Книга "МЕРТВЫЕ ДУШИ". Страница 42

покупал мертвые души. Послушай, Чичиков, ведь тебе, право, стыдно, у тебя,ты сам знаешь, нет лучшего друга, как я. Вот и его превосходительствоздесь, не правда ли, прокурор? Вы не верите, ваше превосходительство, какмы друг к другу привязаны, то есть, просто если бы вы сказали, вот, я тутстою, а вы бы сказали: "Ноздрев! скажи по совести, кто тебе дороже, отецродной или Чичиков?" - скажу: "Чичиков", ей-богу... Позволь, душа, я тебевлеплю один безе. Уж вы позвольте, ваше превосходительство, поцеловать мнеего. Да, Чичиков, уж ты не противься, одну безешку позволь напечатлеть тебев белоснежную щеку твою!

Ноздрев был так оттолкнут с своими безе, что чуть не полетел на землю:от него все отступились и не слушали больше; но все же слова его о покупкемертвых душ были произнесены во всю глотку и сопровождены таким громкимсмехом, что привлекли внимание даже тех, которые находились в самых дальнихуглах комнаты. Эта новость так показалась странною, что все остановились скаким-то деревянным, глупо-вопросительным выражением. Чичиков заметил, чтомногие дамы перемигнулись между собою с какою-то злобною, едкою усмешкою ив выражении некоторых лиц показалось что-то такое двусмысленное, котороееще более увеличило это смущение. Что Ноздрев лгун отъявленный, это былоизвестно всем, и вовсе не было в диковинку слышать от него решительнуюбессмыслицу; но смертный, право, трудно даже понять, как устроен этотсмертный: как бы ни была пошла новость, но лишь бы она была новость, оннепременно сообщит ее другому смертному, хотя бы именно для того только,чтобы сказать: "Посмотрите, какую ложь распустили!" - а другой смертный судовольствием преклонит ухо, хотя после скажет сам:"Да это совершеннопошлая ложь, не стоящая никакого внимания!" - и вслед за тем сей же часотправится искать третьего смертного, чтобы, рассказавши ему, после вместес ним воскликнуть с благородным негодованием: "Какая пошлая ложь!" И этонепременно обойдет весь город, и все смертные, сколько их ни есть,наговорятся непременно досыта и потом признают, что это не стоит внимания ине достойно, чтобы о нем говорить



Это вздорное, по-видимому, происшествие заметно расстроило нашегогероя. Как ни глупы слова дурака, а иногда бывают они достаточны, чтобысмутить умного человека. Он стал чувствовать себя неловко, неладно:точь-точь как будто прекрасно вычищенным сапогом вступил вдруг в грязную,вонючую лужу; словом, нехорошо, совсем нехорошо! Он пробовал об этом недумать, старался рассеяться, развлечься, присел в вист, но все пошло каккривое колесо: два раза сходил он в чужую масть и, позабыв, что по третьейне бьют, размахнулся со всей руки и хватил сдуру свою же. Председательникак не мог понять, как Павел Иванович, так хорошо и, можно сказать, тонкоразумевший игру, мог сделать подобные ошибки и подвел даже под обух егопикового короля, на которого он, по собственному выражению, надеялся, какна бога. Конечно, почтмейстер и председатель и даже сам полицеймейстер, какводится, подшучивали над нашим героем, что уж не влюблен ли он и что мызнаем, дескать, что у Павла Ивановича сердечишко прихрамывает, знаем, кем иподстрелено; но все это никак не утешало, как он ни пробовал усмехаться иотшучиваться. За ужином тоже он никак не был в состоянии развернутьсCнесмотря на то что общество за столом было приятное и что Ноздрева давноуже вывели; ибо сами даже дамы наконец заметили, что поведение его чересчурстановилось скандалезно. Посреди котильона он сел на пол и стал хватать заполы танцующих, что было уже ни на что не похоже, по выражению дам. Ужинбыл очень весел, все лица, мелькавшие перед тройными подсвечниками,цветами, конфектами и бутылками, были озарены самым непринужденнымдовольством. Офицеры, дамы, фраки - все сделалось любезно, даже доприторности. Мужчины вскакивали со стульев и бежали отнимать у слуг блюда,чтобы с необыкновенною ловкостию предложить их дамам. Один полковник подалдаме тарелку с соусом на конце обнаженной шпаги. Мужчины почтенных лет,между которыми сидел Чичиков, спорили громко, заедая дельное слово рыбойили говядиной, обмакнутой нещадным образом в горчицу, и спорили о техпредметах, в которых он даже всегда принимал участие; но он был похож накакого-то человека, уставшего или разбитого дальней дорогой, которому ничтоне лезет на ум и который не в силах войти ни во что. Даже не дождался онокончания ужина и уехал к себе несравненно ранее, чем имел обыкновениеуезжать

Там, в этой комнатке, так знакомой читателю, с дверью, заставленнойкомодом, и выглядывавшими иногда из углов тараканами, положение мыслей идуха его было так же неспокойно, как неспокойны те кресла, в которых онсидел. Неприятно, смутно было у него на сердце, какая-то тягостная пустотаоставалась там. "Чтоб вас черт побрал всех, кто выдумал эти балы! - говорилон в сердцах. - Ну, чему сдуру обрадовались? В губернии неурожаи,дороговизна, так вот они за балы! Эк штука: разрядились в бабьи тряпки!Невидаль, что иная навертела на себя тысячу рублей! А ведь на счет жекрестьянских оброков или, что еще хуже, на счет совести нашего брата. Ведьизвестно, зачем берешь взятку и покривишь душой: для того чтобы женедостать на шаль или на разные роброны, провал их возьми, как их называют. Аиз чего? чтобы не сказала какая-нибудь подст°га Сидоровна, что напочтмейстерше лучше было платье, да из-за нее бух тысячу рублей. Кричат:"Бал, бал, веселость!" - просто дрянь бал, не в русском духе, не в русскойнатуре; черт знает что такое: взрослый, совершеннолетний вдруг выскочитвесь в черном, общипанный, обтянутый, как чертик, и давай месить ногами

Иной даже, стоя в паре, переговаривает с другим об важном деле, а ногами вто же время, как козленок, вензеля направо и налево... Вс° из обезьянства,вс° из обезьянства! Что француз в сорок лет такой же ребенок, каким был и впятнадцать, так вот давай же и мы! Нет, право... после всякого бала точнокак будто какой грех сделал; и вспоминать даже о нем не хочется. В головепросто ничего, как после разговора с светским человеком: всего оннаговорит, всего слегка коснется, все скажет, что понадергал из книжек,пестро, красно, а в голове хоть бы что-нибудь из того вынес, и видишьпотом, как даже, разговор с простым купцом, знающим одно свое дело, нознающим его твердо и опытно, лучше всех этих побрякушек. Ну что из неговыжмешь, из этого бала? Ну если бы, положим, какой-нибудь писатель вздумалописывать всю эту сцену так, как она есть? Ну и в книге, и там была бы онатакже бестолкова, как в натуре. Что она такое: нравственная ли,безнравственная ли? просто черт знает что такое! Плюнешь, да и книгу потомзакроешь". Так отзывался неблагоприятно Чичиков о балах вообще; но,кажется, сюда вмешалась другая причина негодованья. Главная досада была нена бал, а на то, что случилось ему оборваться, что он вдруг показался предвсеми бог знает в каком виде, что сыграл какую-то странную, двусмысленнуюроль. Конечно, взглянувши оком благоразумного человека, он видел, что всеэто вздор, что глупое слово ничего не значит, особливо теперь, когдаглавное дело уже обделано как следует. Но странен человек: его огорчалосильно нерасположенье тех самых, которых он не уважал и насчет которыхотзывался резко, понося их суетность и наряды. Это тем более было емудосадно, что, разобравши дело ясно, он видел, как причиной этого былотчасти сам. На себя, однако же, он не рассердился, и в том, конечно, былправ. Все мы имеем маленькую слабость немножко пощадить себя, а постараемсялучше приискать какого-нибудь ближнего, на ком бы выместить свою досаду,например на слуге, на чиновнике, нам подведомственном, который в поруподвернулся, на жене или, наконец, на стуле, который швырнется черт знаеткуда, к самым дверям, так что отлетит от него ручка и спинка: пусть, мол,его знает, что такое гнев. Так и Чичиков скоро нашел ближнего, которыйпотащил на-плечах своих все, что только могла внушить ему досада. Ближнийэтот был Ноздрев, и нечего сказать, он был так отделан со всех боков исторон, как разве только какой-нибудь плут староста или ямщик бываетотделан каким-нибудь езжалым, опытным капитаном, а иногда и генералом,который сверх многих выражений, сделавшихся классическими, прибавляет ещемного неизвестных, которых изобретение принадлежит ему собственно. Всяродословная Ноздрева была разобрана, и многие из членов 3о фамилии ввосходящей линии сильно потерпели

Но в продолжение того, как он сидел в жестких своих креслах,тревожимый мыслями и бессонницей, угощая усердно Ноздрева и всю родню его,и перед ним теплилась сальная свечка, которой светильня давно уже накрыласьнагоревшею черною шапкою, ежеминутно грозя погаснуть, и глядела ему в окнаслепая, темная ночь, готовая посинеть от приближавшегося рассвета, ипересвистывались вдали отдаленные петухи, и в совершенно заснувшем городе,может быть, плелась где-нибудь фризовая шинель, горемыка неизвестно какогокласса и чина, знающая одну только (увы!) слишком протертую русскимзабубенным народом дорогу, - в это время на другом конце города происходилособытие, которое готовилось увеличить неприятность положения нашего героя

Именно, в отдаленных улицах и закоулках города дребезжал весьма странныйэкипаж, наводивший недоумение насчет своего названия. Он не был похож ни натарантас, ни на коляску, ни на бричку, а был скорее похож на толстощекийвыпуклый арбуз, поставленный на колеса. Щеки этого арбуза, то есть дверцы,носившие следы желтой краски, затворялись очень плохо по причине плохогосостояния ручек и замков, кое-как связанных веревками. Арбуз был наполненситцевыми подушками в виде кисетов, валиков и просто подушек, напичканмешками с хлебами, калачами, кокурками, скородумками и кренделями иззаварного теста. Пирог-курник и пирог-рассольник выглядывали даже наверх

Запятки были заняты лицом лакейского происхожденья, в куртке из домашнейпеструшки, с небритой бородою, подернутою легкой проседью, - лицо,известное под именем "малого". Шум и визг от железных скобок и ржавыхвинтов разбудили на другом конце города булочника, который, подняв своюалебарду, закричал спросонья что стало мочи: "Кто идет?" - но, увидев, чтоникто не шел, а слышалось только издали дребезжанье, поймал у себя наворотнике какого-то зверя и, подошед к фонарю, казнил его тут же у себя наногте. После чего, отставивши алебарду, опять заснул по уставам своегорыцарства. Лошади то и дело падали на передние коленки, потому что не были






Возможно заинтересуют книги: