Школьная библиотека

летом, перед самою петровкою, когда он лег спать в хлеву, подмостившипод голову солому, видел собственными глазами, что ведьма, с распущенноюкосою, в одной рубашке, начала доить коров, а он не мог пошевельнуться,так был околдован; подоивши коров, она пришла к нему и помазала его губычем-то таким гадким, что он плевал после того целый день. Но все эточто-то сомнительно, потому что один только сорочинский заседатель можетувидеть ведьму. И оттого все именитые козаки махали руками, когда слышали такие речи. "Брешут сучи бабы!" - бывал обыкновенный ответ их.

Вылезши из печки и оправившись, Солоха, как добрая хозяйка, началаубирать и ставить все к своему месту, но мешков не тронула: "Это Вакулапринес, пусть же сам и вынесет!" Черт между тем, когда еще влетал в трубу, как-то нечаянно оборотившись, увидел Чуба об руку с кумом, уже далеко от избы. Вмиг вылетел он из печки, перебежал им дорогу и начал разрывать со всех сторон кучи замерзшего снега. Поднялась метель. В воздухезабелело. Снег метался взад и вперед сетью и угрожал залепить глаза, роти уши пешеходам. А ч5рт улетел снова в трубу, в твердой уверенности, чтоЧуб возвратится вместе с кумом назад, застанет кузнеца и отпотчует еготак, что он долго будет не в силах взять в руки кисть и малевать обидныекарикатуры.

В самом деле, едва только поднялась метель и ветер стал резать прямов глаза, как Чуб уже изъявил раскаяние и, нахлобучивая глубже на головукапелюхи, угощал побранками себя, черта и кума. Впрочем, эта досада былапритворная. Чуб очень рад был поднявшейся метели. До дьяка еще оставалось в восемь раз больше того расстояния, которое они прошли. Путешественники поворотили назад. Ветер дул в затылок; но сквозь метущий снегничего не было видно.

- Стой, кум! мы, кажется, не туда идем, - сказал, немного отошедши,Чуб, - я не вижу ни одной хаты. Эх, какая метель! Свороти-ка ты, кум,немного в сторону, не найдешь ли дороги; а я тем временем поищу здесь

Дернет же нечистая сила потаскаться по такой вьюге! Не забудь закричать,когда найдешь дорогу. Эк, какую кучу снега напустил в очи сатана!

Дороги, однако ж, не было видно. Кум, отошедши в сторону, бродил вдлинных сапогах взад и вперед и, наконец, набрел прямо на шинок. Эта находка так его обрадовала, что он позабыл все и, стряхнувши с себя снег,вошел в сени, нимало не беспокоясь об оставшемся на улице куме. Чубу показалось между тем, что он нашел дорогу; остановившись, принялся он кричать во все горло, но, видя, что кум не является, решился идти сам.

Немного пройдя, увидел он свою хату. Сугробы снега лежали около нее ина крыше. Хлопая намерзнувшими на холоде руками, принялся он стучать вдверь и кричать повелительно своей дочери отпереть ее.

- Чего тебе тут нужно? - сурово закричал вышедший кузнец.

Чуб, узнавши голос кузнеца, отступил несколько назад. "Э, нет, это немоя хата, - говорил он про себя, - в мою хату не забредет кузнец. Опятьже, если присмотреться хорошенько, то и не кузнецова. Чья бы была этохата? Вот на! не распознал! это хромого Левченка, который недавно женился на молодой жене. У него одного только хата похожа на мою. То-то мнепоказалось и сначала немного чудно, что так скоро пришел домой. Однако жЛевченко сидит теперь у дьяка, это я знаю; зачем же кузнец?.. Э-ге-ге!он ходит к его молодой жене. Вот как! хорошо!.. теперь я все понял".

- Кто ты такой и зачем таскаешься под дверями? - произнес кузнец суровее прежнего и подойдя ближе.

"Нет, не скажу ему, кто я, - подумал Чуб, - чего доброго, еще приколотит, проклятый выродок!" - и, переменив голос, отвечал:

- Это я, человек добрый! пришел вам на забаву поколядовать немногопод окнами.

- Убирайся к черту с своими колядками! - сердито закричал Вакула. Что ж ты стоишь? Слышишь, убирайся сей же час вон!

Чуб сам уже имел это благоразумное намерение; но ему досадно показалось, что принужден слушаться приказаний кузнеца. Казалось, какой-тозлой дух толкал его под руку и вынуждал сказать что-нибудь наперекор.

- Что ж ты, в самом деле, так раскричался? - произнес он тем же голосом, - я хочу колядовать, да и полно!

- Эге! да ты от слов не уймешься!.. - Вслед за сими словами Чуб почувствовал пребольной удар в плечо.

- Да вот это ты, как я вижу, начинаешь уже драться! - произнес он,немного отступая.

- Пошел, пошел! - кричал кузнец, наградив Чуба другим толчком.

- Что ж ты! - произнес Чуб таким голосом, в котором изображалась иболь, и досада, и робость. - Ты, вижу, не в шутку дерешься, и еще больнодерешься!

- Пошел, пошел! - закричал кузнец и захлопнул дверь.

