Школьная библиотека

Все сели на полу в кружок: против покута пан отец, по левую руку панДанило, по правую руку пани Катерина и десять наивернейших молодцов всиних и желтых жупанах.

- Не люблю я этих галушек! - сказал пан отец, немного поевши и положивши ложку, - никакого вкуса нет!

"Знаю, что тебе лучше жидовская лапша", - подумал про себя Данило.

- Отчего же, тесть, - продолжал он вслух, - ты говоришь, что вкусанет в галушках? Худо сделаны, что ли? Моя Катерина так делает галушки,что и гетьману редко достается есть такие. А брезгать ими нечего. Этохристианское кушанье! Все святые люди и угодники божии едали галушки.

Ни слова отец; замолчал и пан Данило.

Подали жареного кабана с капустою и сливами.

- Я не люблю свинины! - сказал Катеринин отец, выгребая ложкою капусту.

- Для чего же не любить свинины? - сказал Данило. - Одни турки и жидыне едят свинины.

Еще суровее нахмурился отец.

Только одну лемишку с молоком и ел старый отец и потянул вместо водкииз фляжки, бывшей у него в пазухе, какую-то черную воду.

Пообедавши, заснул Данило молодецким сном и проснулся только околовечера. Сел и стал писать листы в козацкое войско; а пани Катерина начала качать ногою люльку, сидя на лежанке. Сидит пан Данило, глядит левымглазом на писание, а правым в окошко. А из окошка далеко блестят горы иДнепр. За Днепром синеют леса. Мелькает сверху прояснившееся ночное небо. Но не далеким небом и не синим лесом любуется пан Данило: глядит онна выдавшийся мыс, на котором чернел старый замок. Ему почудилось, будтоблеснуло в замке огнем узенькое окошко. Но все тихо. Это, верно, показалось ему. Слышно только, как глухо шумит внизу Днепр и с трех сторон,один за другим, отдаются удары мгновенно пробудившихся волн. Он не бунтует. Он, как старик, ворчит и ропщет; ему все не мило; все переменилосьоколо него; тихо враждует он с прибережными горами, лесами, лугами и несет на них жалобу в Черное море.

Вот по широкому Днепру зачернела лодка, и в замке снова как будтоблеснуло что-то. Потихоньку свистнул Данило, и выбежал на свист верныйхлопец.

- Бери, Стецько, с собою скорее острую саблю да винтовку да ступай замною!

- Ты идешь? - спросила пани Катерина.

- Иду, жена. Нужно обсмотреть все места, все ли в порядке.

- Мне, однако ж, страшно оставаться одной. Меня сон так и клонит

Что, если мне приснится то же самое? я даже не уверена, точно ли то сонбыл, - так это происходило живо.

- С тобою старуха остается; а в сенях и на дворе спят козаки!

- Старуха спит уже, а козакам что-то не верится. Слушай, пан Данило,замкни меня в комнате, а ключ возьми с собою. Мне тогда не так будетстрашно; а козаки пусть лягут перед дверями.

- Пусть будет так! - сказал Данило, стирая пыль с винтовки и сыпля наполку порох.

Верный Стецько уже стоял одетый во всей козацкой сбруе. Данило наделсмушевую шапку, закрыл окошко, задвинул засовами дверь, замкнул и вышелпотихоньку из двора, промеж спавшими своими козаками, в горы.

Небо почти все прочистилось. Свежий ветер чуть-чуть навевал с Днепра

Если бы не слышно было издали стенания чайки, то все бы казалось онемевшим. Но вот почудился шорох... Бурульбаш с верным слугою тихо спряталсяза терновник, прикрывавший срубленный засек. Кто-то в красном жупане, сдвумя пистолетами, с саблею при боку, спускался с горы.

- Это тесть! - проговорил пан Данило, разглядывая его из-за куста. Зачем и куда ему идти в эту пору? Стецько! не зевай, смотри в оба глаза,куда возьмет дорогу пан отец. - Человек в красном жупане сошел на самыйберег и поворотил к выдавшемуся мысу. - А! вот куда! - сказал пан Данило. - Что, Стецько, ведь он как раз потащился к колдуну в дупло.

- Да, верно, не в другое место, пан Данило! иначе мы бы видели его надругой стороне. Но он пропал около замка.

- Постой же, вылезем, а потом пойдем по следам. Тут что-нибудь дакроется. Нет, Катерина, я говорил тебе, что отец твой недобрый человек;не так он и делал все, как православный.

Уже мелькнули пан Данило и его верный хлопец на выдавшемся берегу

Вот уже их и не видно. Непробудный лес, окружавший замок, спрятал их

Верхнее окошко тихо засветилось. Внизу стоят козаки и думают, как бывлезть им. Ни ворот, ни дверей не видно. Со двора, верно, есть ход; нокак войти туда? Издали слышно, как гремят цепи и бегают собаки.

- Что я думаю долго! - сказал пан Данило, увидя перед окном высокийдуб. - Стой тут, малый! я полезу на дуб; с него прямо можно глядеть вокошко.

Тут снял он с себя пояс, бросил вниз саблю, чтоб не звенела, и, ухватясь за ветви, поднялся вверх. Окошко все еще светилось. Присевши насук, возле самого окна уцепился он рукою за дерево и глядит: в комнате исвечи нет, а светит. По стенам чудпые знаки. Висит оружие, но все странное: такого не носят ни турки, ни крымцы, ни ляхи, ни христиане, ниславный народ шведский. Под потолком взад и вперед мелькают нетопыри, итень от них мелькает по стенам, по дверям, по помосту. Вот отвориласьбез скрыпа дверь. Входит кто-то в красном жупане и прямо к столу, накрытому белою скатертью. "Это он, это тесть!" Пан Данило опустился немногониже и прижался крепче к дереву.

Но ему некогда глядеть, смотрит ли кто в окошко или нет. Он пришелпасмурен, не в духе, сдернул со стола скатерть - и вдруг по всей комнатетихо разлился прозрачно-голубой свет. Только не смешавшиеся волны прежнего бледно-золотого переливались, ныряли, словно в голубом море, и тянулись слоями, будто на мраморе. Тут поставил он на стон горшок и началкидать в него какие-то травы.

Пан Данило стал вглядываться и не заметил уже на нем красного жупана;вместо того показались на нем широкие шаровары, какие носят турки; запоясом пистолеты; на голове какая-то чудная шапка, исписанная вся нерусскою и не польскою грамотшю. Глянул в лицо - и лицо стало переменяться: нос вытянулся и повиснул над губами; рот в минуту раздался доушей; зуб выглянул изо рта, нагнулся на сторону, - и стал перед ним тотсамый колдун, который показался на свадьбе у есаула. "Правдив сон твой,Катерина!" - подумал Бурульбаш.

Колдун стал прохаживаться вокруг стола, знаки стали быстрее переменяться на стене, а нетопыри залетали сильнее вниз и вверх, взад и вперед. Голубой свет становился реже, реже и совсем как будто потухнул. Исветлица осветилась уже тонким розовым светом. Казалось, с тихим звономразливался чудный свет по всем углам, и вдруг пропал, и стала тьма. Слышался только шум, будто ветер в тихий час вечера наигрывал, кружась поводному зеркалу, нагибая еще ниже в воду серебряные ивы. И чудится пануДаниле, что в светлице блестит месяц, ходят звезды, неясно мелькает темно-синее небо, и холод ночного воздуха пахнул даже ему в лицо. И чудитсяпану Даниле (тут он стал щупать себя за усы, не спит ли), что уже не небо в светлице, а его собственная опочивальня: висят на стене его татарские и турецкие сабли; около стен полки, на полках домашняя посуда и утварь; на столе хлеб и соль; висит люлька... но вместо образов выглядывают страшные лица; на лежанке... но сгустившийся туман покрыл все, и стало опять темно. И опять с чудным звоном осветилась вся светлица розовымсветом, и опять стоит колдун неподвижно в чудной чалме своей. Звуки стали сильнее и гуще, тонкий розовый свет становился ярче, и что-то белое,как будто облако, веяло посреди хаты; и чудится пану Даниле, что облакото не облако, что то стоит женщина; только из чего она: из воздуха, чтоли, выткана? Отчего же она стоит и земли не трогает, и не опершись ни начто, и сквозь нее просвечивает розовый свет, и мелькают на стене знаки?Вот она как-то пошевелила прозрачною головою своею: тихо светятся еебледно-голубые очи; волосы вьются и падают по плечам ее, будто светло-серый туман; губы бледно алеют, будто сквозь бело-прозрачное утреннеенебо льется едва приметный алый свет зари; брови слабо темнеют... Ах!это Катерина! Тут почувствовал Данило, что члены у него оковались; онсилился говорить, но губы шевелились без звука.

Неподвижно стоял колдун на своем месте.

- Где ты была? - спросил он, и стоявшая перед ним затрепетала.

- О! зачем ты меня вызвал? - тихо простонала она. - Мне было так радостно. Я была в том самом месте, где родилась и прожила пятнадцать лет

О, как хорошо там! Как зелен и душист тот луг, где я играла в детстве: иполевые цветочки те же, и хата наша, и огород! О, как обняла меня добраямать моя! Какая любовь у ней в очах! Она приголубливала меня, целовала вуста и щеки, расчесывала частым гребнем мою русую косу...

Отец! - тут она вперила в колдуна бледные очи, - зачем ты зарезалмать мою?

Грозно колдун погрозил пальцем.

- Разве я тебя просил говорить про это? - И воздушная красавица задрожала. - Где теперь пани твоя?

- Пани моя, Катерина, теперь заснула, а я и обрадовалась тому,вспорхнула и полетела. Мне давно хотелось увидеть мать. Мне вдруг сделалось пятнадцать лет. Я вся стала легка, как птица. Зачем ты меня вызвал?

- Ты помнишь все то, что я говорил тебе вчера? - спросил колдун тактихо, что едва можно было расслушать.

- Помню, помнюо; но чего бы не дала я, чтобы только забыть это! Бедная Катерина! она многого не знает из того, что знает душа ее.

"Это Катеринина душа", - подумал пан Данило; но все еще не смел пошевелиться.

- Покайся, отец! Не страшно ли, что после каждого убийства твоегомертвецы поднимаются из могил?