Школьная библиотека

другую, потом, изменив и образ нападения и сделавшись совершенно прямым,барабанил прямо в верх его кузова; брызги наконец стали долетать ему влицо. Это заставило его задернуться кожаными занавесками с двумя круглымиокошечками, определенными на рассматривание дорожных видов, и приказатьСелифану ехать скорее. Селифан, прерванный тоже на самой середине речи,смекнул, что, точно, не нужно мешкать, вытащил тут же из-под козел какую-тодрянь из серого сукна, надел ее в рукава, схватил в руки вожжи и прикрикнулна свою тройку, которая чуть-чуть переступала ногами, ибо чувствовалаприятное расслабление от поучительных речей. Но Селифан никак не могприпомнить, два или три поворота проехал. Сообразив и припоминая несколькодорогу, он догадался, что много было поворотов, которые все пропустил онмимо. Так как русский человек в решительные минуты найдется, что сделать,не вдаваясь в дальние рассуждения, то, поворотивши направо, на первуюперекрестную дорогу, прикрикнул он: "Эй вы, други почтенные!" - и пустилсявскачь, мало помышляя о том, куда приведет взятая дорога

Дождь, однако же, казалось, зарядил надолго. Лежавшая на дороге пыльбыстро замесилась в грязь, и лошадям ежеминутно становилось тяжелее тащитьбричку. Чичиков уже начинал сильно беспокоиться, не видя так долго деревниСобакевича. По расчету его, давно бы пора было приехать. Он высматривал посторонам, но темнота была такая, хоть глаз выколи

- Селифан! - сказал он наконец, высунувшись из брички

- Что, барин? - отвечал Селифан

- Погляди-ка, не видно ли деревни?

- Нет, барин, нигде не видно! - После чего Селифан, помахивая кнутом,затянул песню не песню, но что-то такое длинное, чему и конца не было. Тудавсе вошло: все ободрительные и побудительные крики, которыми потчеваютлошадей по всей России от одного конца до другого; прилагательные всехродов без дальнейшего разбора, как что первое попалось на язык. Такимобразом дошло до того, что он начал называть их наконец секретарями

Между тем Чичиков стал примечать, что бричка качалась на все стороны инаделяла его пресильными толчками; это дало ему почувствовать, что онисворотили с дороги и, вероятно, тащились по взбороненному полю. Селифан,казалось, сам смекнул, но не говорил ни слова

- Что, мошенник, по какой дороге ты едешь? - сказал Чичиков

- Да что ж, барин, делать, время-то такое; кнута не видишь, такаяпотьма! - Сказавши это, он так покосил бричку, что Чичиков принужден былдержаться обеими руками. Тут только заметил он, что Селифан подгулял

- Держи, держи, опрокинешь! - кричал он ему

- Нет, барин, как можно, чтоб я опрокинул, - говорил Селифан. - Этонехорошо опрокинуть, я уж сам знаю; уж я никак не опрокину. - Затем началон слегка поворачивать бричку, поворачивал, поворачивал и наконец выворотилее совершенно набок. Чичиков и руками и ногами шлепнулся в грязь. Селифанлошадей, однако ж, остановил, впрочем, они остановились бы и сами, потомучто были сильно изнурены. Такой непредвиденный случай совершенно изумилего. Слезши с козел, он стал перед бричкою, подперся в бока обеими руками,в то время как барин барахтался в грязи, силясь оттуда вылезть, и сказалпосле некоторого размышления: "Вишь ты, и перекинулась!"

- Ты пьян как сапожник! - сказал Ю8чиков

- Нет, барин, как можно, чтоб я был пьян! Я знаю, что это нехорошеедело быть пьяным. С приятелем поговорил, потому что с хорошим человекомможно поговорить, в том нет худого; и закусили вместе. Закуска не обидноедело; с хорошим человеком можно закусить

- А что я тебе сказал последний раз, когда ты напился? а? забыл? сказал Чичиков

- Нет, ваше благородие, как можно, чтобы я позабыл Я уже дело своезнаю. Я знаю, что нехорошо быть пьяным. С хорошим человеком поговорил,потому что..

- Вот я тебя как высеку, так ты у меня будешь знать, как говорить схорошим человеком!

- Как милости вашей будет угодно, - отвечал на все согласный Селифан,- коли высечь, то и высечь; я ничуть не прочь от того. Почему ж не посечь,коли за дело, на то воля господская. Оно нужно посечь, потому что мужикбалуется, порядок нужно наблюдать. Коли за дело, то и посеки; почему ж непосечь?

На такое рассуждение барин совершенно не нашелся, что отвечать. Но вэто время, казалось, как будто сама судьба решилась над ним сжалиться

Издали послышался собачий лай. Обрадованный Чичиков дал приказание погонятьлошадей. Русский возница имеет доброе чутье вместо глаз; от этогослучается, что он, зажмуря глаза, качает иногда во весь дух и всегдакуда-нибудь да приезжает. Селифан, не видя ни зги, направил лошадей такпрямо на деревню, что остановился тогда только, когда бричка удариласяоглоблями в забор и когда решительно уже некуда было ехать. Чичиков толькозаметил сквозь густое покрывало лившего дождя что-то похожее на крышу. Онпослал Селифана отыскивать ворота, что, без сомнения, продолжалось быдолго, если бы на Руси не было вместо швейцаров лихих собак, которыедоложили о нем так звонко, что он поднес пальцы к ушам своим. Свет мелькнулв одном окошке и досягнул туманною струею до забора, указавши нашимдорожным ворота. Селифан принялся стучать, и скоро, отворив калитку,высунулась какая-то фигура, покрытая армяком, и барин со слугою услышалихриплый бабий голос:

- Кто стучит? чего расходились?

- Приезжие, матушка, пусти переночевать, - произнес Чичиков

- Вишь ты, какой востроногий, - сказала старуха, - приехал в какоевремя! Здесь тебе не постоялый двор: помещица живет

- Что ж делать, матушка: вишь, с дороги сбились. Не ночевать же втакое время в степи

- Да, время темное, нехорошее время, - прибавил Селифан

- Молчи, дурак, - сказал Чичиков

- Да кто вы такой? - сказала старуха

- Дворянин, матушка

Слово "дворянин" заставило старуху как будто несколько подумать

- Погодите, я скажу барыне, - произнесла она и минуты через две ужевозвратилась с фонарем в руке

Ворота отперлись. Огонек мелькнул и в другом окне. Бричка, въехавши надвор, остановилась перед небольшим домиком, который за темнотою трудно былорассмотреть. Только одна половина его была озарена светом, исходившим изокон; видна была еще лужа перед домом, на которую прямо ударял тот же свет

Дождь стучал звучно по деревянной крыше и журчащими ручьями стекал вподставленную бочку. Между тем псы заливались всеми возможными голосами:один, забросивши вверх голову, выводил так протяжно и с таким старанием,как будто за это получал бог знает какое жалованье; другой отхватывалнаскоро, как пономарь; промеж них звенел, как почтовый звонок, неугомонныйдискант, вероятно молодого щенка, и все это, наконец, повершал бас, можетбыть, старик, наделенный дюжею собачьей натурой, потому что хрипел, какхрипит певческий контрабас, когда концерт в полном разливе: тенораподнимаются на цыпочки от сильного желания вывести высокую ноту, и все, чтони есть, порывается кверху, закидывая голову, а он один, засунувши небритыйподбородок в галстук, присев и опустившись почти до земли, пропускаетоттуда свою ноту, от которой трясутся и дребезжат стекла. Уже по одномусобачьему лаю, составленному из таких музыкантов, можно было предположить,что деревушка была порядочная; но промокший и озябший герой наш ни о чем недумал, как только о постели. Не успела бричка совершенно остановиться, какон уже соскочил на крыльцо, пошатнулся и чуть не упал. На крыльцо вышлаопять какая-то женщина, помоложе прежней, но очень на нее похожая. Онапроводила его в комнату. Чичиков кинул вскользь два взгляда: комната былаобвешана старенькими полосатыми обоями; картины с какими-то птицами; междуокон старинные маленькие зеркала с темными рамками в виде свернувшихсялистьев; за всяким зеркалом заложены были или письмо, или старая колодакарт, или чулок; стенные часы с нарисованными цветами на циферблате..

невмочь было ничего более заметить. Он чувствовал, что глаза его липнули,как будто их кто-нибудь вымазал медом. Минуту спустя вошла хозяйка женщинапожилых лет, в каком-то спальном чепце, надетом наскоро, с фланелью на шее,