Школьная библиотека

хом оборотился он назад и увидел, что дочка его и парубок спокойно стояли, обнявшись и напевая друг другу какие-то любовные сказки, позабыв провсе находящиеся на свете свитки. Это разогнало его страх и заставило обратиться к прежней беспечности.

- Эге-ге-ге, земляк! да ты мастер, как вижу, обниматься! А я на четвертый только день после свадьбы выучился обнимать покойную своюХвеську, да и то спасибо куму: бывши дружкою, уже надоумил.

Парубок заметил тот же час, что отец его любезной не слишком далек, ив мыслях принялся строить план, как бы склонить его в свою пользу.

- Ты, верно, человек добрый, не знаешь меня, а я тебя тотчас узнал.

- Может, и узнал.

- Если хочешь, и имя, и прозвище, и всякую всячину расскажу: тебя зовут Солопий Черевик.

- Так, Солопий Черевик.

- А вглядись-ко хорошенько: не узнаешь ли меня?

- Нет, не познаю. Не во гнев будь сказано, на веку столько довелосьнаглядеться рож всяких, что черт их и припомнит всех!

- Жаль же, что ты не припомнишь Голопупенкова сына!

- А ты будто Охримов сын?

- А кто ж? Рао2е один только лысый дидько, если не он.

Тут приятели побрались за шапки, и пошло лобызание; наш Голопупенковсын, однако ж, не теряя времени решился в ту же минуту осадить новогосвоего знакомого.

- Ну, Солопий, вот, как видишь, я и дочка твоя полюбили друг другатак, что хоть бы и навеки жить вместе.

- Что ж, Параска, - сказал Черевик, оборотившись и смеясь к своей дочери, - может, и в самом деле, чтобы уже, как говорят, вместе и того..

чтобы и паслись на одной траве! Что? по рукам? А ну-ка, новобранныйзять, давай магарычу!

И все трое очутились в известной ярмарочной ресторации - под яткою ужидовки, усеянною многочисленной флотилией сулей, бутылей, фляжек всехродов и возрастов.

- Эх, хват! за это люблю! - говорил Черевик, немного подгулявши и видя, как нареченный зять его налил кружку величиною с полкварты и, нималоне поморщившись, выпил до дна, хватив потом ее вдребезги. - Что скажешь,Параска? Какого я жениха тебе достал! Смотри, смотри, как он молодецкитянет пенную!..

И, посмеиваясь и покачиваясь, побрел он с нею к своему возу, а нашпарубок отправился по рядам с красными товарами, в которых находилиськупцы даже из Гадяча и Миргорода - двух знаменитых городов Полтавскойгубернии, - выглядывать получшую деревянную люльку в медной щегольскойоправе, цветистый по красному полю платок и шапку для свадебных подарковтестю и всем, кому следует

IV

Хоть чоловiкам не онее,

Та коли жiнцi, бачиш, тее,

Так треба угодити...

Котляревский

- Ну, жинка! а я нашел жениха дочке!

- Вот как раз до того теперь, чтобы женихов отыскивать! Дурень, дурень! тебе, верно, и на роду написано остаться таким! Где ж таки ты видел, где ж таки ты слышал, чтобы добрый человек бегал теперь за женихами? Ты подумал бы лучше, как пшеницу с рук сбыть; хорош должен быть ижених там! Думаю, оборваннейший из всех голодрабцев.

- Э, как бы не так, посмотрела бы ты, что там за парубок! Одна свиткабольше стоит, чем твоя зеленая кофта и красные сапоги. А как сивуху важно дует!.. Черт меня возьми вместе с тобою, если я видел на веку своем,чтобы парубок духом вытянул полкварты не поморщившись.

- Ну, так: ему если пьяница да бродяга, так и его масти. Бьюсь обзаклад, если это не тот самый сорванец, который увязался за нами на мосту. Жаль, что до сих пор он не попадется мне: я бы дала ему знать.

- Что ж, Хивря, хоть бы и тот самый; чем же он сорванец?

- Э! чем же он сорванец! Ах ты, безмозглая башка! слышишь! чем же онсорванец! Куда же ты запрятал дурацкие глаза свои, когда проезжали мымельницы; ему хоть бы тут же, перед его запачканным в табачище носом,нанесли жинке его бесчестье, ему бы и нуждочки не было.

- Все, однако же, я не вижу в нем ничего худого; парень хоть куда!Только разве что заклеил на миг образину твою навозом.

- Эге! да ты, как я вижу, слова не даешь мне выговорить! А что этозначит? Когда это бывало с тобою? Верно, успел уже хлебнуть, не продавшиничего...

Тут Черевик наш заметил и сам, что разговорился чересчур, и закрыл водно мгновение голову свою руками, предполагая, без сомнения, что разгневанная сожительница не замедлит вцепиться в его волосы своими супружескими когтями.

"Туда к черту! Вот тебе и свадьба! - думал он про себя, уклоняясь отсильно наступавшей супруги. - Придется отказать доброму человеку ни зачто ни про что, Господи боже мой, за что такая напасть на нас грешных! итак много всякой дряни на свете, а ты еще и жинок наплодил!"

V

Не хилися, явороньку,

Ще ти зелененький;

Не журися, козаченьку,

Ще ти молоденький!

Малоросс. песня

Рассеянно глядел парубок в белой свитке, сидя у своего воза, на глухошумевший вокруг него народ. Усталое солнце уходило от мира, спокойнопропылав свой полдень и утро; и угасающий день пленительно и ярко румянился. Ослепительно блистали верхи белых шатров и яток, осененные каким-то едва приметным огненно-розовым светом. Стекла наваленных кучамиоконниц горели; зеленые фляжки и чарки на столах у шинкарок превратилисьв огненные; горы дынь, арбузов и тыкв казались вылитыми из золота и темной меди. Говор приметно становился реже и глуше, и усталые языки перекупок, мужиков и цыган ленивее и медленнее поворачивались. Где-где начинал сверкать огонек, и благовонный пар от варившихся галушек разносилсяпо утихавшим улицам.

- О чем загорюнился, Грицько? - вскричал высокий загоревший цыган,ударив по плечу нашего парубка. - Что ж, отдавай волы за двадцать!

- Тебе бы вс° волы да волы. Вашему племени все бы корысть только

Поддеть да обмануть доброго человека.

- Тьфу, дьявол! да тебя не на шутку забрало. Уж не с досады ли, чтосам навязал себе невесту?

- Нет, это не по-моему: я держу свое слово; что раз сделал, тому инавеки быть. А вот у хрыча Черевика нет совести, видно, и на полшеляга:сказал, да и назад... Ну, его и винить нечего, он пень, да и полно. Всеэто штуки старой ведьмы, которую мы сегодня с хлопцами на мосту ругнулина все бока! Эх, если бы я был царем или паном великим, я бы первый перевешал всех тех дурней, которые позволяют себя седлать бабам...

- А спустишь волов за двадцать, если мы заставим Черевика отдать намПараску?

В недоумении посмотрел на него Грицько. В смуглых чертах цыгана былочто-то злобное, язвительное, низкое и вместе высокомерное: человек,взглянувший на него, уже готов был сознаться, что в этой чудной душе кипят достоинства великие, но которым одна только награда есть на земле виселица. Совершенно провалившийся между носом и острым подбородком рот,вечно осененный язвительною улыбкой, небольшие, но живые, как огонь,глаза и беспрестанно меняющиеся на лице молнии предприятий и умыслов все это как будто требовало особенного, такого же странного для себякостюма, какой именно был тогда на нем. Этот темно-коричневый кафтан,прикосновение к которому, казалось, превратило бы его в пыль; длинные,валившиеся по плечам охлопьями черные волосы; башмаки, надетые на босыезагорелые ноги, - все это, казалось, приросло к нему и составляло егоприроду.

- Не за двадцать, а за пятнадцать отдам, если не солжешь только! отвечал парубок, не сводя с него испытующих очей.

- За пятнадцать? ладно! Смотри же, не забывай: за пятнадцать! Вот тебе и синица в задаток!

- Ну, а если солжешь?

- Солгу - задаток твой!

- Ладно! Ну, давай же по рукам!

- Давай!

VI

От бiда, Роман iде, от тепер

як раз насадить менi бебехiв,

та й вам, пане Хомо, не без лиха

буде.

Из малоросс. комедии

- Сюда, Афанасий Иванович! Вот тут плетень пониже, поднимайте ногу,да не бойтесь: дурень мой отправился на всю ночь с кумом под возы, чтобмоскали на случай не подцепили чего.

Так грозная сожительница Черевика ласково ободряла трусливо лепивше