Школьная библиотека

Поэма

ТОМ ПЕРВЫЙ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

В ворота гостиницы губернского города NN въехала довольно красиваярессорная небольшая бричка, в какой ездят холостяки: отставныеподполковники, штабс-капитаны, помещики, имеющие около сотни душ крестьян,- словом, все те, которых называют господами средней руки. В бричке сиделгосподин, не красавец, но и не дурной наружности, ни слишком толст, нислишком тонок; нельзя сказать, чтобы стар, однако ж и не так, чтобы слишкоммолод. Въезд его не произвел в городе совершенно никакого шума и не былсопровожден ничем особенным; только два русские мужика, стоявшие у дверейкабака против гостиницы, сделали кое-какие замечания, относившиеся,впрочем, более к экипажу, чем к сидевшему в нем. "Вишь ты, - сказал одиндругому, - вон какое колесо! что ты думаешь, доедет то колесо, если бслучилось, в Москву или не доедет?" - "Доедет", - отвечал другой. "А вКазань-то, я думаю, не доедет?" - "В Казань не доедет", - отвечал другой

Этим разговор и кончился Да еще, когда бричка подъехала к гостинице,встретился молодой человек в белых канифасовых панталонах, весьма узких икоротких, во фраке с покушеньями на моду, из-под которого видна быламанишка, застегнутая тульскою булавкою с бронзовым пистолетом. Молодойчеловек оборотился назад, посмотрел экипаж, придержал рукою картуз, чуть неслетевший от ветра, и пошел своей дорогой

Когда экипаж въехал на двор, господин был встречен трактирным слугою,или половым, как их называют в русских трактирах, живым и вертлявым дотакой степени, что даже нельзя было рассмотреть, какое у него было лицо. Онвыбежал проворно, с салфеткой в руке, - весь длинный и в длинномдемикотонном сюртуке со спинкою чуть не на самом затылке, встряхнулволосами и повел проворно господина вверх по всей деревянной галереепоказывать ниспосланный ему богом покой. Покой был известного рода, ибогостиница была тоже известного рода, то есть именно такая, как бываютгостиницы в губернских городах, где за два рубля в сутки проезжающиеполучают покойную комнату с тараканами, выглядывающими, как чернослив, извсех углов, и дверью в соседнее помещение, всегда заставленною комодом, гдеустроивается сосед, молчаливый и спокойный человек, но чрезвычайнолюбопытный, интересующийся знать о всех подробностях проезжающего. Наружныйфасад гостиницы отвечал ее внутренности: она была очень длинна, в дваэтажа; нижний не был выщекатурен и оставался в темно-красных кирпичиках,еще более потемневших от лихих погодных перемен и грязноватых уже самих посебе; верхний был выкрашен вечною желтою краскою; внизу были лавочки схомутами, веревками и баранками. В угольной из этих лавочек, или, лучше, вокне, помещался сбитенщик с самоваром из красной меди и лицом так жекрасным, как самовар, так что издали можно бы подумать, что на окне стоялодва самовара, если б один самовар не был с черною как смоль бородою

Пока приезжий господин осматривал свою комнату, внесены были егопожитки: прежде всего чемодан из белой кожи, несколько поистасканный,показывавший, что был не в первый раз в дороге. Чемодан внесли кучерСелифан, низенький человек в тулупчике, и лакей Петрушка, малый леттридцати, в просторном подержанном сюртуке, как видно с барского плеча,малый немного суровый на взгляд, с очень крупными губами и носом. Вслед зачемоданом внесен был небольшой ларчик красного дерева с штучными выкладкамииз карельской березы, сапожные колодки и завернутая в синюю бумагу жаренаякурица. Когда все это было внесено, кучер Селифан отправился на конюшнювозиться около лошадей, а лакей Петрушка стал устроиваться в маленькойпередней, очень темной конурке, куда уже успел притащить свою шинель ивместе с нею какой-то свой собственный запах, который был сообщен ипринесенному вслед за тем мешку с разным лакейским туалетом. В этой конуркеон приладил к стене узенькую трехногую кровать, накрыв ее небольшимподобием тюфяка, убитым и плоским, как блин, и, может быть, так жезамаслившимся, как блин, который удалось ему вытребовать у хозяинагостиницы

