Школьная библиотека

Как только ударял в Киеве поутру довольно звонкий семинарский колокол, висевший у ворот Братского монастыря, то уже со всего города спешили толпами школьники и бурсаки. Грамматики, риторы, философы и богословы, с тетрадями под мышкой, брели в класс. Грамматики были еще очень малы; идя, толкали друг друга и бранились между собою самым тоненьким дискантом; они были все почти в изодранных или запачканных платьях, и карманы их вечно были наполнены всякою дрянью; как-то: бабками, свистелками, сделанными из перышек, недоеденным пирогом, а иногда даже и маленькими воробьенками, из которых один, вдруг чиликнув среди необыкновенной тишины в классе, доставлял своему патрону порядочные пали в оберуки, а иногда и вишневые розги.....

не по дороге.

Философ, пошаривши ногами во все стороны, сказал наконец отрывисто:

- А где же дорога?

Богослов помолчал и, надумавшись, примолвил:

- Да, ночь темная.

Ритор отошел в сторону и старался ползком нащупать дорогу, но рукиего попадали только в лисьи норы. Везде была одна степь, по которой, казалось, никто не ездил. Путешественники еще сделали усилие пройти несколько вперед, но везде была та же дичь. Философ попробовал перекликнуться, но голос его совершенно заглох по сторонам и не встретил никакого ответа.....

"Хорошо же!" - подумал про себя философ Хома и начал почти вслух произносить заклятия. Наконец с быстротою молнии выпрыгнул из-под старухи ивскочил, в свою очередь, к ней на спину. Старуха мелким, дробным шагомпобежала так быстро, что всадник едва мог переводить дух свой. Землячуть мелькала под ним. Все было ясно при месячном, хотя и неполном свете. Долины были гладки, но все от быстроты мелькало неясно и сбивчиво вего глазах. Он схватил лежавшее на дороге полено и начал им со всех силколотить старуху. Дикие вопли издала она; сначала были они сердиты и угрожающи, потом становились слабее, приятнее, чаще, и потом уже тихо, едва звенели, как тонкие серебряные колокольчики, и заронялись ему в душу;и невольно мелькнула в голове мысль: точно ли это старуха? "Ох, не могубольше!" - произнесла она в изнеможении и упала на землю.....

отце и матери:

- Что ж ты, дядько, расплакался, - сказал он, - я сам сирота! Отпустите меня, ребята.. на волю! На что я вам!

- Пустим его на волю! - отозвались некоторые. - Ведь он сирота. Пустьсебе идет, куда хочет.

- О, боже ж мой, боже мой! - произнес утешитель, подняв свою голову

- Отпустите его! Пусть идет себе!

И козаки уже хотели сами вывесть его в чистое поле, но тот, которыйпоказал свое любопытство, остановил их, сказавши:

- Не трогайте: я хочу с ним поговорить о бурсе. Я сам пойду в бурсу...

Впрочем, вряд ли бы этот побег мог совершиться, потому что когда философ вздумал подняться из-за стола, то ноги его сделались как будто деревянными и дверей в комнате начало представляться ему такое множество,что вряд ли бы он отыскал настоящую.....

супротив первой. Философ остановился на минуту в сенях высморкаться и скаким-то безотчетным страхом переступил через порог. Весь пол был устланкрасной китайкой. В углу, под образами, на высоком столе лежало телоумершей, на одеяле из синего бархата, убранном золотою бахромою и кистями. Высокие восковые свечи, увитые калиною, стояли в ногах и в головах,изливая свой мутный, терявшийся в дневном сиянии свет. Лицо умершей былозаслонено от него неутешным отцом, который сидел перед нею, обращенныйспиною к дверям. Философа поразили слова, которые он услышал:

- Я не о том жалею, моя наймилейшая мне дочь, что ты во цвете летсвоих, не дожив положенного века, на печаль и горесть мне, оставила землю.....

раз панночка пришла на конюшню, где он чистил коня. Дай говорит, Микитка, я положу на тебя свою ножку. А он, дурень, и рад тому: говорит, чтоне только ножку, но и сама садись на меня. Панночка подняла свою ножку,и как увидел он ее нагую, полную и белую ножку, то, говорит, чара так иошеломила его. Он, дурень, нагнул спину и, схвативши обеими руками занагие ее ножки, пошел скакать, как конь, по всему полю, и куда они ездили, он ничего не мог сказать; только воротился едва живой, и с той порыиссохнул весь, как щепка; и когда раз пришли на конюшню, то вместо еголежала только куча золы да пустое ведро: сгорел совсем; сгорел сам собою.....

нулся на средине церкви и остался неподвижным. Труп опять поднялся изнего, синий, позеленевший. Но в то время послышался отдаленный крик петуха. Труп опустился в гроб и захлопнулся гробовою крышкою.

Сердце у философа билось, и пот катился градом; но, ободренный петушьим крюком, он дочитывал быстрее листы, которые должен был прочестьпрежде. При первой заре пришли сменить его дьячок и седой Явтух, которыйна тот раз отправлял должность церковного старосты.

Пришедши на отдаленный ночлег, философ долго не мог заснуть, но усталость одолела, и он проспал до обеда.....

шишками. Хмель покрывал, как будто сетью, вершину всего этого пестрогособрания дерев и кустарников и составлял над ними крышу, напялившуюся наплетень и спадавшую с него вьющимися змеями вместе с дикими полевыми колокольчиками. За плетнем, служившим границею сада, шел целый лесбурьяна, в который, казалось, никто не любопытствовал заглядывать, и коса разлетелась бы вдребезги, если бы захотела коснуться лезвеем своимодеревеневших толстых стеблей его.

Когда философ хотел перешагнуть плетень, зубы его стучали и сердцетак сильно билось, что он сам испугался.....

для собрания сочинений (1842 г.)

Примечания (использованы примечания С.И.Машинского):

грамматики и риторы - - ученики младших классов в духовных семинариях; философы и богословы - ученики старших классов.

пали - семинарское выражение: удар линейкой по рукам.

авдиторы - ученики старших классов, которым доверялась проверка знаний учеников младших классов.

канчук - плеть.

вертеп - старинный кукольный театр.

канты - духовные песни.

паляница - пшеничсный хлеб.

оселедец - длинный клок волос на голове, заматывавшийся за ухо; всобственном смысле - сельдь.....