Книга "ХОЗЯЙКА". Страница 16

роняя безмолвные слезы, шептал про себя: "Катерина! голубица мояненаглядная! Сестрица моя одинокая!.."

Какая-то безобразная мысль стала все более и более мучить его. Всесильнее и сильнее преследовала она его и с каждым днем воплощалась передним в вероятность, в действительность. Ему казалось, - и он наконец самповерил во все, - ему казалось, что невредим был рассудок Катерины, но чтоМурин был по-своему прав, назвав ее слабым сердцем. Ему казалось, чтокакая-то тайна связывала ее с стариком, но что Катерина, не сознавпреступления, как голубица чистая, перешла в его власть. Кто они? Он незнал того. Но ему беспрерывно снилась глубокая, безвыходная тирания надбедным, беззащитным созданием; и сердце смущалось и трепетало бессильнымнегодованием в груди его. Ему казалось, что перед испуганными очами вдругпрозревшей души коварно выставляли ее же падение, коварно мучили бедное,слабое сердце, толковали перед ней вкривь и вкось правду, с умысломподдерживали слепоту, где было нужно, хитро льстили неопытным наклонностямпорывистого, смятенного сердца ее и мало-поCалу резали крылья у вольной,свободной души, не способной, наконец, ни к восстанию, ни к свободномупорыву в настоящую жизнь...


Мало-помалу Ордынов одичал еще более прежнего, в чем, нужно отдатьсправедливость, его немцы нисколько ему не мешали. Он часто любил бродитьпо улицам, долго, без цели. Он выбирал преимущественно сумеречный час, аместо прогулки - места глухие, отдаленные, редко посещаемые народом. В одинненастный, нездоровый, весенний вечер в одном из таких закоулков встретилон Ярослава Ильича.

Ярослав Ильич приметно похудел, приятные глаза его потускнели, и самон как будто весь разочаровался. Он бежал впопыхах за каким-то не терпящимотлагательства делом, промок, загрязнился, и дождевая капля, каким-то почтифантастическим образом, уже целый вечер не сходила с весьма приличного, нотеперь посиневшего носа его. К тому же он отрастил бакенбарды. Этибакенбарды, да и то, что Ярослав Ильич взглянул так, как будто избегалвстречи с старинным знакомым своим, почти поразило Ордынова... чудное дело!даже как-то уязвило, разобидело его сердце, не нуждавшееся доселе ни в чьемсострадании. Ему, наконец, приятнее был прежний человек, простой,добродушный, наивный - решимся сказать наконец откровенно - немножечкоглупый, но без претензий разочароваться и поумнеть. А неприятно, когдаглупый человек, которого мы прежде любили, может быть, именно за глупостьего, вдруг поумнеет, решительно неприятно. Впрочем, недоверчивость, скоторою он смотрел на Ордынова, тотчас же сгладилась. При всемразочаровании своем он вовсе не оставил своего прежнего норова, с которымчеловек, как известно, и в могилу идет, и с наслаждением полез, так, какбыл, в дружескую душу Ордынова. Прежде всего он заметил, что у него многодела, потом что они давно не видались; но вдруг разговор опять принялкакое-то странное направление. Ярослав Ильич заговорил о лживости людейвообще, о непрочности благ мира сего, о суете сует, мимоходом, даже болеечем с равнодушием, не преминул отозваться о Пушкине, с некоторым цинизмом охороших знакомствах и в заключение даже намекнул на лживость и коварствотех, которые называются в свете друзьями, тогда как истинной дружбы насвете и сродясь не бывало. Одним словом, Ярослав Ильич поумнел. Ордынов непротиворечил ни в чем, но несказанно, мучительно грустно стало ему: какбудто он схоронил своего лучшего друга!


- Ах! представьте, - я было совсем позабыл рассказать, - молвил вдругЯрослав Ильич, как будто припомнив что-то весьма интересное, - у насновость! Я вам скажу по секрету. Помните дом, где вы жили?

Ордынов вздрогнул и побледнел.

- Так вообразите же, недавно открыли в этом доме целую шайку воров, тоесть, сударь вы мой, ватагу, притон-с; контрабандисты, мошенники всякие,кто их знает! Иных переловили, за другими еще только гоняются; отданыстрожайшие приказания. И можете себе представить: помните хозяина дома,богомольный, почтенный, благородный с виду...

- Ну!

- Судите после этого о всем человечестве! Это и был начальник всейшайки их, коновод! Не нелепо ли это-с?

Ярослав Ильич говорил с чувством и осудил за одного все человечество,потому что Ярослав Ильич и не может иначе сделать; это в его характере.

- А те? а Мурин? - проговорил Ордынов шепотом.

- Ах, Мурин, Мурин! Нет, это почтенный старик, благородный. Но,позвольте, вы проливаете новый свет...

- А что? он тоже был в шайке?

Сердце Ордынова готово было пробить грудь от нетерпенья..

- Впрочем, как же вы говорите... - прибавил Ярослав Ильич, пристальновперив оловянные очи в Ордынова, - признак, что он соображал: - Мурин немог быть между ними. Ровно за три недели он уехал с женой к себе, в своеместо... Я от дворника узнал... Этот татарчонок, помните?-------

1 фланер - праздношатающийся (франц. fla^neur)

--------------------------------------------------------------------------Впервые опубликовано: "Отечественные записки", октябрь и декабрь 1847 г






Возможно заинтересуют книги: