Школьная библиотека

дурак, вместо того чтобы собрать прежние недоимки и вести на селе порядок, одурел и строишь пакости..."

- Вот, ей-богу! - прервал голова, - ничего не слышу!

Писарь начал снова:

- "Приказ голове, Евтуху Макогоненку. Дошло до нас, что ты, старыйду..."

- Стой, стой! не нужно! - закричал голова, - я хоть и не слышал, однако ж знаю, что главного тут дела еще нет. Читай далее!

- "А вследствие того, приказываю тебе сей же час женить твоего сына,Левка Макогоненка, на козачке из вашего же села, Ганне Петрыченковой, атакже починить мосты на столбовой дороге и не давать обывательских лошадей без моего ведома судовым паничам, хотя бы они ехали прямо из казенной палаты. Если же, по приезде моем, найду оное приказание мое не приведенным в исполнение, то тебя одного потребую к ответу. Комиссар, отставной поручик Козьма Деркач-Дришпановский".

- Вот что! - сказал голова, разинувши рот. - Слышите ли вы, слышители: за все с головы спросят, и потому слушаться! беспрекословно слушаться! не то, прошу извинить... А тебя, - продолжал он, оборотясь кЛевку, - вследст2ие приказания комиссара, - хотя чудно мне, как это дошло до него, - я женю; только наперед попробуешь ты нагайки! Знаешь - ту,что висит у меня на стене возле покута? Я поновлю ее завтра... Где тывзял эту записку?

Левко, несмотря на изумление, происшедшее от такого нежданного оборота его дела, имел благоразумие приготовить в уме своем другой ответ иутаить настоящую истину, каким образом досталась записка.

- Я отлучался, - сказал он, - вчера ввечеру еще в город и встретилкомиссара, вылезавшего из брички. Узнавши, что я из нашего села, дал онмне эту записку и велел на словах тебе сказать, батько, что заедет навозвратном пути к нам пообедать.

- Он это говорил?

- Говорил.

- Слышите ли? - говорил голова с важною осанкою, оборотившись к своимсопутникам, - комиссар сам своею особою приедет к нашему брату, то естько мне, на обед! О! - Тут голова поднял палец вверх и голову привел втакое положение, как будто бы она прислушивалась к чему-нибудь. - Комиссар, слышите ли, комиссар приедет ко мне обедать! Как думаешь, пан писарь, и ты, сват, это не совсем пустая честь! Не правда ли?

- Еще, сколько могу припомнить, - подхватил писарь, - ни один головане угощал комиссара обедом.

- Не всякий голова голове чета! - произнес с самодовольным видом голова. Рот его покривился, и что-то вроде тяжелого, хриплого смеха, похожего более на гудение отдаленного грома, зазвучало в его устах. - Какдумаешь, пан писарь, нужно бы для именитого гостя дать приказ, чтобы скаждой хаты принесли хоть по цыпленку, ну, полотна, еще кое-чего... А?

- Нужно бы, нужно, пан голова!

- А когда же свадьбу, батько? - спросил Левко.

- Свадьбу? Дал бы я тебе свадьбу!.. Ну, да для именитого гостя..

завтра вас поп и обвенчает. Черт с вами! Пусть комиссар увидит, что значит исправность! Ну, ребята, теперь спать! Ступайте по домам!.. Сегодняшний случай припомнил мне то время, когда я... - При сих словах головапустил обыкновенный свой важный и значительный взгляд исподлобья.

- Ну, теперь пойдет голова рассказывать, как вез царицу! - сказалЛевко и быстрыми шагами и радостно спешил к знакомой хате, окруженнойнизенькими вишнями. "Дай тебе бог небесное царство, добрая и прекраснаяпанночка, - думал он про себя. - Пусть тебе на том свете вечно усмехается между ангелами святыми! Никому не расскажу про диво, случившееся вэту ночь; тебе одной только, Галю, передам его. Ты одна только поверишьмне и вместе со мною помолишься за упокой души несчастной утопленницы!"

Тут он приблизился к хате; окно было отперто; лучи месяца проходиличрез него и падали на спящую перед ним Ганну; голова ее оперлась на руку; щеки тихо горели; губы шевелились, неясно произнося его имя. "Спи,моя красавица! Приснись тебе все, что есть лучшего на свете; но и то небудет лучше нашего пробуждения!" Перекрестив ее, закрыл он окошко и тихонько удалился. И чрез несколько минут все уже уснуло на селе; одинтолько месяц так же блистательно и чудно плыл в необъятных пустынях роскошного украинского неба. Так же торжественно дышало в вышине, и ночь,божественная ночь, величественно догорала. Так же прекрасна была земля вдивном серебряном блеске; но уже никто не упивался ими: все погрузилосьв сон. Изредка только перерывалось молчание лаем собак, и долго ещепьяный Каленик шатался по уснувшим улицам, отыскивая свою хату

ПРОПАВШАЯ ГРАМОТА

Быль, рассказанная дьячком ***ской церкви

Так вы хотите, чтобы я вам еще рассказал про деда? Пожалуй, почему жене потешить прибауткой? Эх, старина, старина! Что за радость, что заразгулье падет на сердце, когда услышишь про то, что давно-давно, и годаему и месяца нет, деялось на свете! А как еще впутается какой-нибудь родич, дед или прадед, - ну, тогда и рукой махни: чтоб мне поперхнулось заакафистом великомученице Варваре, если не чудится, что вот-вот сам всеэто делаешь, как будто залез в прадедовскую душу или прадедовская душашалит в тебе... Нет, мне пуще всего наши дивчата и молодицы; покажисьтолько на глаза им: "Фома Григорьевич! Фома Григорьевич! а нуте яку-небусь страховинну казачку! а нуте, нуте!.. - тара-та-та, та-та-та, и пойдут, и пойдут... Рассказать-то, конечно, не жаль, да загляните-ка, чтоделается с ними в постеле. Ведь я знаю, что каждая дрожит под одеялом,как будто бьет ее лихорадка, и рада бы с головою влезть в тулуп свой

Царапни горшком крыса, сама как-нибудь задень ногою кочергу - и божеупаси! и душа в пятках. А на другой день ничего не бывало, навязываетсясызнова: расскажи ей страшную сказку, да и только. Что ж бы такое рассказать вам? Вдруг не взбредет на ум... Да, расскажу я вам, как ведьмыиграли с покойным дедом в дурня. 4 Только заране прошу вас, господа, несбивайте с толку; а то такой кисель выйдет, что совестно будет и в ротвзять. Покойный дед, надобно вам сказать, был не из простых в свое времякозаков. Знал и твердо-он-то, и словотитлу поставить. В праздник отхватает апостола, бывало, так, что теперь и попович иной спрячется. Ну, сами знаете, что в тогдашние времена если собрать со всего Батурина грамотеев, то нечего и шапки подставлять, - в одну горсть можно было всехуложить. Стало быть, и дивиться нечего, когда всякий встречный кланялсяему мало не в пояс.

4То есть в дурачки. (Прим. Н.В.Гоголя.)

Один раз задумалось вельможному гетьману послать зачем-то к царицеграмоту. Тогдашний полковой писарь, - вот нелегкая его возьми, и прозвища не вспомню... Вискряк не Вискряк, Мотузочка не Мотузочка, Голопуцекне Голопуцек... знаю только, что как-то чудно начинается мудреное прозвище, - позвал к себе деда и сказал ему, что, вот, наряжает его самгетьман гонцом с грамотою к царице. Дед не любил долго собираться: грамоту зашил в шапку; вывел коня; чмокнул жену и двух своих, как сам онназывал, поросенков, из которых один был родной отец хоть бы и нашегобрата; и поднял такую за собою пыль, как будто бы пятнадцать хлопцев задумали посереди улицы играть в кашу. На другой день еще петух не кричалв четвертый раз, дед уже был в Конотопе. На ту пору была там ярмарка:народу высыпало по улицам столько, что в глазах рябело. Но так как былорано, то все еще дремало, протянувшись на земле. Возле коровы лежал гуляка парубок с покрасневшим, как снегирь, носом; подоле храпела, сидя,перекупка, с кремнями, синькою, дробью и бубликами; под телегою лежалцыган; на возу с рыбой - чумак; на самой дороге раскинул ноги бородачмоскаль с поясами и рукавицами... ну, всякого сброду, как водится по ярмаркам. Дед приостановился, чтобы разглядеть хорошенько. Между тем в ятках начало мало-помалу шевелиться: жидовки стали побрякивать фляжками;дым покатило то там, то сям кольцами, и запах горячих сластен понесся повсему табору. Деду вспало на ум, что у него нет ни огнива, ни табаку наготове: вот и пошел таскаться по ярмарке. Не успел пройти двадцати шагов- навстречу запорожец. Гуляка, и по лицу видно! Красные, как жар, шаровары, синий жупан, яркий цветной пояс, при боку сабля и люлька с медноюцепочкою по самые пяты - запорожец, да и только! Эх, народец! станет,вытянется, поведет рукою молодецкие усы, брякнет подковами и - пустится!Да ведь как пустится: ноги отплясывают, словно веретено в бабьих руках;что вихорь, дернет рукою по всем струнам бандуры и тут же, подпершися вбоки, несется вприсядку; зальется песней - душа гуляет!.. Нет, прошловремечко: не увидать больше запорожцев! Да, так встретились. Слово заслово, долго ли до знакомства? Пошли калякать, калякать так, что дедсовсем уже было позабыл про путь свой. Попойка завелась, как на свадьбеперед постом великим. Только, видно, наконец прискучило бить горшки ишвырять в народ деньгами, да и ярмарке не век же стоять! Вот сговорилисьновые приятели, чтоб не разлучаться и путь держать вместе. Было давнопод вечер, когда выехали они в поле. Солнце убралось на отдых; где-гдегорели вместо него красноватые полосы; по полю пестрели нивы, что праздничные плахты чернобровых молодиц. Нашего запорожца раздобар взял страшный. Дед и еще другой приплевшийся к ним гуляка подумали уже, не бес лизасел в него. Откуда что набиралось. Истории и присказки такие диковинные, что дед несколько раз хватался за бока и чуть не надсадил своегоживота со смеху. Но в поле становилось, чем далее, тем сумрачнее; ивместе с тем становилась несвязнее и молодецкая молвь. Наконец рассказчик наш притих совсем и вздрагивал при малейшем шорохе.

- Ге-ге, земляк! да ты не на шутку принялся считать сов. Уж думаешь,как бы домой да на печь!

- Перед вами нечего таиться, - сказал он, вдруг оборотившись и неподвижно уставив на них глаза свои. - Знаете ли, что душа моя давно продананечистому