Книга "Вечера на хуторе близ Диканьки". Страница 1

Повести, изданные пасичником Рудым Паньком

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Предисловие

Сорочинская ярмарка

Вечер накануне Ивана Купала

Майская ночь, или Утопленница

Пропавшая грамота

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Предисловие

Ночь перед рождеством

Страшная месть

Иван Федорович Шпонька и его тетушка

Заколдованное место

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ПРЕДИСЛОВИЕ

"Это что за невидаль: "Вечера на хуторе близ Диканьки"? Что это за"Вечера"? И швырнул в свет какой-то пасечник! Слава богу! еще мало ободрали гусей на перья и извели тряпья на бумагу! Еще мало народу, всякогозвания и сброду, вымарало пальцы в чернилах! Дернула же охота и пасичника дотащиться вслед за другими! Право, печатной бумаги развелосьстолько, что не придумаешь скоро, что бы такое завернуть в нее".

Слушало, слышало вещее мое все эти речи еще за месяц! То есть, я говорю, что нашему брату, хуторянину, высунуть нос из своего захолустья вбольшой свет - батюшки мои! Это все равно как, случается, иногда зайдешьв покои великого пана: все обступят тебя и поо4ут дурачить. Еще бы ничего, пусть уже высшее лакейство, нет, какой-нибудь оборванный мальчишка,посмотреть - дрянь, который копается на заднем дворе, и тот пристанет; иначнут со всех сторон притопывать ногами. "Куда, куда, зачем? пошел, мужик, пошел!.. " Я вам скажу... Да что говорить! Мне легче два раза в годсъездить в Миргород, в котором вот уже пять лет как не видал меня ниподсудок из земского суда, ни почтенный иерей, чем показаться в этот великий свет. А показался - плачь не плачь, давай ответ.


У нас, мои любезные читатели, не во гнев будь сказано (вы, можетбыть, и рассердитесь, что пасечник говорит вам запросто, как будто какому-нибудь свату своему или куму), - у нас, на хуторах, водится издавна:как только окончатся работы в поле, мужик залезет отдыхать на всю зимуна печь и наш брат припрячет своих пчел в темный погреб, когда ни журавлей на небе, ни груш на дереве не увидите более, - тогда, только вечер,уже наверно где-нибудь в конце улицы брезжит огонек, смех и песни слышатся издалека, бренчит балалайка, а подчас и скрипка, говор, шум... Этоу нас вечерницы! Они, изволите видеть, они похожи на ваши балы; тольконельзя сказать чтобы совсем. На балы если вы едете, то именно для того,чтобы повертеть ногами и позевать в руку; а у нас соберется в одну хатутолпа девушек совсем не для балу, с веретеном, с гребнями; и сначалабудто и делом займутся: веретена шумят, льются песни, и каждая не подымет и глаз в сторону; но только нагрянут в хату парубки с скрыпачом подымется крик, затеется шаль, пойдут танцы и заведутся такие штуки, чтои рассказать нельзя.


Но лучше всего, когда собьются все в тесную кучку и пустятся загадывать загадки или просто нести болтовню. Боже ты мой! Чего только нерасскажут! Откуда старины не выкопают! Каких страхов не нанесут! Но нигде, может быть, не было рассказываемо столько диковин, как на вечерах упасечника Рудого Панька. За что меня миряне прозвали Рудым Паньком ей-богу, не умею сказать. И волосы, кажется, у меня теперь более седые,чем рыжие. Но у нас, не извольте гневаться, такой обычай: как дадут комулюди какое прозвище, то и во веки веков останется оно. Бывало, соберутсянакануне праздничного дня добрые люди в гости, в пасичникову лачужку,усядутся за стол, - и тогда прошу только слушать. И то сказать, что людибыли вовсе не простого десятка, не какие-нибудь мужики хуторянские. Да,может, иному, и повыше пасичника, сделали бы честь посещением. Вот, например, знаете ли вы дьяка диканьской церкви, Фому Григорьевича? Эх, голова! Что за истории умел он отпускать! Две из них найдете в этой книжке. Он никогда не носил пестрядевого халата, какой встретите вы на многих деревенских дьячках; но заходите к нему и в будни, он вас всегдапримет в балахоне из тонкого сукна, цвету застуженного картофельного киселя, за которое платил он в Полтаве чуть не по шести рублей за аршин

От сапог его, у нас никто не скажет на целом хуторе, чтобы слышен былзапах дегтя; но всякому известно, что он чистил их самым лучшимсмальцем, какого, думаю, с радостью иной мужик положил бы себе в кашу

Никто не скажет также, чтобы он когда-либо утирал нос полою своего балахона, как то делают иные люди его звания; но вынимал из пазухи опрятносложенный белый платок, вышитый по всем краям красными нитками, и, исправивши что следует, складывал его снова, по обыкновению, в двенадцатуюдолю и прятал в пазуху. А один из гостей... Ну, тот уже был такой панич,что хоть сейчас нарядить в заседатели или подкомории. Бывало, поставитперед собою палец и, глядя на конец его, пойдет рассказывать - вычурнода хитро, как в печатных книжках! Иной раз слушаешь, слушаешь, да и раздумье нападет. Ничего, хоть убей, не понимаешь. Откуда он слов понабрался таких! Фома Григорьевич раз ему насчет этого славную сплел присказку:он рассказал ему, как один школьник, учившийся у какого-то дьяка грамоте, приехал к отцу и стал таким латыньщиком, что позабыл даже наш языкправославный. Все слова сворачивает на ус. Лопата у него - лопатус, баба- бабус. Вот, случилось раз, пошли они вместе с отцом в поле. Латыньщикувидел грабли и спрашивает отца: "Как это, батьку, по-вашему называется?" Да и наступил, разинувши рот, ногою на зубцы. Тот не успел собраться с ответом, как ручка, размахнувшись, поднялась и - хвать его полбу. "Проклятые грабли! - закричал школьник, ухватясь рукою за лоб иподскочивши на аршин, - как же они, черт бы спихнул с мосту отца их,больно бьются!" Так вот как! Припомнил и имя, голубчик! Такая присказкане по душе пришлась затейливому рассказчику. Не говоря ни слова, всталон с места, расставил ноги свои посереди комнаты, нагнул голову немноговперед, засунул руку в задний карман горохового кафтана своего, вытащилкруглую под лаком табакерку, щелкнул пальцем по намалеванной роже какого-то бусурманского генерала и, захвативши немалую порцию табаку, растертого с золою и листьями любистка, поднес ее коромыслом к носу и вытянул носом на лету всю кучку, не дотронувшись даже до большого пальца, и вс° ни слова; да как полез в другой карман и вынул синий в клетках бумажный платок, тогда только проворчал про себя чуть ли еще не поговорку:"Не мечите бисер перед свиньями"... "Быть же теперь ссоре", - подумал я,заметив, что пальцы у Фомы Григорьевича так и складывались дать дулю. Ксчастию, старуха моя догадалась поставить на стон горячий книш с маслом

Все принялись за дело. Рука Фомы Григорьевича, вместо того чтоб показатьшиш, протянулась к книшу, и, как всегда водится, начали прихваливатьмастерицу хозяйку. Еще был у нас один рассказчик; но тот (нечего бы кночи и вспоминать о нем) такие выкапывал страшные истории, что волосыходили по голове. Я нарочно и не помещал их сюда. Еще напугаешь добрыхлюдей так, что пасичника, прости господи, как черта, все статут бояться

Пусть лучше, как доживу, если даст бог, до нового году и выпущу другуюкнижку, тогда можно будет постращать выходцами с того света и дивами,какие творились в старину в православной стороне нашей. Меж ними,статься может, найдете побасенки самого пасичника, какие рассказывал онсвоим внукам. Лишь бы слушали да читали, а у меня, пожалуй, - леньтолько проклятая рыться, - наберется и на десять таких книжек.

Да, вот было и позабыл самое главное: как будете, господа, ехать комне, то прямехонько берите путь по столбовой дороге на Диканьку. Я нарочно и выставил ее на первом листке, чтобы скорее добрались до нашегохутора. Про Диканьку же, думаю, вы наслышались вдоволь. И то сказать,что там дом почище какого-нибудь пасичникова куреня. А про сад и говорить нечего: в Петербурге вашем, верно, не сыщете такого. Приехавши же вДиканьку, спросите только первого попавшегося навстречу мальчишку, пасущего в запачканной рубашке гусей: "А где живет пасичник Рудый Панько?" "А вот там!" - скажет он, указавши пальцем, и, если хотите, доведет васдо самого хутора. Прошу, однако ж, не слишком закладывать назад руки E8,как говорится, финтить, потому что дороги по хуторам нашим не так гладки, как перед вашими хоромами. Фома Григорьевич третьего году, приезжаяиз Диканьки, понаведался-таки в провал с новою таратайкою своею и гнедоюкобылою, несмотря на то что сам правил и что сверх своих глаз надевал повременам еще покупные.

Зато уже как пожалуете в гости, то дынь подадим таких, какие вы отроду, может быть, не ели; а меду, и забожусь, лучшего не сыщете на хуторах. Представьте себе, что как внесешь сот - дух пойдет по всей комнате,вообразить нельзя какой: чист, как слеза или хрусталь дорогой, что бывает в серьгах. А какими пирогами накормит моя старуха! Что за пироги, если б вы только знали: сахар, совершенный сахар! А масло так вот и течетпо губам, когда начнешь есть. Подумаешь, право: на что не мастерицы этибабы! Пили ли вы когда-либо, господа, грушевый квас с терновыми ягодамиили варенуху с изюмом и сливами? Или не случалось ли вам подчас естьпутрю с молоком? Боже ты мой, какие на свете нет кушаньев! Станешь есть- объяденье, да и полно. Сладость неописанная! Прошлого года... Однако ж






Возможно заинтересуют книги: