Школьная библиотека

а, может быть, в людской, если не в конюшне близ лошадей. Оба заснули в туже минуту, поднявши храп неслыханной густоты, на который барин из другойкомнаты отвечал тонким носовым свистом. Скоро вслед за ними всеугомонились, и гостиница объялась непробудным сном; только в одном окошечкевиден еще был свет, где жил какой-то приехавший из Рязани поручик, большой,по-видимому, охотник до сапогов, потому что заказал уже четыре пары ибеспрестанно примеривал пятую. Несколько раз подходил он к постели, с темчтобы их скинуть и лечь, но никак не мог: сапоги, точно, были хорошо сшиты,и долго еще поднимал он ногу и обсматривал бойко и на диво стачанныйкаблук

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Покупки Чичикова сделались предметом разговоров. В городе пошли толки,мнения, рассуждения о том, выгодно ли покупать на вывод крестьян. Из прениймногие отзывались совершенным познанием предмета. "Конечно, - говорилииные, - это так, против этого и спору нет: земли в южных губерниях, точно,хороши и плодородны; но каково будет крестьянам Чичикова без воды? рекиведь нет никакой". - "Это бы еще ничего, что нет воды, это бы ничего,Степан Дмитриевич, но переселение-то ненадежная вещь. Дело известное, чтомужик: на новой земле, да заняться еще хлебопашеством, да ничего у негонет, ни избы, ни двора, - убежит, как дважды два, навострит так лыжи, что иследа не отыщешь". - "Нет, Алексей Иванович, позвольте, позвольте, я несогласен с тем, что вы говорите, что мужик Чичикова убежит. Русский человекспособен во всему и привыкает ко всякому климату. Пошли его хоть вКамчатку, да дай только теплые рукавицы, он похлопает руками, топор в руки,и пошел рубить себе новую избу". - "Но, Иван Григорьевич, ты упустил извиду важное дело: ты не спросил еще, каков мужик у Чичикова. Позабыл то,что ведь хорошего человека не продаст помещик; я готов голову положить,если мужик Чичикова не вор и не пьяница в последней степени, праздношатайкаи буйного поведения". - "Так, так, на это я согласен, это правда, никто непродаст хороших людей, и мужики Чичикова пьяницы, но нужно принять вовнимание, что вот тут-то и есть мораль, тут-то и заключена мораль: онитеперь негодяи, а, переселившись на новую землю, вдруг могут сделатьсяотличными подданными. Уж было немало таких примеров: просто в мире, да и поистории тоже". - "Никогда, никогда, - говорил управляющий казеннымифабриками, - поверьте, никогда это не может быть. Ибо у крестьян Чичиковабудут теперь два сильные врага. Первый враг есть близость губерниймалороссийских, где, как известно, свободная продажа вина. Я вас уверяю: вдве недели они изопьются и будут стельки. Другой враг есть уже самаяпривычка к бродяжнической жизни, которая необходимо приобрететсякрестьянами во время переселения. Нужно разве, чтобы они вечно были передглазами Чичикова и чтоб он держал их в ежовых рукавицах, гонял бы их завсякий вздор, да и не то чтобы полагаясь на другого, а чтобы сам такилично, где следует, дал бы и зуботычину и подзатыльника". - "Зачем жеЧичикову возиться самому и давать подзатыльники, он может найти иуправителя". - "Да, найдете управителя: все мошенники!" - "Мошенникипотому, что господа не занимаются делом". - "Это правда, - подхватилимногие. - Знай господин сам хотя сколько-нибудь толку в хозяйстве да умейразличать людей - у него буо5т всегда хороший управитель". Но управляющийсказал, что меньше как за пять тысяч нельзя найти хорошего управителя. Нопредседатель сказал, что можно и за три тысячи сыскать. Но управляющийсказал: "Где же вы его сыщите? разве у себя в носу?" Но председательсказал: "Нет, не в носу, а в здешнем же уезде, именно: Петр ПетровичСамойлов: вот управитель, какой нужен для мужиков Чичикова!" Многие сильновходили в положение Чичикова, и трудность переселения такого огромногоколичества крестьян их чрезвычайно устрашала; стали сильно опасаться, чтобыне произошло даже бунта между таким беспокойным народом, каковы крестьянеЧичикова. На это полицеймейстер заметил, что бунта нечего опасаться, что вотвращение его существует власть капитана-исправника, что капитан-исправникхоть сам и не езди, а пошли только на место себя один картуз свой, то одинэтот картуз погонит крестьян до самого места их жительства. Многиепредложили свои мнения насчет того, как искоренить буйный дух, обуревавшийкрестьян Чичикова. Мнения были всякого рода: были такие, которые ужечересчур отзывались военною жестокостью и строгостию, едва ли не излишнею;были, однако же, и такие, которые дышали кротостию. Почтмейстер заметил,что Чичикову предстоит священная обязанность, что он может сделаться средисвоих крестьян некоторого рода отцом, по его выражению, ввести дажеблагодетельное просвещение, и при этом случае отозвался с большою похвалоюоб Ланкастеровой школе взаимного обученья

Таким образом рассуждали и говорили в городе, и многие, побуждаемыеучастием, сообщили даже Чичикову лично некоторые из сих советов, предлагалидаже конвой для безопасного препровожденья крестьян до места жительства Засоветы Чичиков благодарил, говоря, что при случае не преминет имивоспользоваться, а от конвоя отказался решительно, говоря, что онсовершенно не нужен, что купленные им крестьяне отменно смирного характера,чувствуют сами добровольное расположение к переселению и что бунта ни вкаком случае между ними быть не может

