Книга "МЕРТВЫЕ ДУШИ". Страница 37
беленькую
- Да ведь какие крестьяне, - отвечал ему на это тоже шепотом Чичиков,- препустой и преничтожный народ, и половины не стоят
Иван Антонович понял, что посетитель был характера твердого и большене даст
- А почем купили душу у Плюшкина? - шепнул ему на другое ухоСобакевич
- А Воробья зачем приписали? - сказал ему в ответ на это Чичиков
- Какого Воробья? - сказал Собакевич
- Да бабу, Елизавету Воробья, еще и букву ъ поставили на конце
- Нет, никакого Воробья я не приписывал, - сказал Собакевич и отошел кдругим гостям
Гости добрались наконец гурьбой к дому полицеймейстера
Полицеймейстер, точно, был чудотворец: как только услышал он, в чем дело, вту ж минуту кликнул квартального, бойкого малого в лакированных ботфортах,и, кажется, всего два слова шепнул ему на ухо да прибавил только:"Понимаешь!" - а уж там, в другой комнате, в продолжение того времени, какгости резалися в вист, появилась на столе белуга, осетры, семга, икрапаюсная, икра свежепросольная, селедки, севрюжки, сыры, копченые языки ибалыки, - это в1е было со стороны рыбного ряда. Потом появились прибавленияс хозяйской стороны, изделия кухни: пирог с головизною, куда вошли хрящ ищеки девятипудового осетра, другой пирог - с груздями, пряженцы, маслянцы,взваренцы. Полицеймейстер был некоторым образом отец и благотворитель вгороде. Он был среди граждан совершенно как в родной семье, а в лавки и вгостиный двор наведывался, как в собственную кладовую. Вообще он сидел, какговорится, на своем месте и должность свою постигнул в совершенстве. Труднобыло даже и решить, он ли был создан для места, или место для него. Делобыло так поведено умно, что он получал вдвое больше доходов противу всехсвоих предшественников, а между тем заслужил любовь всего города. Купцыпервые его очень любили, именно за то, что не горд; и точно, он крестил уних детей, кумился с ними и хоть драл подчас с них сильно, но как-точрезвычайно ловко: и по плечу потреплет, и засмеется, и чаем напоит,пообещается и сам прийти поиграть в шашки, расспросит обо всем: какделишки, что и как. Если узнает, что детеныш как-нибудь прихворнул, илекарство присоветует, - словом, молодец! Поедет на дрожках, даст порядок,а между тем и словцо промолвит тому-другому: "Что, Михеич нужно бы нам стобою доиграть когда-нибудь в горку". - "Да, Алексей Иванович, - отвечалтот, снимая шапку, - нужно бы". - "Ну, брат, Илья Парамоныч, приходи ко мнепоглядеть рысака: в обгон с твоим пойдет, да и своего заложи в беговые;попробуем". Купец, который на рысаке был помешан, улыбался на это сособенною, как говорится, охотою и, поглаживая бороду, говорил: "Попробуем,Алексей Иванович!" Даже все сидельцы обыкновенно в это время, снявши шапки,с удовольствием посматривали друг на друга и как будто бы хотели сказать:"Алексей Иванович хороший человек!" Словом, он успел приобресть совершеннуюнародность, и мнение купцов было такое, что Алексей Иванович "хоть оно ивозьмет, но зато уж никак тебя не выдаст"
Заметив, что закуска была готова, полицеймейстер предложил гостямокончить вист после завтрака, и все пошли в ту комнату, откуда несшийсязапах давно начинал приятным образом щекотать ноздри гостей и куда ужеСобакевич давно заглядывал в дверь, наметив издали осетра, лежавшего встороне на большом блюде. Гости, выпивши по рюмке водки темного оливковогоцвета, какой бывает только на сибирских прозрачных камнях, из которых режутна Руси печати, приступили со всех сторон с вилками к столу и сталиобнаруживать, как говорится, каждый свой характер и склонности, налегая ктона икру, кто на семгу, кто на сыр. Собакевич, оставив без всякого вниманиявсе эти мелочи, пристроился к осетру, и, покамест те пили, разговаривали иели, он в четверть часа с небольшим доехал его всего, так что когдаполицеймейстер вспомнил было о нем и, сказавши: "А каково вам, господапокажется вот это произведенье природы?" - подошел было к нему с вилкоювместе с другими, то увидел, что от произведенья природы оставался всегоодин хвост; а Собакевич пришипился так, как будто и не он, и, подошедши ктарелке, которая была подальше прочих, тыкал вилкою в какую-то сушенуюмаленькую рыбку. Отделавши осетра, Собакевич сел в кресла и уж более не ел,не пил, а только жмурил и хлопал глазами. Полицеймейстер, кажется, не любилжалеть вина; тостам не было числа. Первый тост был выпит, как читатели,может быть, и сами догадаются, за здоровье нового херсонского помещика,потом за благоденствие крестьян его и счастливое их переселение, потом заздоровье будущей жены его, красавицы, что сорвало приятную улыбку с устнашего героя. Приступили к нему со всех сторон и стали упрашиватьубедительно остаться хоть на две недели в городе:
- Нет, Павел Иванович! как вы себе хотите, это выходит избу тольковыхолаживать: на порог, да и назад! нет, вы проведите время с нами! Вот мывас женим: не правда ли, Иван Григорьевич, женим его?
- Женим, женим! - подхватил председатель. - Уж как ни упирайтесьруками и ногами, мы вас женим! Нет, батюшка, попали сюда, так не жалуйтесь
Мы шутить не любим
- Что ж? зачем упираться руками и ногами, - сказал, усмехнувшись,Чичиков, - женитьба еще не такая вещь, чтобы того, была бы невеста
- Будет и невеста, как не быть, все будет, все, что хотите!.
- А коли будет..
- Браво, остается! - закричали все. - Виват, ура, Павел Иванович! ура!- И все подошли к нему чокаться с бокалами в руках
Чичиков перечокался со всеми. "Нет, нет, еще!" - говорили те, которыебыли позадорнее, и вновь перечокались; потом полезли в третий раз чокаться,перечокались и в третий раз. В непродолжительное время всем сделалосьвесело необыкновенно. Председатель, который был премилый человек, когдаразвеселялся, обнимал несколько раз Чичикова, произнеся в излияниисердечном: "Душа ты моя! маменька моя!" - и даже, щелкнув пальцами, пошелприплясывать вокруг него, припевая известную песню: "Ах ты такой и этакойкамаринский мужик". После шампанского раскупорили венгерское, котороепридало еще более духу и развеселило общество. Об висте решительнопозабыли; спорили, кричали, говорили обо всем: об политике, об военном дажеделе, излагали вольные мысли, за которые в другое время сами бы высеклисвоих детей. Решили тут же множество самых затруднительных вопросов
Чичиков никогда не чувствовал себя в таком веселом расположении, воображалсебя уже настоящим херсонским помещиком, говорил об разных улучшениях: отрехпольном хозяйстве, о счастии и блаженстве двух душ, и стал читатьСобакевичу послание в стихах Вертера к Шарлотте, на которое тот хлопалтолько глазами, сидя в креслах, ибо после осетра чувствовал большой позывко сну. Чичиков смекнул и сам, что начал уже слишком развязываться,попросил экипажа и воспользовался прокурорскими дрожками. Прокурорскийкучер, как оказалось в дороге, был малый опытный, потому что правил однойтолько рукой, а другую засунув назад, придерживал ею барина. Таким образом,уже на прокурорских дрожках доехал он к себе в гостиницу, где долго еще унего вертелся на языке всякий вздор: белокурая невеста с румянцем и ямочкойна правой щеке, херсонские деревни, капиталы. Селифану даже были даныкое-какие хозяйственные приказания: собрать всех вновь переселившихсямужиков, чтобы сделать всем лично поголовную перекличку. Селифан молчаслушал очень долго и потом вышел из комнаты, сказавши Петрушке:"Ступайраздевать барина!" Петрушка принялся снимать с него сапоги и чуть не стащилвместе с ними на пол и самого барина. Но наконец сапоги были сняты, баринразделся как следует и, поворочавшись несколько времени на постеле, котораяскрыпела немилосердно, заснул решительно херсонским помещиком. А Петрушкамежду тем вынес на коридор панталоны и фрак брусничного цвета с искрой,который, растопыривши на деревянную вешалку, начал бить хлыстом и щеткой,напустивши пыли на весь коридор. Готовясь уже снять их, он взглянул сгалереи вниз и увидел Селифана, возвращавшегося из конюшни. Они встретилисьвзглядами и чутьем поняли друг друга: барин-де завалился спать, можно изаглянуть кое-куда. Тот же час, отнесши в комнату фрак и панталоны,Петрушка сошел вниз, и оба пошли вместе, не говоря друг другу ничего о целипутешествия и балагуря дорогою совершенно о постороннем. Прогулку сделалиони недалекую: именно, перешли только на другую сторону улицы, к дому,бывшему насупротив гостиницы, и вошли в низенькую стеклянную закоптившуюсядверь, приводившую почти в подвал, где уже сидело за деревянными столамимного всяких: и бривших и не бривших бороды, и в нагольных тулупах и простов рубахе, а кое-кто и во фризовой шинели. Что делали там Петрушка сСелифаном, бог их ведает, но вышли они оттуда через час, взявшись за руки,сохраняя совершенное молчание, оказывая друг другу большое внимание ипредостерегая взаимно от всяких углов. Рука в руку, не выпуская друг друга,они целые четверть часа взбирались на лестницу, наконец одолели ее ивзошли. Петрушка остановился с минуту перед низенькою своею кроватью,придумывая, как бы лечь приличнее, и лег совершенно поперек, так что ногиего упирались в пол. Селифан лег и сам на той же кровати, поместив голову уПетрушки на брюхе и позабыв о том, что ему следовало спать вовсе не здесь,