- Смотри, как расхрабрился! - говорил Чуб, оставшись один на улице. Попробуй подойти! вишь, какой! вот большая цаца! Ты думаешь, я на тебясуда не найду? Нет, голубчик, я пойду, и пойду прямо к комиссару. Ты уменя будешь знать! Я не посмотрю, что ты кузнец и маляр. Однако ж посмотреть на спину и плечи: я думаю, синие пятна есть. Должно быть, больнопоколотил, вражий сын! Жаль, что холодно и не хочется скидать кожуха!Постой ты, бесовский кузнец, чтоб черт поколотил и тебя, и твою кузницу,ты у меня напляшешься! Вишь, проклятый шибеник! Однако ж ведь теперь егонет дома. Солоха, думаю, сидит одна. Гм... оно ведь недалеко отсюда;пойти бы! Время теперь такое, что нас никто не застанет. Может, и того,будет можно... Вишь, как больно поколотил проклятый кузнец!

Тут Чуб, почесав свою спину, отправился в другую сторону. Приятность,ожидавшая его впереди при свидании с Солохою, умаливала немного боль иделала нечувствительным и самый мороз, который трещал по всем улицам, незаглушаемый вьюжным свистом. По временам на лице его, которого бороду иусы метель намылила снегом проворнее всякого цирюльника, тирански хватающего за нос свою жертву, показывалась полусладкая мина. Но если бы, однако ж, снег не крестил взад и вперед всего перед глазами, то долго ещеможно было бы видеть, как Чуб останавливался, почесывал спину, произносил: "Больно поколотил проклятый кузнец!" - и снова отправлялся в путь.

В то время, когда проворный франт с хвостом и козлиною бородою летализ трубы и потом снова в трубу, висевшая у него на перевязи при боку ладунка, в которую он спрятал украденный месяц, как-то нечаянно зацепившись в печке, растворилась и месяц, пользуясь этим случаем, вылетел через трубу Солохиной хаты и плавно поднялся по небу. Все осветилось. Метели как не бывало. Снег загорелся широким серебряным полем и весь обсыпался хрустальными звездами. Мороз как бы потеплел. Толпы парубков и девушек показались с мешками. Песни зазвенели, и под редкою хатою не толпились колядующие.

Чудно блещет месяц! Трудно рассказать, как хорошо потолкаться в такуюночь между кучею хохочущих и поющих девушек и между парубками, готовымина все шутки и выдумки, какие может только внушить весело смеющаясяночь. Под плотным кожухом тепло; от мороза еще живее горят щеки; а нашалости сам лукавый подталкивает сзади.

Кучи девушек с мешками вломились в хату Чуба, окружили Оксану. Крик,хохот, рассказы оглушили кузнеца. Все наперерыв спешили рассказать красавице что-нибудь новое, выгружали мешки и хвастались паляницами, колбасами, варениками, которых успели уже набрать довольно за свои колядки

Оксана, казалось, была в совершенном удовольствии и радости, болтала тос той, то с другою и хохотала без умолку. С какой-то досадою и завистьюглядел кузнец на такую веселость и на этот раз проклинал колядки, хотясам бывал от них без ума.

- Э, Одарка! - сказала веселая красавица, оборотившись к одной из девушек, - у тебя новые черевики! Ах, какие хорошие! и с золотом! Хорошотебе, Одарка, у тебя есть такой человек, который все тебе покупает; амне некому достать такие славные черевики.

- Не тужи, моя ненаглядная Оксана! - подхватил кузнец, - я тебе достану такие черевики, какие редкая панночка носит.

- Ты? - сказала, скоро и надменно поглядев на него, Оксана. - Посмотрю я, где ты достанешь черевики, которые могла бы я надеть на свою ногу

Разве принесешь те самые, которые носит царица.

- Видишь, какие захотела! - закричала со смехом девичья толпа.

- Да, - продолжала гордо красавица, - будьте все вы свидетельницы:если кузнец Вакула принесет те самые черевики, которые носит царица, товот мое слово, что выйду тот же час за него замуж.

Девушки увели с собою капризную красавицу.

- Смейся, смейся! - говорил кузнец, выходя вслед за ними. - Я самсмеюсь над собою! Думаю, и не могу вздумать, куда девался ум мой. Онаменя не любит, - ну, бог с ней! будто только на всем свете одна Оксана

Слава богу, девчат много хороших и без нее на селе. Да что Оксана? с нееникогда не будет доброй хозяйки; она только мастерица рядиться. Нет,полно, пора перестать дурачиться.

Но в самое то время, когда кузнец готовился быть решительным, какой-то злой дух проносил пред ним смеющийся образ Оксаны, говорившейнасмешливо: "Достань, кузнец, царицыны черевики, выйду за тебя замуж!"Все в нем волновалось, и он думал только об одной Оксане.

Толпы колядующих, парубки особо, девушки особо, спешили из одной улицы в другую. Но кузнец шел и ничего не видал и не участвовал в тех веселостях, которые когда-то любил более всех.

Черт между тем не на шутку разнежился у Солохи: целовал ее руку с такими ужимками, как заседатель у поповны, брался за сердце, охал и сказалнапрямик, что если она не согласится удовлетворить его страсти и, какводится, наградить, то он готов на все: кинется в воду, а душу отправитпрямо в пекло. Солоха была не так жестока, притом же черт, как известно,действовал с нею заодно. Она таки любила видеть волочившуюся за собоютолпу и редко бывала без компании; этот вечер, однако ж, думала провестьодна, потому что все именитые обитатели села званы были на кутью кдьяку. Но все пошло иначе: черт только что представил свое требование,как вдруг послышался голос дюжего головы. Солоха побежала отворить