Книга "Вечера на хуторе близ Диканьки". Страница 19

не отдадите сей же час моей козацкой шапки, то будь я католик, когда непереворочу свиных рыл ваших на затылок!

5Не имеется. (Прим. Н.В.Гоголя.)

Не успел он докончить последних слов, как все чудища выскалили зубы иподняли такой смех, что у деда на душе захолонуло.

- Ладно! - провизжала одна из ведьм, которую дед почел за старшую надвсеми потому, что личина у ней была чуть ли не красивее всех. - Шапкуотдадим тебе, только не прежде, пока сыграешь с нами три раза в дурня!

Что прикажешь делать? Козаку сесть с бабами в дурня! Дед отпираться,отпираться, наконец сел. Принесли карты, замасленные, какими только унас поповны гадают про женихов.

- Слушай же! - залаяла ведьма в другой раз, - если хоть раз выиграешь- твоя шапка; когда же все три раза останешься дурнем, то не прогневайся- не только шапки, может, и света более не увидишь!

- Сдавай, сдавай, хрычовка! что будет, то будет.

Вот и карты розданы. Взял дед свои в руки - смотреть не хочется, такая дрянь: хоть бы на смех один козырь. Из масти десятка самая старшая,пар даже нет; а ведьма все подваливает пятериками. Пришлось остатьсядурнем! Только что дед успел остаться дурнем, как со всех сторон заржали, залаяли, захрюкали морды: "Дурень! Дурень! Дурень!"


- Чтоб вы перелопались, дьявольское племя! - закричал дед, затыкаяпальцами себе уши.

"Ну, думает, ведьма подтасовала; теперь я сам буду сдавать". Сдал

Засветил козыря. Поглядел на карты: масть хоть куда, козыри есть. И сначала дело шло как нельзя лучше; только ведьма - пятерик с королями! Удеда на руках одни козыри; не думая, не гадая долго, хвать королей поусам всех козырями.

- Ге-ге! да это не по-козацки! А чем ты кроешь, земляк?


- Как чем? козырями!

- Может быть, по-вашему, это и козыри, только, по-нашему, нет!

Глядь - в самом деле простая масть. Что за дьявольщина! Пришлось вдругой раз быть дурнем, и чертанье пошло снова драть горло: "Дурень, дурень!" - так, что стол дрожал и карты прыгали по столу. Дед разгорячился; сдал в последний раз. Опять идет ладно. Ведьма опять пятерик; дедпокрыл и набрал из колоды полную руку козырей.

- Козырь! - вскричал он, ударив по столу картою так, что ее свернулокоробом; та, не говоря ни слова, покрыла восьмеркою масти.

- А чем ты, старый дьявол, бьешь!

Ведьма подняла карту: под нею была простая шестерка.

- Вишь, бесовское обморачиванье! - сказал дед и с досады хватил кулаком что силы по столу.

К счастью еще, что у ведьмы была плохая масть; у деда, как нарочно,на ту пору пары. Стал набирать карты из колоды, только мочи нет: дряньтакая лезет, что дед и руки опустил. В колоде ни одной карты. Пошел ужетак, не глядя, простою шестеркою; ведьма приняла. "Вот тебе на! это что?Э-э, верно, что-нибудь да не так!" Вот дед карты потихоньку под стол - иперекрестил: глядь - у него на руках туз, король, валет козырей; а онвместо шестерки спустил кралю.

- Ну, дурень же я был! Король козырей! Что! приняла? а? Кошачье отродье!.. А туза не хочешь? Туз! валет!..

Гром пошел по пеклу, на ведьму напали корчи, и откуда не возьмисьшапка - бух деду прямехонько в лицо.

- Нет, этого мало! - закричал дед, прихрабрившись и надев шапку. Если сейчас не станет передо мною молодецкий конь мой, то вот убей менягром на этом саCом нечистом месте, когда я не перекрещу святым крестомвсех вас! - и уже было и руку поднял, как вдруг загремели перед нимконские кости.

- Вот тебе конь твой!

Заплакал бедняга, глядя на них, как дитя неразумное. Жаль старого товарища!

- Дайте ж мне какого-нибудь коня, выбраться из гнезда вашего!

Черт хлопнул арапником - конь, как огонь, взвился под ним, и дед, чтоптица, вынесся наверх

Страх, однако ж, напал на него посреди дороги, когда конь, не слушаясь ни крику, ни поводов, скакал через провалы и болота. В какие местахон не был, так дрожь забирала при одних рассказах. Глянул как-то себепод ноги - и пуще перепугался: пропасть! крутизна страшная! А сатанинскому животному и нужды нет: прямо через нее. Дед держаться: не тут-тобыло. Через пни, через кочки полетел стремглав в провал и так хватилсяна дне его о землю, что, кажись, и дух вышибло. По крайней мере, что деялось с ним в то время, ничего не помнил; и как очнулся немного и осмотрелся, то уже рассвело совсем; перед ним мелькали знакомые места, и онлежал на крыше своей же хаты.

Перекрестился дед, когда слез долой. Экая чертовщина! что за пропасть, какие с человеком чудеса делаются! Глядь на руки - все в крови;посмотрел в стоявшую торчмя бочку с водою - и лицо также. Обмывшись хорошенько, чтобы не испугать детей, входит он потихоньку в хату; смотрит:дети пятятся к нему задом и в испуге указывают ему пальцами, говоря:"Дывысь, дывысь, маты, мов дурна, скаче!"6 И в самом деле, баба сидит,заснувши перед гребнем, держит в руках веретено и, сонная, подпрыгиваетна лавке. Дед, взявши за руку потихоньку, разбудил ее: "Здравствуй, жена! здорова ли ты?" Та долго смотрела, выпуча глаза, и, наконец, уже узнала деда и рассказала, как ей снилось, что печь ездила по хате, выгоняявон лопатою горшки, лоханки, и черт знает что еще такое. "Ну, - говоритдед, - тебе во сне, мне наяву. Нужно, вижу, будет освятить нашу хату;мне же теперь мешкать нечего". Сказавши это и отдохнувши немного, деддостал коня и уже не останавливался ни днем, ни ночью, пока не доехал доместа и не отдал грамоты самой царице. Там нагляделся дед таких див, чтостало ему надолго после того рассказывать: как повели его в палаты, такие высокие, что если бы хат десять поставить одну на другую, - и тогда,может быть, не достало бы. Как заглянул он в одну комнату - нет; в другую - нет; в третью - еще нет; в четвертой даже нет; да в пятой уже,глядь - сидит сама, в золотой короне, в серой новехонькой свитке, вкрасных сапогах, и золотые галушки ест. Как велела ему насыпать целуюшапку синицами, как... всего и вспомнить нельзя. Об возне своей с чертями дед и думать позабыл, и если случалось, что кто-нибудь и напоминал обэтом, то дед молчал, как будто не до него и дело шло, и великого стоилотруда упросить его пересказать все, как было. И, видно, уже в наказание,что не спохватился тотчас после того освятить хату, бабе ровно черезкаждый год, и именно в то самое время, делалось такое диво, что танцуется, бывало, да и только. За что ни примется, ноги затевают свое, и воттак и дергает пуститься вприсядку.

6Смотри, смотри, мать, как сумасшедшая, скачет! (Прим. Н.В.Гоголя.)

-------------------------------------------------------------------------"Сорочинская ярмарка", "Майская ночь, или Утопленница" и "Пропавшаяграмота" были впервые напечатаны в первой книге первого издания "Вечеровна хуторе близ Диканьки", 1831 г. "Ночь накануне Ивана Купала" впервыебыла напечатана в февральской и мартовской книжках "Отечественных записок", 1830 г., без подписи автора, под заглавием "Бисаврюк, или Вечернакануне Ивана Купала. Малороссийская повесть (из народного предания),рассказанная дьячком Покровской церкви". Издателем П.Свиньиным были внесены в нее многочисленные поправки, которые Гоголь устранил в первойкниге первого издания "Вечеров"; этим обстоятельством объясняется появившийся в предисловии текст, высмеивающий от имени рассказчика редакторское самоуправство

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ПРЕДИСЛОВИЕВот вам и другая книжка, а лучше сказать, последняя! Не хотелось, крепко нехотелось выдавать и этой. Право, пора знать честь. Я вам скажу, что нахуторе уже начинают смеяться надо мною: "Вот, говорят, одурел старый дед:на старости лет тешится ребяческими игрушками!" И точно, давно пора напокой. Вы, любезные читатели, верно, думаете, что я прикидываюсь толькостариком. Куда тут прикидываться, когда во рту совсем зубов нет! Теперьесли что мягкое попадется, то буду как-нибудь жевать, а твердое - то ни зачто не откушу. Так вот вам опять книжка! Не бранитесь только! Нехорошобраниться на прощанье, особенно с тем, с кем, бог знает, скоро лиувидитесь. В этой книжке услышите рассказчиков все почти для васнезнакомых, выключая только разве Фомы Григорьевича. А того гороховогопанича, что рассказывал таким вычурным языком, которого много остряков и измосковского народу не могло понять, уже давно нет. После того, какрассорился со всеми, он и не заглядывал к нам. Да, я вам не рассказывалэтого случая? Послушайте, тут прекомедия была! Прошлый год, так как-тооколо лета, да чуть ли не на самый день моего патрона, приехали ко мне вгости (нужно вам сказать, любезные читатели, что земляки мои, дай бог имздоровья, не забывают старика. Уже есть пятидесятый год, как я зачалпомнить свои именины. Который же точно мне год, этого ни я, ни старуха моявам не скажем. Должно быть, близ семидесяти. Диканьский-то поп, отецХарлампий, знал, когда я родился; да жаль, что уже пятьдесят лет, как егонет на свете). Вот приехали ко мне гости: Захар Кирилович Чухопупенко,Степан Иванович Курочка, Тарас Иванович Смачненький, заседатель ХарлампийКирилович Хлоста; приехал еще... вот позабыл, право, имя и фамилию..

Осип... Осип... Боже мой, его знает весь Миргород! он еще когда говорит, товсегда щелкнет наперед пальцем и подопрется в боки... Ну, бог с ним! вдругое время вспомню. Приехал и знакомый вам панич из Полтавы. ФомыГригорьевича я не считаю: то уже свой человек. Разговорились все (опятьнужно вам заметить, что у нас никогда о пустяках не бывает разговора. Явсегда люблю приличные разговоры: чтобы, как говорят, вместе и услаждение и






Возможно заинтересуют книги: