Школьная библиотека

и поклонился, с намерением уйти.

- Куда же вы, Иван Никифорович? - говорил ему вслед судья. - Посидитенемного! выпейте чаю! Орышко! что ты стоишь, глупая девка, и перемигиваешься с канцелярскими ? Ступай принеси чаю!

Но Иван Никифорович, с испугу, что так далеко зашел от дому и выдержал такой опасный карантин, успел уже пролезть в дверь, проговорив:

- Не беспокойтесь, я с удовольствием... - и затворил ее за собою, оставив в изумлении все присутствие.

Делать было нечего. Обе просьбы были приняты, и дело готовилось принять довольно важный интерес, как одно непредвиденное обстоятельство сообщило ему еще большую занимательность. Когда судья вышел из присутствияв сопровождении подсудка и секретаря, а канцелярские укладывали в мешокнанесенных просителями кур, яиц, краюх хлеба, пирогов, книшей и прочегодрязгу, в это время бурая свинья вбежала в комнату и схватила, к удивлению присутствовавших, не пирог или хлебную корку, но прошение Ивана Никифоровича, которое лежало на конце стола, перевесившись листами вниз

Схвативши бумагу, бурая ха2ронья убежала так скоро, что ни один из приказных чиновников не мог догнать ее, несмотря на кидаемые линейки и чернильницы.

Это чрезвычайное происшествие произвело страшную суматоху, потому чтодаже копия не была еще списана с нее. Судья, то есть его секретарь иподсудок, долго трактовали об таком неслыханном обстоятельстве; наконецрешено было на том, чтобы написать об этом отношение к городничему, таккак следствие по этому делу более относилось к гражданской полиции. Отношение за N389 послано было к нему того же дня, и по этому самому произошло довольно любопытное объяснение, о котором читатели могут узнать изследующей главы

Глава V,

В КОТОРОЙ ИЗЛАГАЕТСЯ СОВЕЩАНИЕ ДВУХ ПОЧЕТНЫХ В МИРГОРОДЕ ОСОБ

Как только Иван Иванович управился в своем хозяйстве и вышел, пообыкновению, полежать под навесом, как, к несказанному удивлению своему,увидел что-то красневшее в калитке. Это был красный обшлаг городничего,который, равномерно как и воротник его, получил политуру и по краямпревращался в лакированную кожу. Иван Иванович подумал про себя: "Недурно, что пришел Петр Федорович поговорить", - но очень удивился, увидя,что городничий шел чрезвычайно скоро и размахивал руками, что случалосьс ним, по обыкновению, весьма редко. На мундире у городничего посаженобыло восемь пуговиц, девятая как оторвалась во время процессии при освящении храма назад тому два года, так до сих пор десятские не могут отыскать, хотя городничий при ежедневных рапортах, которые отдают ему квартальные надзиратели, всегда спрашивает, нашлась ли пуговица. Эти восемьпуговиц были насажены у него таким образом, как бабы садят бобы; однанаправо, другая налево. Левая нога была у него прострелена в последнейкампании, и потому он, прихрамывая, закидывал ею так далеко в сторону,что разрушал этим почти весь труд правой ноги. Чем быстрее действовалгородничий своею пехотою, тем менее она подвигалась вперед. И потому,покамест дошел городничий к навесу, Иван Иванович имел довольно временитеряться в догадках, отчего городничий так скоро размахивал руками. Темболее это его занимало, что дело казалось необыкновенной важности, ибопри нем была даже новая шпага.

- Здравствуйте, Петр Федорович! - вскричал Иван Иванович, который,как уже сказано, был очень любопытен и никак не мог удержать своего нетерпения при виде, как городничий брал приступом крыльцо, но все еще неподнимал глаз своих вверх и ссорился с своею пехотою, которая никакимобразом не могла с одного размаху взойти на ступеньку.

- Доброго дня желаю любезному другу и благодетелю Ивану Ивановичу! отвечал городничий.

- Милости прошу садиться. Вы, как я вижу, устали, потому что ваша раненая нога мешает...

- Моя нога! - вскрикнул городничий, бросив на Ивана Ивановича один изтех взглядов, какие бросает великан на пигмея, ученый педант на танцевального учителя. При этом он вытянул свою ногу и топнул ею об пол. Этахрабрость, однако ж, ему дорого стоила, потому что весь корпус его покачнулся и нос клюнул перила; но мудрый блюститель порядка, чтоб не подать никакого вида, тотчас оправился и полез в карман, как будто бы стем, чтобы достать табакерку. - Я вам доложу о себе, любезнейший друг иблагодетель Иван Иванович, что я делывал на веку своем не такие походы

Да, серьезно, делывал. Например, во время кампании тысяча восемьсотседьмого года... Ах, я вам расскажу, каким манером я перелез через заборк одной хорошенькой немке. - При этом городничий зажмурил один глаз исделал бесовски плутовскую улыбку.

- Где ж вы бывали сегодня? - спросил Иван Иванович, желая прерватьгородничего и скорее навести его на причину посещения; ему бы очень хотелось спросить, что такое намерен объявить городничий; но тонкое познание света представляло ему всю неприличность такого вопроса, и Иван Иванович должен был скрепиться и ожидать разгадки, между тем как сердце егоколотилось с необыкновенною силою.

- А позвольте, я вам расскажу, где был я, - отвечал городничий. Во-первых, доложу вам, что сегодня отличное время...

При последних словах Иван Иванович почти что не умер.

- Но позвольте, - продолжал городничий. - Я пришел сегодня к вам поодному весьма важному делу. - Тут лицо городничего и осанка приняли тоже самое озабоченное положение, с которым брал он приступом крыльцо.

Иван Иванович ожил и трепетал, как в лихорадке, не замедливши, пообыкновению своему, сделать вопрос:

- Какое же оно важное? разве оно важное?

- Вот извольте видеть: прежде всего осмелюсь доложить вам, любезныйдруг и благодетель Иван Иванович, что вы... с моей стороны, я, извольтевидеть, я ничего; но виды правительства, виды правительства этого требуют: вы нарушили порядок благочиния!..

- Что это вы говорите, Петр Федорович? Я ничего не понимаю.

- Помилуйте, Иван Иванович! Как вы ничего не понимаете? Вашасобственная животина утащила очень важную казенную бумагу, и вы еще говорите после этого, что ничего не понимаете!

- Какая животина?

- С позволения сказать, ваша собственная бурая свинья.

- А я чем виноват? Зачем судейский сторож отворяет двери!

- Но, Иван Иванович, ваше собственное животное - стало быть, вы виноваты.

- Покорно благодарю вас за то, что с свиньею меня равняете.

- Вот уж этого я не говорил, Иван Иванович! Ей-богу, не говорил! Извольте рассудить по чистой совести сами: вам, без всякого сомнения известно, что, согласно с видами начальства, запрещено в городе, тем жепаче в главных градских улицах, прогуливаться нечистым животным. Согласитесь сами, что это дело запрещенное.

- Бог знает что это вы говорите! Большая важность, что свинья вышлана улицу!

- Позвольте вам доложить, позвольте, позвольте, Иван Иванович, этосовершенно невозможно. Что ж делать? Начальство хочет - мы должны повиноваться. Не спорю, забегают иногда на улицу и даже на площадь куры игуси, - заметьте себе: куры и гуси; но свиней и козлов я еще в прошломгоду дал предписание не впускать на публичные площади. Которое предписание тогда же приказал прочитать изустно, в собрании, пред целым народом.

- Нет, Петр Федорович, я здесь ничего не вижу, как только то, что вывсячески стараетесь обижать меня.

- Вот этого-то не можете сказать, любезнейший друг и благодетель,чтобы я старался обижать. Вспомните сами: я не сказал вам ни одного слова прошлый год, когда вы выстроили крышу целым аршином выше установленной меры. Напротив, я показал вид, как будто совершенно этого не заметил. Верьте, любезнейший друг, что и теперь бы я совершенно, так сказать... но мой долг, словом, обязанность требует смотреть за чистотою

Посудите сами, когда вдруг на главной улице...

- Уж хороши ваши главные улицы! Туда всякая баба идет выбросить то,что ей не нужно.

- Позвольте вам доложить, Иван Иванович, что вы сами обижаете меня!Правда, это случается иногда, но по большей части только под забором,сараями или коморами; но чтоб на главной улице, на площадь втесалась супоросная свинья, это такое дело...

- Что ж такое, Петр Федорович! Ведь свинья творение божие!

- Согласен! Это всему свету известно, что вы человек ученый, знаетенауки и прочие разные предметы. Конечно, я наукам не обучался никаким:скорописному письму я начал учиться на тридцатом году своей жизни. Ведья, как вам известно, из рядовых.

- Гм! - сказал Иван Иванович.

- Да, - продолжал городничий, - в тысяча восемьсот первом году я находился в сорок втором егерском полку в четвертой роте поручиком. Ротныйкомандир у нас был, если изволите знать, капитан Еремеев. - При этом городничий запустил свои пальцы в табакерку, которую Иван Иванович держалоткрытою и переминал табак.

Иван Иванович отвечал:

- Гм!

- Но мой долг, - продолжал городничий, - есть повиноваться требованиям правительства. Знаете ли вы, Иван Иванович, что похитивший в суде казенную бумагу подвергается, наравне со всяким другим преступлением, уголовному суду?

- Так знаю, что, если хотите, и вас научу. Так говорится о людях,например если бы вы украли бумагу; но свинья животное, творение божие!