЯ

Летний жаркий день, в поле, за садом старой усадьбы, давнозаброшенное кладбище, -- бугры в высоких цветах и травах иодинокая, вся дико заросшая цветами и травами, крапивой итатарником, разрушающаяся кирпичная часовня. Дети из усадьбы,сидя под часовней на корточках, зоркими глазами заглядывают вузкое и длинное разбитое окно на уровне земли. Там ничего невидно, оттуда только холодно дует. Везде светло и жарко, а тамтемно и холодно: там, в железных ящиках, лежат какие-то дедушкии бабушки и еще какой-то дядя, который сам себя застрелил. Всеэто очень интересно и удивительно: у нас тут солнце, цветы,травы, мухи, шмели, бабочки, мы можем играть, бегать, намжутко, но и весело сидеть на корточках, а они всегда лежат тамв темноте, как ночью, в толстых и холодных железных ящиках;дедушки и бабушки все старые, а дядя еще молодой...

-- А зачем он себя застрелил?

-- Он был очень влюблен, а когда очень влюблен, всегдастреляют себя...

В синем море неба островами стоят кое-где белые прекрасныеоблака, теплый ветер с поля несет сладкий запах цветущей ржи. Ичем жарче и радостней печет солнце, тем холоднее дует из тьмы,из окна.

2 июля 1944

ВЕСНОЙ, В ИУДЕЕ

-- Эти далекие дни в Иудее, сделавшие меня на всю жизньхромым, калекой, были в самую счастливую пору моей молодости,-- говорил высокий, стройный человек, желтоватый лицом, скарими блестящими глазами и короткими, мелко-курчавымисеребряными волосами, ходивший всегда с костылем по причине несгибавшейся в колене левой ноги. -- Я участвовал тогда внебольшой экспедиции, имевшей целью исследование восточныхберегов Мертвого моря, легендарных мест Содома и Гоморры, жил вИерусалиме, поджидая своих спутников, задержавшихся вКонстантинополе, и совершая поездки в одну из бедуинскихстоянок по дороге в Иерихон, к шейху Аиду, которого мнерекомендовали иерусалимские археологи и который взялсяоборудовать все нужное для нашей экспедиции и лично вести се. Впервый раз я съездил к нему для переговоров с проводником, надругой день он сам приехал ко мне в Иерусалим; потом я сталездить в его стоянку один, купив у него же чудесную верховуюкобылку, -- стал ездить даже не в меру часто... Была весна,Иудея тонула в радостном солнечном блеске, вспоминалась "ПесньПесней"; "Зима уже прошла, цветы показались на земле, времяпесен настало, голос горлицы слышен, виноградные лозы,расцветая, издают благоухание..." Там, на этом древнем пути кИерихону, в каменистой Иудейской пустыне, все, как всегда, быломертво, дико, голо, слепило зноем и песками. Но и там, в этисветоносные весенние дни, все казалось мне бесконечнорадостным, счастливым: в первый раз был я тогда на Востоке,совершенно новый мир видел перед собою, а в этом мире -- нечтонеобыкновенное: племянницу Аида.

Иудейская пустыня -- это целая страна, неуклонноспускающаяся до самой Иорданской долины, холмы, перевалы, токаменистые, то песчаные, кое-где поросшие жесткойрастительностью, обитаемые только змеями, куропатками,погруженные в вечное молчание. Зимою там, как всюду в Иудее,льют дожди, дуют ледяные ветры; весною, летом, осенью -- то жемогильное спокойствие, однообразие, но солнечный зной,солнечный сон. В лощинах, где попадаются колодцы, видны следыбедуинских стоянок: пепел костров, камни, сложенные кругами иликвадратами, на которых укрепляют шатры... А та стоянка, куда яездил, где шейхом был Аид, являла такую картину: широкийпесчаный лог между холмами и в нем небольшой стан шатров изчерного войлока, плоских, четырехугольных и довольно мрачныхсвоей чернотой на желтизне песков. Приезжая, я постоянно виделтлеющие кучки кизяка перед некоторыми шатрами, среди шатров -тесноту: всюду собаки, лошади, мулы, козы -- до сих пор непонимаю, чем и где все это кормилось, -- множестE голых,черномазых, курчавых детей, женщины и мужчины, похожие одни нацыган, другие на негров, хотя не толстогубых... И странно быловидеть, как тепло, несмотря на зной, были одеты мужчины:кубовая рубаха до колен, ватная куртка, а сверху аба, то естьочень длинная и тяжелая, широкоплечая хламида из пегой шерсти,полосатой в два цвета -- черного и белого; на голове кефийе -желтый с красными полосами платок, распущенный по плечам,висящий вдоль щек и в два раза охваченный на макушке тожепегим, двуцветным шерстяным жгутом. Все это составляло полнуюпротивоположность женской одежде: у женщин на головы накинутыкубовые платки, лица открыты, на теле одна длинная кубоваярубаха с острыми, падающими чуть не до земли рукавами; мужчиныобуты в грубые башмаки, подбитые железками, женщины ходятбосыми, и у всех ступни чудесные, подвижные и от загара ужсовсем как уголь. Мужчины курят трубки, женщины тоже...

Когда я во второй раз, без проводника, приехал в стоянку,меня приняли уже как друга. Шатер Аида был самый просторный, ия застал в нем целое собрание пожилых бедуинов, сидевших вокругчерных войлочных стен шатра с поднятыми для входа полами. Аидвышел мне навстречу, сделал поклон и прикладывание правой рукик губам и ко лбу. Войдя в шатер впереди его, я подождал, покаон сел на ковер посреди шатра, потом сделал то, что сделал онмне при встрече, то, что всегда полагается -- тот же поклон иприкладывание правой руки к губам и ко лбу, -- сделал несколькораз, по числу всех сидящих; потом сел возле Аида и, сидя, опятьсделал то же самое; мне, конечно, отвечали тем же. Говорилитолько мы с хозяином, -- кратко и медленно: так тоже полагалосьпо обычаю, да и не очень сведущ был я тогда в разговорномарабском языке; прочие курили и молчали. А за шатром меж темготовилось мне и гостям угощение. Обычно бедуины едят хыбыз, -кукурузные лепешки -- вареное пшено с козьим молоком... Нонепременное угощение гостя -- харуф: баран, которого жарят вямке, вырытой в песке, наваливая на него пласты тлеющегокизяка. После барана угощают кофеем, но всегда без сахара. Ивот все сидели и угощались как ни в чем не бывало, хотя в тенивойлочного шатра стояла адски горячая духота и смотреть в егошироко раскрытые полы было просто страшно: пески вдали таксверкали, что, казалось, на глазах плавились. Шейх за каждымсловом говорил мне: хаваджа, господин, а я ему: почтеннейшийшейх бедави (то есть сын пустыни, бедуин)... Кстати, знаете ливы, как по-арабски называется Иордан? Очень просто: Шариат, чтозначит всего-навсего водопой.

Аид был лет пятидесяти, невысок, широк в кости, худ иочень крепок; лицо -- обожженный кирпич, глаза прозрачные,серые, пронзительные; медная борода с проседью, жесткая,небольшая, подстриженная, и такие же подстриженные усы, -бедуины то и другое всегда подстригают; обут, как все, втолстые подкованные башмаки. Когда он был у меня в Иерусалиме,на поясе у него был кинжал, в руках длинная винтовка.

Я увидал его племянницу в тот самый день, когда сидел унего в шатре уже "как друг"; она прошла мимо шатра, держасьпрямо, неся на голове большую жестянку с водой, придерживая ееправой рукою. Не знаю, сколько лет ей было, думаю, что небольше восемнадцати, узнал впоследствии одно -- четыре годаперед тем она была замужем, а в тот год овдовела, не имевдетей, и перешла в шатер дяди, будучи сиротой и очень бедной

"Оглянись, оглянись, Суламифь!" -- подумал я. (Ведь Суламифьбыла, верно, похожа на нее: "Девы иерусалимские, черна я ипрекрасна".) И, проходя мимо шатра, она слегка повернулаголову, повела на меня глазами: глаза эти были необыкновеннотемные, таинственные, лицо почти черное, губы лиловые, крупные-- в ту минуту они больше всего поразили меня... Впрочем, однили они! Поразило все: удивительная рука, обнажившаяся до плеча,державшая на голове жестянку, медленные, извилистые движениятела под длинной кубовой рубахой, полные груди, поднимавшие этурубаху... И нужно же было случиться так, что вскоре после этогоя встретил ее в Иерусалиме у Яффских ворот! Она шла в толпенавстречу мне и на этот раз несла на голове что-то завернутое в