Школьная библиотека

один другому старался напакостить, где было можно, что, как известно,подчас бывает тяжелее всякой дуэли. В нравах дамы города N. были строги,исполнены благородного негодования противу всего порочного и всякихсоблазнов, казнили без всякой пощады всякие слабости. Если же между ими ипроисходило какое-нибудь то, что называют другое-третье, то оно происходиловтайне, так что не было подаваемо никакого вида, что происходило;сохранялось все достоинство, и самый муж так был приготовлен, что если ивидел другое-третье или слышал о нем, то отвечал коротко и благоразумнопословицею: "Кому какое дело, что кума с кумом сидела". Еще нужно сказать,что дамы города N. отличались, подобно многим дамам петербургским,необыкновенною осторожностью и приличием в словах и выражениях. Никогда неговорили они: "я высморкалась", "я вспотела", "я плюнула", а говорили: "яоблегчила себе нос", "я обошлась посредством платка". Ни в каком случаенельзя было сказать: "этот стакан или эта тарелка воняет". И даже нельзябыло сказать ничего такого, что бы подало намек на это, а говорили вместотого: "этот стакан нехорошо ведет себя" или что-нибудь вроде этого. Чтобеще более облагородить русский язык, половина почти слов была выброшенавовсе из разговора, и потому весьма часто было нужно прибегать кфранцузскому языку, зато уж там, по-французски, другое дело: тампозволялись такие слова, которые были гораздо пожестче упомянутых. Итак,вот что можно сказать о дамах города N., говоря поповерхностней. Но еслизаглянуть поглубже, то, конечно, откроется много иных вещей; но весьмаопасно заглядывать поглубже в дамские сердца. Итак, ограничасьповерхностью, будем продолжать. До сих пор все дамы как-то мало говорили оЧичикове, отдавая, впрочем, ему полную справедливость в приятностисветского обращения; но с тех пор как пронеслись слухи об его миллионстве,отыскались и другие качества. Впрочем, дамы были вовсе не интересанки;виною всему слово "миллионщик", - не сам миллионщик, а именно одно слово;ибо в одном звуке этого слова, мимо всякого денежного мешка, заключаетсячто-то такое, которое действует и на людей подлецов, и на людей ни се нито, и на людей хороших, - словом, на всех действует. Миллионщик имеет тувыгоду, что может видеть подлость, совершенно бескорыстную, чистуюподлость, не основанную ни на каких расчетах: многие очень хорошо знают,что ничего не получат от него и не имеют никакого права получить, нонепременно хоть забегут ему вперед, хоть засмеются, хоть снимут шляпу, хотьнапросятся насильно на тот обед, куда узнают, что приглашен миллионщик

Нельзя сказать, чтобы это нежное расположение к подлости было почувствованодамами; однако же в многих гостиных стали говорить, что, конечно, Чичиковне первый красавец, но зато таков, как следует быть мужчине, что будь оннемного толще или полнее, уж это было бы нехорошо. При этом было сказанокак-то даже несколько обидно насчет тоненького мужчины: что он большеничего, как что-то вроде зубочистки, а не человек. В дамских нарядахоказались многие разные прибавления. В гостином дворе сделалась толкотня,чуть не давка; образовалось даже гулянье, до такой степени наехалоэкипажей. Купцы изумились, увидя, как несколько кусков материй, привезенныхими с ярмарки и не сходивших с рук по причине цены, показавшейся высокою,пошли вдруг в ход и были раскуплены нарасхват. Во время обедни у одной издам заметили внизу платья такое руло, которое растопырило его на полцеркви,так что частный пристав, находившийся тут же, дал приказание подвинутьсянароду подалее, то есть поближе к паперти, чтоб как-нибудь не измялсятуалет ее высокоблагородия. Сам даже Чичиков не мог отчасти не заметитьтакого необыкновенного внимания. Один раз, возвратясь к себе домой, оннашел на столе у себя письмо; откуда и кто принес его, ничего нельзя былоузнать; трактирный слуга отозвался, что принесли-де и не велели сказыватьот кого. Письмо начиналось очень решительно, именно так: "Нет, я должна ктебе писать!" Потом говорено было о том, что есть тайное сочувствие междудушами; эта истина скреплена была несколькими точками, занявшими почтиполстроки; потом следовало несколько мыслей, весьма замечательных по своейсправедливости, так что считаем почти необходимым их выписать: "Что жизньнаша? - Долина, где поселились горести. Что свет? - Толпа людей, которая нечувствует". Затем писавшая упоминала, что омочает слезами строки нежнойматери, которая, протекло двадцать пять лет, как уже не существует насвете; приглашали Чичикова в пустыню, оставить навсегда город, где люди вдушных оградах не пользуются воздухом; окончание письма отзывалось дажерешительным отчаяньем и заключалось такими стихами:

Две горлицы покажут

Тебе мой хладный прах.

Воркуя томно, скажут,

Что она умерла во слезах

В последней строке не было размера, но это, впрочем, ничего: письмобыло написано в духе тогдашнего времени. Никакой подписи тоже не было: ниимени, ни фамилии, ни даже месяца и числа. В postscriptum было толькоприбавлено, что его собственное сердце должно отгадать писавшую и что набале у губернатора, имеющем быть завтра, будет присутствовать сам оригинал

Это очень его заинтересовало. В анониме было так много заманчивого иподстрекающего любопытство, что он перечел и в другой и в третий раз письмои наконец сказал: "Любопытно бы, однако ж, знать, кто бы такая былаписавшая!" Словом, дело, как видно, сделалось сурьезно; более часу он вседумал об этом, наконец, расставив руки и наклоня голову, сказал: "А письмоочень, очень кудряво написано!" Потом, само собой разумеется, письмо былосвернуто и уложено в шкатулку, в соседстве с какою-то афишею ипригласительным свадебным билетом, семь лет сохранявшимся в том жеположении и на том же месте. Немного спустя принесли к нему, точно,приглашенье на бал к губернатору, - дело весьма обыкновенное в губернскихгородах: где губернатор, там и бал, иначе никак не будет надлежащей любви иуважения со стороны дворянства

Все постороннее было в ту ж минуту оставлено и отстранено прочь, и всебыло устремлено на приготовление к балу; ибо, точно, было многопобудительных и задирающих причин. Зато, может быть, от самого созданиясвета не было употреблено столько времени на туалет. Целый час был посвящентолько на одно рассматривание лица в зеркале. Пробовалось сообщить емумножес2о разных выражений: то важное и степенное, то почтительное, но снекоторою улыбкою, то просто почтительное без улыбки; отпущено было взеркало несколько поклонов в сопровождении неясных звуков, отчасти похожихна французские, хотя по-французски Чичиков не знал вовсе. Он сделал дажесамому себе множество приятных сюрпризов, подмигнул бровью и губами исделал кое-что даже языком; словом, мало ли чего не делаешь, оставшисьодин, чувствуя притом, что хорош, да к тому же будучи уверен, что никто незаглядывает в щелку. Наконец он слегка трепнул себя по подбородку,сказавши: "Ах ты мордашка эдакой!" - и стал одеваться. Самое довольноерасположение сопровождало его во все время одевания: надевая подтяжки илиповязывая галстук, он расшаркивался и кланялся с особенною ловкостью и хотяникогда не танцевал, но сделал антраша. Это антраша произвело маленькоеневинное следствие: задрожал комод, и упала со стола щетка

Появление его на бале произвело необыкновенное действие. Все, что нибыло, обратилось к нему навстречу, кто с картами в руках, кто на самоминтересном пункте разговора произнесши: "а нижний земский суд отвечает наэто...", но что такое отвечает земский суд, уж это он бросил в сторону испешил с приветствием к нашему герою. "Павел Иванович! Ах боже мой, ПавелИванович! Любезный Павел Иванович! Почтеннейший Павел Иванович! Душа мояПавел Иванович! Вот вы где, Павел Иванович! Вот он, наш Павел Иванович!Позвольте прижать вас, Павел Иванович! Давайте-ка его сюда, вот я егопоцелую покрепче, моего дорогого Павла Ивановича!" Чичиков разомпочувствовал себя в нескольких объятиях. Не успел совершенно выкарабкатьсяиз объятий председателя, как очутился уже в объятиях полицеймейстера;полицеймейстер сдал его инспектору врачебной управы; инспектор врачебнойуправы - откупщику, откупщик - архитектору... Губернатор, который в товремя стоял возле дам и держал в одной руке конфектный билет, а в другойболонку, увидя его, бросил на пол и билет и болонку, - только завизжаласобачонка; словом, распространил он радость и веселье необыкновенное. Небыло лица, на котором бы не выразилось удовольствие или по крайней мереотражение всеобщего удовольствия. Так бывает на лицах чиновников во времяосмотра приехавшим начальником вверенных управлению их мест: после того какуже первый страх прошел, они увидели, что многое ему нравится, и он самизволил наконец пошутить, то есть произнести с приятною усмешкой несколькослов. Смеются вдвое в ответ на это обступившие его приближенные чиновники;смеются от души те, которые, впрочем, несколько плохо услыхалипроизнесенные им слова, и, наконец, стоящий далеко у дверей у самого выходакакой-нибудь полицейский, отроду не смеявшийся во всю жизнь свою и толькочто показавший перед тем народу кулак, и тот по неизменным законамотражения выражает на лице своем какую-то улыбку, хотя эта улыбка болеепохожа на то, как бы кто-нибудь собирался чихнуть после крепкого табаку

Герой наш отвечал всем и каждому и чувствовал какую-то ловкостьнеобыкновенную: раскланивался направо и налево, по обыкновению своемунесколько набок, но совершенно свободно, так что очаровал всех. Дамы тут жеобступили его блистающею гирляндою и нанесли с собою целые облака всякогорода благоуханий: одна дышала розами, от другой несло весной и фиалками,третья вся насквозь была продушена резедой; Чичиков подымал только носкверху да нюхал. В нарядах их вкусу было пропасть: муслины, атласы, кисеибыли таких бледных модных цветов, каким даже и названья нельзя былоприбрать (до такой степени дошла тонкость вкуса). Ленточные банты ицветочные букеты порхали там и там по платьям в самом картинном беспорядке,хотя над этим беспорядком трудилась много порядочная голова. Легкийголовной убор держался только на одних ушах, и казалось, говорил: "Эй,улечу, жаль только, что не подыму с собой красавицу!" Талии были обтянуты и