Все эти толки и рассуждения произвели, однако ж, самые благоприятныеследствия, какие только мог ожидать Чичиков. Именно, пронесли слухи, что онне более, не менее как миллионщик. Жители города и без того, как уже мывидели в первой главе, душевно полюбили Чичикова, а теперь, после такихслухов, полюбили еще душевнее. Впрочем, если сказать правду, они все былинарод добрый, живя между собою в ладу, обращались совершеннопо-приятельски, и беседы их носили печать какого-то особенного простодушияи короткости: "Любезный друг Илья Ильич", "Послушай, брат, АнтипаторЗахарьевич!", "Ты заврался, мамочка, Иван Григорьевич". К почтмейстеру,которого звали Иван Андреевич, всегда прибавляли:"Шпрехен за дейч, ИванАндрейч?" - словом, все было очень семейственно. Многие были не безобразования: председатель палаты знал наизусть "Людмилу" Жуковского,которая еще была тогда непростывшею новостию, и мастерски читал многиеместа, особенно: "Бор заснул, долина спит", и слово "чу!" так, что в самомделе виделось, как будто долина спит; для большего сходства он даже в этовремя зажмуривал глаза. Почтмейстер вдался более в философию и читал весьмаприлежно, даже по ночам, Юнговы "Ночи" и "Ключ к таинствам натуры"Эккартсгаузена, из которых делал весьма длинные выписки, но какого рода онибыли, это никому не было известно; впрочем, он был остряк, цветист в словахи любил, как сам выражался, уснастить речь. А уснащивал он речь множествомразных частиц, как-то: "судырь ты мой, эдакой какой-нибудь, знаете,понимаете, можете себе представить, относительно так сказать, некоторымобразом", и прочими, которые сыпал он мешками; уснащивал он речь тожедовольно удачно подмаргиванием, прищуриванием одного глаза, что всепридавало весьма едкое выражение многим его сатирическим намекам. Прочиетоже были более или менее люди просвещенные: кто читал Карамзина, кто"Московские ведомости", кто даже и совсем ничего не читал. Кто был то, чтоназывают тюрюк, то есть человек, которого нужно было подымать пинком начто-нибудь; кто был просто байбак, лежавший, как говорится, весь век набоку, которого даже напрасно было подымать: не встанет ни в каком случае

Насчет благовидности уже известно, все они были люди надежные, чахоточногомежду ними никого не было. Все были такого рода, которым жены в нежныхразговорах, происходящих в уединении, давали названия: кубышки,толстунчика, пузантика, чернушки, кики, жужу и проч. Но вообще они былинарод добрый, полны гостеприимства, и человек, вкусивший с ними хлеба лиили просидевший вечер за вистом, уже становился чем-то близким, тем болееЧичиков с своими обворожительными качествами и приемами, знавший в самомделе великую тайну нравиться. Они так полюбили его, что он не виделсредств, как вырваться из города; только и слышал он: "Ну, недельку, ещеодну недельку поживите с нами, Павел Иванович!" - словом, он был носим, какговорится, на руках. Но несравненно замечательнее было впечатление(совершенный предмет изумления!), которое произвел Чичиков на дам. Чтоб этосколько-нибудь изъяснить, следовало бы сказать многое о самих дамах, об ихобществе, описать, как говорится, живыми красками их душевные качества; нодля автора это очень трудно. С одной стороны, останавливает егонеограниченное почтение к супругам сановников, а с другой стороны... сдругой стороны - просто трудно. Дамы города N. были... нет, никаким образомне могу: чувствуется точно робость. В дамах города N. больше всегозамечательно было то... Даже странно, совсем не подымается перо, точнобудто свинец какой-нибудь сидит в нем. Так и быть: о характерах их, видно,нужно предоставить сказать тому, у которого поживее краски и побольше их напалитре, а нам придется разве слова два о наружности да о том, чтопоповерхностней. Дамы города N. были то, что называют презентабельны, и вэтом отношении их можно было смело поставить в пример всем другим. Что дотого, как вести себя, соблюсти тон, поддержать этикет, множество приличийсамых тонких, а особенно наблюсти моду в самых последних мелочах, то в этомони опередили даже дам петербургских и московских. Одевались они с большимвкусом, разъезжали по городу в колясках, как предписывала последняя мода,сзади покачивался лакей, и ливрея в золотых позументах. Визитная карточка,будь она писана хоть на трефовой двойке или бубновом тузе, но вещь былаочень священная. Из-за нее две дамы, большие приятельницы и дажеродственницы, перессорились совершенно, именно за то, что одна из нихкак-то манкировала контрвизитом. И уж как ни старались потом мужья иродственники примирить их, но нет, оказалось, что все можно сделать насвете, одного только нельзя: примирить двух дам, поссорившихся заманкировку визита. Так обе дамы и остались во взаимном нерасположении, повыражению городского света. Насчет занятия первых мест происходило тожемножество весьма сильных сцен, внушавших мужьям иногда совершеннорыцарские, великодушные понятия о заступничестве. Дуэли, конечно, междуними не происходило, потому что все были гражданские чиновники, но зато