Покамест слуги управлялись и возились, господин отправился в общуюзалу. Какие бывают эти общие залы - всякий проезжающий знает очень хорошо:те же стены, выкрашенные масляной краской, потемневшие вверху от трубочногодыма и залосненные снизу спинами разных проезжающих, а еще более туземнымикупеческими, ибо купцы по торговым дням приходили сюда сам-шест и сам-с°миспивать свою известную пару чаю; тот же закопченный потолок; та жекопченая люстра со множеством висящих стеклышек, которые прыгали и звенеливсякий раз, когда половой бегал по истертым клеенкам, помахивая бойкоподносом, на котором сидела такая же бездна чайных чашек, как птиц наморском берегу; те же картины во всю стену, писанные масляными красками, словом, все то же, что и везде; только и разницы, что на одной картинеизображена была нимфа с такими огромными грудями, какие читатель, верно,никогда не видывал. Подобная игра природы, впрочем, случается на разныхисторических картинах, неизвестно в какое время, откуда и кем привезенных кнам в Россию, иной раз даже нашими вельможами, любителями искусств,накупившими их в Италии по совету везших их курьеров. Господин скинул ссебя картуз и размотал с шеи шерстяную, радужных цветов косынку, какуюженатым приготовляет своими руками супруга, снабжая приличныминаставлениями, как закутываться, а холостым - наверное не могу сказать, ктоделает, бог их знает, я никогда не носил таких косынок. Размотавши косынку,господин велел подать себе обед. Покамест ему подавались разные обычные втрактирах блюда, как-то: щи с слоеным пирожком, нарочно сберегаемым дляпроезжающих в течение нескольких неделей, мозги с горошком, сосиски скапустой, пулярка жареная, огурец соленый и вечный слоеный сладкий пирожок,всегда готовый к услугам; покамест ему все это подавалось и разогретое, ипросто холодное, он заставил слугу, или полового, рассказывать всякий вздор- о том, кто содержал прежде трактир и кто теперь, и много ли дает дохода,и большой ли подлец их хозяин; на что половой, по обыкновению, отвечал: "О,большой, сударь, мошенник". Как в просвещенной Европе, так и в просвещеннойРоссии есть теперь весьма много почтенных людей, которые без того не могутпокушать в трактире, чтоб не поговорить с слугою, а иногда даже забавнопошутить над ним. Впрочем, приезжий делал не вс° пустые вопросы; он счрезвычайною точностию расспросил, кто в городе губернатор, ктопредседатель палаты, кто прокурор, - словом, не пропустил ни одногозначительного чиновника; но еще с большею точностию, если даже не сучастием, расспросил обо всех значительных помещиках: сколько кто имеет душкрестьян, как далеко живет от города, какого даже характера и как частоприезжает в город; расспросил внимательно о состоянии края: не было ликаких болезней в их губернии - повальных горячек, убийственных какие-либолихорадок, оспы и тому подобного, и все так обстоятельно и с такоюточностию, которая показывала более, чем одно простое любопытство. Вприемах своих господин имел что-то солидное и высмаркивался чрезвычайногромко. Неизвестно, как он это делал, но только нос его звучал, как труба

Это, по-моему, совершенно невинное достоинство приобрело, однако ж, емумного уважения со стороны трактирного слуги, так что он всякий раз, когдаслышал этот звук, встряхивал волосами, выпрямливался почтительнее и,нагнувши с вышины свою голову, спрашивал: не нужно ли чего? После обедагосподин выкушал чашку кофею и сел на диван, подложивши себе за спинуподушку, которую в русских трактирах вместо эластической шерсти набиваютчем-то чрезвычайно похожим на кирпич и булыжник. Тут начал он зевать иприказал отвести себя в свой нумер, где, прилегши, заснул два часа

Отдохнувши, он написал на лоскутке бумажки, по просьбе трактирного слуги,чин, имя и фамилию для сообщения куда следует, в полицию. На бумажкеполовой, спускаясь с лестницы, прочитал по складам следующее: "Коллежскийсоветник Павел Иванович Чичиков, помещик, по своим надобностям". Когдаполовой все еще разбирал по складам записку, сам Павел Иванович Чичиковотправился посмотреть город, которым был, как казалось, удовлетворен, ибонашел, что город никак не уступал другим губернским городам: сильно била вглаза желтая краска на каменных домах и скромно темнела серая надеревянных. Домы были в один, два и полтора этажа, с вечным мезонином,очень красивым, по мнению губернских архитекторов. Местами эти домаказались затерянными среди широкой, как поле, улицы и нескончаемыхдеревянных заборов; местами сбивались в кучу, и здесь было заметно болеедвижения народа и живости. Попадались почти смытые дождем вывески скренделями и сапогами, кое-где с нарисованными синими брюками и подписьюкакого-то Аршавского портного; где магазин с картузами, фуражками инадписью: "Иностранец Василий Федоров"; где нарисован был бильярд с двумяигроками во фраках, в какие одеваются у нас на театрах гости, входящие впоследнем акте на сцену. Игроки были изображены с прицелившимися киями,несколько вывороченными назад руками и косыми ногами, только что сделавшимина воздухе антраша. Под всем этим было написано: "И вот заведение". Кое-гдепросто на улице стояли столы с орехами, мылом и пряниками, похожими намыло; где харчевня с нарисованною толстою рыбою и воткнутою в нее вилкою

Чаще же всего заметно было потемневших двуглавых государственных орлов,которые теперь уже заменены лаконическою надписью: "Питейный дом". Мостоваявезде была плоховата. Он заглянул и в городской сад, который состоял изтоненьких дерев, дурно принявшихся, с подпорками внизу, в видетреугольников, очень красиво выкрашенных зеленою масляною краскою. Впрочем,хотя эти деревца были не выше тростника, о них было сказано в газетах приописании иллюминации, что "город наш украсился, благодаря попечениюгражданского правителя, садом, состоящим из тенистых, широковетвистых