Книга "МЕРТВЫЕ ДУШИ". Страница 40

имели самые крепкие и приятные для глаз формы (нужно заметить, что вообщевсе дамы города N. были несколько полны, но шнуровались так искусно и имелитакое приятное обращение, что толщины никак нельзя было приметить). Всебыло у них придумано и предусмотрено с необыкновенною осмотрительностию;шея, плечи были открыты именно настолько, насколько нужно, и никак недальше; каждая обнажила свои владения до тех пор, пока чувствовала пособственному убеждению, что они способны погубить человека; остальное всебыло припрятано с необыкновенным вкусом: или какой-нибудь легонькийгалстучек из ленты, или шарф легче пирожного, известного под именем"поцелуя", эфирно обнимал шею, или выпущены были из-за плеч, из-под платья,маленькие зубчатые стенки из тонкого батиста, известные под именем"скромностей". Эти "скромности" скрывали напереди и сзади то, что уже немогло нанести гибели человеку, а между тем заставляли подозревать, чтотам-то именно и была самая погибель. Длинные перчатки были надеты не вплотьдо рукавов, но обдуманно оставляли обнаженными возбудительные части рукповыше локтя, которые у многих дышали завидною полнотою; у иных дажелопнули лайковые перчатки, побужденные надвинуться далее, - словом,кажется, как будто на всем было написано: нет, это не губерния, этостолица, это сам Париж! Только местами вдруг высовывался какой-нибудь невиданный землею чепец или даже какое-то чуть не павлиное перо в противностьвсем модам, по собственному вкусу. Но уж без этого нельзя, таково свойствогубернского города: где-нибудь уж он непременно оборвется. Чичиков, стояперед ними, думал: "Которая, однако же, сочинительница письма?" - и высунулбыло вперед нос; но по самому носу дернул его целый ряд локтей, обшлагов,рукавов, концов лент, душистых шемизеток и платьев. Галопад летел во всюпропалую: почтмейстерша, капитан-исправник, дама с голубым пером, дама сбелым пером, грузинский князь Чипхайхилидзев, чиновник из Петербурга,чиновник из Москвы, француз Куку, Перхуновский, Беребендовский - всеподнялось и понеслось



- Вона! пошла писать губерния! - проговорил Чичиков, попятившисьназад, и как только дамы расселись по местам, он вновь начал выглядывать:нельзя ли по выражению в лице и в глазах узнать, которая быласочинительница; но никак нельзя было узнать ни по выражению в лице, ни повыражению в глазах, которая была сочинительница. Везде было заметно такоечуть-чуть обнаруженное, такое неуловимо-тонкое, у! какое тонкое!.. "Нет, сказал сам в себе Чичиков, - женщины, это такой предмет... - Здесь он ирукой махнул: - просто и говорить нечего! Поди-ка попробуй рассказать илипередать все то, что бегает на их лицах, все те излучинки, намеки, - а вотпросто ничего не передашь. Одни глаза их такое бесконечное государство, вкоторое заехал человек - и поминай как звали! Уж его оттуда ни крючком,ничем не вытащишь. Ну попробуй, например, рассказать один блеск их:влажный, бархатный, сахарный. Бог их знает какого нет еще! и жесткий, имягкий, и даже совсем томный, или, как иные говорят, в неге, или без неги,но пуще, нежели в неге - так вот зацепит за сердце, да и поведет по всейдуше, как будто смычком. Нет, просто не приберешь слова: галант°рнаяполовина человеческого рода, да и ничего больше!"

Виноват! Кажется, из уст нашего героя излетело словцо, подмеченное наулице. Что ж делать? Таково на Руси положение писателя! Впрочем, если словоиз улицы попало в книгу, не писатель виноват, виноваты читатели, и преждевсего читатели высшего общества: от них первых не услышишь ни одногопорядочного русского слова, а французскими, немецкими и английскими они,пожалуй, наделят в таком количестве, что и не захочешь, и наделят даже ссохранением всех возможных произношений: по-французски в нос картавя,по-английски произнесут как следует птице, и даже физиономию сделаютптичью, и даже посмеются над тем, кто не сумеет сделать птичьей физиономии;а вот только русским ничем не наделят, разве из патриотизма выстроят себена даче избу в русском вкусе. Вот каковы читатели высшего сословия, а заними и все причитающие себя к высшему сословию! А между тем какаявзыскательность! Хотят непременно, чтобы все было написано языком самымстрогим, очищенным и благородным, - словом, хотят, чтобы русский язык самсобою опустился вдруг с облаков, обработанный как следует, и сел бы импрямо на язык, а им бы больше ничего, как только разинуть рты да выставитьего. Конечно, мудрена женская половина человеческого рода; но почтенныечитатели, надо признаться, бывают еще мудренее

А Чичиков приходил между тем в совершенное недоумение решить, котораяиз дам была сочинительница письма. Попробовавши устремить внимательнеевзор, он увидел, что с дамской стороны тоже выражалось что-то такое,ниспосылающее вместе и надежду, и сладкие муки в сердце бедного смертного,что он наконец сказал: "Нет, никак нельзя угадать!" Это, однако же, никакне уменьшило веселого расположения духа, в котором он находился. Оннепринужденно и ловко разменялся с некоторыми из дам приятными словами,подходил к той и другой дробным мелким шагом, или, как говорят, семенилножками, как обыкновенно делают маленькие старички щеголи на высокихкаблуках, называемые мышиными жеребчиками, забегающие весьма проворно околодам. Посеменивши с довольно ловкими поворотами направо и налево, онподшаркнул тут же ножкой в виде коротенького хвостика или наподобиезапятой. Дамы были очень довольны и не только отыскали в нем кучуприятностей и любезностей, но даже стали находить величественное выражениев лице, что-то даже марсовское и военное, что, как известно, очень нравитсяженщинам. Даже из-за него уже начинали несколько ссориться: заметивши, чтоон становился обыкновенно около дверей, некоторые наперерыв спешили занятьстул поближе к дверям, и когда одной посчастливилось сделать это прежде, тоедва не произошла пренеприятная история, и многим, желавшим себе сделать тоже, показалась уже чересчур отвратительною подобная наглость

Чичиков так занялся разговорами с дамами, или, лучше, дамы так занялии закружили его своими разговорами, подсыпая кучу самых замысловатых итонких аллегорий, которые все нужно было разгадывать, отчего даже выступилу него на лбу пот, - что он позабыл исполнить долг приличия и подойтипрежде всего к хозяйке. Вспомнил он об этом уже тогда, когда услышал голоссамой губернаторши, стоявшей перед ним уже несколько минут. Губернаторшапроизнесла несколько ласковым и лукавым голосом с приятным потряхиваниемголовы: "А, Павел Иванович, так вот как вы!.." В точности не могу передатьслов губернаторши, но было сказано что-то исполненное большой любезности, втом духе, в котором изъясняются дамы и кавалеры в повестях наших светскихписателей, охотников описывать гостиные и похвалиться знанием высшего тона,в духе того, что "неужели овладели так вашим сердцем, что в нем нет болеени места, ни самого тесного уголка для безжалостно позабытых вами". Геройнаш поворотился в ту ж минуту к губернаторше и уже готов был отпустить ейответ, вероятно ничем не хуже тех, какие отпускают в модных повестяхЗвонские, Линские, Лидипы, Гремины и всякие ловкие военные люди, как,невзначай поднявши глаза, остановился вдруг, будто оглушенный ударом

Перед ним стояла не одна губернаторша: она держала под рукумолоденькую шестнадцатилетнюю девушку, свеженькую блондинку с тоненькими истройными чертами лица, с остреньким подбородком, с очаровательнокруглившимся овалом лица, какое художник взял бы в образец для мадонны икакое только редким случаем попадается на Руси, где любит все оказаться вшироком размере, вс° что ни есть: и горы и леса и степи, и лица и губы иноги; ту самую блондинку, которую он встретил на дороге, ехавши отНоздрева, когда, по глупости кучеров или лошадей, их экипажи так странностолкнулись, перепутавшись упряжью, и дядя Митяй с дядею Миняем взялисьраспутывать дело. Чичиков так смешался, что не мог произнести ни одноготолкового слова, и пробормотал черт знает что такое, чего бы уж никак несказал ни Гремин, ни Зяонский, ни Лидин

- Вы не знаете еще моей дочери? - сказала губернаторша, - институтка,только что выпущена

Он отвечал, что уже имел счастие нечаянным образом познакомиться;попробовал еще кое-что прибавить, но кое-что совсем не вышло. Губернаторша,сказав два-три слова, наконец отошла с дочерью в другой конец залы к другимгостям, а Чичиков все еще стоял неподвижно на одном и том же месте, какчеловек, который весело вышел на улицу, с тем чтобы прогуляться, с глазами,расположенными глядеть на все, и вдруг неподвижно остановился вспомнив, чтоон позабыл что-то, и уж тогда глупее ничего не может быть такого человека:вмиг беззаботное выражение слетает с лица его; он силится припомнить, чтопозабыл он, - не платок ли? но платок в кармане; не деньги ли? но деньгитоже в кармане, все, кажется, при нем, а между тем какой-то неведомый духшепчет ему в уши, что он позабыл что-то. И вот уже глядит он растерянно исмущенно на движущуюся толпу перед ним, на летающие экипажи, на кивера иружья проходящего полка, на вывеску - и ничего хорошо не видит. Так иЧичиков вдруг сделался чуждым всему, что ни происходило вокруг него. В этовремя из дамских благовонных уст к нему устремилось множество намеков ивопросов, проникнутых насквозь тонкостию и любезностию. "Позволено ли нам,бедным жителям земли, быть так дерзкими, чтобы спросить вас, о чеммечтаете?" - "Где находятся те счастливые места, в которых порхает мысльваша?" - "Можно ли знать имя той, которая погрузила вас в эту сладкуюдолину задумчивости?" Но он отвечал на все решительным невниманием, иприятные фразы канули, как в воду. Он даже до того был неучтив, что скороушел от них в другую сторону, желая повысмотреть, куда ушла губернаторша ссвоей дочкой. Но дамы, кажется, не хотели оставить его так скоро; каждаявнутренно решилась употребить всевозможные орудия, столь опасные для сердецнаших, и пустить в ход все, что было лучшего. Нужно заметить, что унекоторых дам, - я говорю у некоторых, это не то, что у всех, - естьмаленькая слабость: если они заметят у себя что-нибудь особенно хорошее лобли, рот ли, руки ли, то уже думают, что лучшая часть лица их так первая и






Возможно заинтересуют книги: