Школьная библиотека

ного кота. Голова, как хозяин, сидел в одной только рубашке и полотняныхшароварах. Орлиный глаз его, как вечереющее солнце, начинал мало-помалужмуриться и меркнуть. На конце стола курил люльку один из сельских десятских, составлявших команду головы, сидевший из почтения к хозяину всвитке.

- Скоро же вы думаете, - сказал голова, оборотившись к винокуру икладя крест на зевнувший рот свой, - поставить вашу винокурню?

- Когда бог поможет, то сею осенью, может, и закурим. На покров,бьюсь об заклад, что пан голова будет писать ногами немецкие крендели подороге.

По произнесении сих слов глазки винокура пропали; вместо их протянулись лучи до самых ушей; все туловище стало колебаться от смеха, и веселые губы оставили на мгновение дымившуюся люльку.

- Дай бог, - сказал голова, выразив на лице своем что-то подобноеулыбке. - Теперь еще, слава богу, винниц развелось немного. А вот в старое время, когда провожал я царицу по Переяславской дороге, еще покойныйБезбородько...

- Ну, сват, вспомнил время! Тогда от Кременчуга до самых Домен ненасчитывали и двух винниц. А теперь... Слышал ли ты, что повыдумалипроклятые немцы? Скоро, говорят, будут курить не дровами, как все честные христиане, а каким-то чертовским паром. - Говоря эти слова, винокурв размышлении глядел на стол и на расставленные на нем руки свои. - Какэто паром - ей-богу, не знаю!

- Что за дурни, прости господи, эти немцы! - сказал голова. - Я быбатогом их, собачьих детей! Слышанное ли дело, чтобы паром можно былокипятить что! Поэтому ложку борщу нельзя поднести ко рту, не изжарившигуб, вместо молодого поросенка...

- И ты, сват, - отозвалась сидевшая на лежанке, поджавши под себя ноги, свояченица, - будешь все это время жить у нас без жены?

- А для чего она мне? Другое дело, если бы что доброе было.

- Будто не хороша? - спросил голова, устремив на него глаз свой.

- Куды тебе хороша! Стара як бис. Харя вся в морщинах, будто выпорожненный кошелек. - И низенькое строение винокура расшаталось снова отгромкого смеха.

В это время что-то стало шарить за дверью; дверь растворилась, и мужик, не снимая шапки, ступил за порог и стал, как будто в раздумье, посреди хаты, разинувши рот и оглядывая потолок. Это был знакомец наш, Каленик.

- Вот я и домой пришел! - говорил он, садясь на лавку у дверей и необращая никакого внимания на присутствующих. - Вишь, как растянул вражийсын, сатана, дорогу! Идешь, идешь, и конца нет! Ноги как будто переломалкто-нибудь. Достань-ка там, баба, тулуп, подостлать мне. На печь к тебене приду, ей-богу, не приду: ноги болят! Достань его, там он лежит, близпокута; гляди только, не опрокинь горшка с тертым табаком. Или нет, нетронь, не тронь! Ты, может быть, пьяна сегодня... Пусть, уже я сам достану.

Каленик приподнялся немного, но неодолимая сила приковала его к скамейке.

- За это люблю, - сказал голова, - пришел в чужую хату и распоряжается, как дома! Выпроводить его подобру-поздорову!..

- Оставь, сват, отдохнуть! - сказал винокур, удерживая его за руку. Это полезный человек; побольше такого народу - и винница наша славно быпошла...

Однако ж не добродушие вынудило эти слова. Винокур верил всем приметам, и тотчас прогнать человека, уже севшего на лавку, значило у негонакликать беду.

- Что-то как старость придет!.. - ворчал Каленик, ложась на лавку. Добро бы, еще сказать, пьян; так нет же, не пьян. Ей-богу, не пьян! Чтомне лгать! Я готов объявить это хоть самому голове. Что мне голова? Чтобон издохнул, собачий сын! Я плюю на него! Чтоб его, одноглазого черта,возом переехало! Что он обливает людей на морозе...

- Эге! влезла свинья в хату, да и лапы сует на стол, - сказал голова,гневно подымаясь с своего места; но в это время увесистый камень, разбивши окно вдребезги, полетел ему под ноги. Голова остановился. - Еслибы я знал, - говорил он, подымая камень, - какой это висельник швырнул,я бы выучил его, как кидаться! Экие проказы! - продолжал он, рассматривая его на руке пылающим взглядом. - Чтобы он подавился этим камнем...

- Стой, стой! Боже тебя сохрани, сват! - подхватил, побледневши, винокур. - Боже сохрани тебя, и на том и на этом свете, поблагословить кого-нибудь такою побранкою!

- Вот нашелся заступник! Пусть он пропадет!..

- И не думай, сват! Ты не знаешь, верно, что случилось с покойною тещею моей?

- С тещей?

- Да, с тещей. Вечером, немного, может, раньше теперешнего, уселисьвечерять: покойная теща, покойный тесть, да наймыт, да наймычка, да детей штук с пятеро. Теща отсыпала немного галушек из большого казана вмиску, чтобы не так были горячи. После работ все проголодались и не хотели ждать, пока простынут. Вздевши на длинные деревянные спички галушки, начали есть. Вдруг откуда ни возьмись человек, - какого он роду, богего знает, - просит и его допустить к трапезе. Как не накормить голодного человека! Дали и ему спичку. Только гость упрятывает галушки, как корова сено. Покамест те съели по одной и опустили спички за другими, днобыло гладко, как панский помост. Теща насыпала еще; думает, гость наелсяи будет убирать меньше. Ничего не бывало. Еще лучше стал уплетать! идругую выпорожнил! "А чтоб ты подавился этими галушками!" - подумала голодная теща; как вдруг тот поперхнулся и упал. Кинулись к нему - и духвон. Удавился.

- Так ему, обжоре проклятому, и нужно! - сказал голова.

- Так бы, да не так вышло: с того времени покою не было теще. Чутьтолько ночь, мертвец и тащится. Сядет верхом на трубу, проклятый, и галушку держит в зубах. Днем все покойно, и слуху нет про него; а толькостанет примеркать - погляди на крышу, уже и оседлал, собачий сын, трубу

- И галушка в зубах?

- И галушка в зубах.

- Чудно, сват! Я слыхал что-то похожее еще за покойницу царицу...

Тут голова остановился. Под окном послышался шум и топанье танцующих

Сперва тихо звукнули струны бандуры, к ним присоединился голос. Струнызагремели сильнее; несколько голосов стали подтягивать, и песня зашумелавихрем:

Хлопцы, слыхали ли вы?

Наши ль головы не крепки!

У кривого головы

В голове расселись крепки.

Набей, бондарь, голову

Ты стальными обручами!

Вспрысни, бондарь, голову

Батогами, батогами!

Голова наш сед и крив

Стар, как бес, а что за дурень!

Прихотлив и похотлив:

жмется к девкам... Дурень, дурень!

И тебе лезC к парубкам!

Тебя б нужно в домовину!

По усам до по шеям!

За чуприну! за чуприну!

- Славная песня, сват! - сказал винокур, наклоня немного набок головуи оборотившись к голове, остолбеневшему от удивления при виде такой дерзости. - Славная! Скверно только, что голову поминают не совсем благопристойными словами... - И опять положил руки на стол с какие-то сладкимумилением в глазах, приготовляясь слушать еще, потому что под окном гремел хохот и крики: "Снова! снова!" Однако ж проницательный глаз увиделбы тотчас, что не изумление удерживало долго голову на одном месте. Тактолько старый, опытный кот допускает иногда неопытной мыши бегать околосвоего хвоста; а между тем быстро созидает план, как перерезать ей путьв свою нору. Еще одинокий глаз головы был устремлен на окно, а уже рука,давши знак десятскому, держалась за деревянную ручку двери, и вдруг наулице поднялся крик... Винокур, к числу многих достоинств своих присоединявший и любопытство, быстро набивши табаком свою люльку, выбежал наулицу; но шалуны уже разбежались.

"Нет, ты не ускользнешь от меня!" - кричал голова, таща за руку человека в вывороченном шерстью вверх овчинном черном тулупе. Винокур,пользуясь временем, подбежал, чтобы посмотреть в лицо этому нарушителюспокойствия, но с робостию попятился назад, увидевши длинную бороду истрашно размалеванную рожу. "Нет, ты не ускользнешь от меня!" - кричалголова, продолжая тащить своего пленника прямо в сени, который, не оказывая никакого сопротивления, спокойно следовал за ним, как будто в своюхату.

- Карпо, отворяй комору! - сказал голова десятскому. - Мы его в темную комору! А там разбудим писаря, соберем десятских, переловим всехэтих буянов и сегодня же и резолюцию всем им учиним.

Десятский забренчал небольшим висячим замком в сенях и отворил комору. В это самое время пленник, пользуясь темнотою сеней, вдруг вырвалсяс необыкновенною силою из рук его.

- Куда? - закричал голова, ухватив его еще крепче за ворот.

- Пусти, это я! - слышался тоненький голос.

- Не поможет! не поможет, брат! Визжи себе хоть чертом, не только бабою, меня не проведешь! - и толкнул его в темную комору так, что бедныйпленник застонал, упавши на пол, а сам в сопровождении десятского отпра