Школьная библиотека

шишками. Хмель покрывал, как будто сетью, вершину всего этого пестрогособрания дерев и кустарников и составлял над ними крышу, напялившуюся наплетень и спадавшую с него вьющимися змеями вместе с дикими полевыми колокольчиками. За плетнем, служившим границею сада, шел целый лесбурьяна, в который, казалось, никто не любопытствовал заглядывать, и коса разлетелась бы вдребезги, если бы захотела коснуться лезвеем своимодеревеневших толстых стеблей его.

Когда философ хотел перешагнуть плетень, зубы его стучали и сердцетак сильно билось, что он сам испугался. Пола его длинной хламиды, казалось, прилипала к земле, как будто ее кто приколотил гвоздем. Когда онпереступал плетень, ему казалось, с оглушительным свистом трещал в ушикакой-то голос: "Куда, куда?" Философ юркнул в бурьян и пустился бежать,беспрестанно оступаясь о старые корни и давя ногами своими кротов. Онвидел, что ему, выбравшись из бурьяна, стоило перебежать поле, за которым чернел густой терновник, где он считал себя безопасным и пройдя который он, по предположению своему, думал в1третить дорогу прямо в Киев

Поле он перебежал вдруг и очутился в густом терновнике. Сквозь терновникон пролез, оставив, вместо пошлины, куски своего сюртука на каждом остром шипе, и очутился на небольшой лощине. Верба разделившимися ветвямипреклонялась инде почти до самой земли. Небольшой источник сверкал, чистый, как серебро. Первое дело философа было прилечь и напиться, потомучто он чувствовал жажду нестерпимую.

- Добрая вода! - сказал он, утирая губы. - Тут бы можно отдохнуть.

- Нет, лучше побежим вперед: неравно будет погоня !

Эти слова раздались у него над ушами. Он оглянулся: перед ним стоялЯвтух.

"Чертов Явтух! - подумал в сердцах про себя философ. - Я бы взял тебя, да за ноги... И мерзкую рожу твою, и все, что ни есть на тебе, побилбы дубовым бревном".

- Напрасно дал ты такой крюк, - продолжал Явтух, - гораздо лучше выбрать ту дорогу, по какой шел я: прямо мимо конюшни. Да притом и сюртукажаль. А сукно хорошее. Почем платил за аршин? Однако ж погуляли довольно, пора домой.

Философ, почесываясь, побрел за Явтухом. "Теперь проклятая ведьма задаст мне пфейферу, - подумал он. - Да, впрочем, что я, в самом деле? Чего боюсь? Разве я не козак? Ведь читал же две ночи, поможет бог итретью. Видно, проклятая ведьма порядочно грехов наделала, что нечистаясила так за нее стоит".

Такие размышления занимали его, когда он вступал. на панский двор

Ободривши себя такими замечаниями, он упросил Дороша, который посредством протекции ключника имел иногда вход в панские погреба, вытащитьсулею сивухи, и оба приятеля, севши под сараем, вытянули немного не полведра, так что философ, вдруг поднявшись на ноги, закричал: "Музыкантов!непременно музыкантов!" - и, не дождавшись музыкантов, пустился средидвора на расчищенном месте отплясывать тропака. Он танцевал до тех пор,пока не наступило время полдника, и дворня, обступившая его, как водитсяв таких случаях, в кружок, наконец плюнула и пошла прочь, сказавши: "Вотэто как долго танцует человек!" Наконец философ тут же лег спать, и добрый ушат холодной воды мог только пробудить его к ужину. За ужином онговорил о том, что такое козак и что он не должен бояться ничего на свете.

- Пора, - сказал Явтух, - пойдем.

"Спичка тебе в язык, проклятый кнур!" - подумал философ и, встав наноги, сказал:

- Пойдем.

Идя дорогою, философ беспрестанно поглядывал по сторонам и слегка заговаривал с своими провожатыми. Но Явтух молчал; сам Дорош был неразговорчив. Ночь была адская. Волки выли вдали целою стаей. И самый лай собачий был как-то страшен.

- Кажется, как будто что-то другое воет: это не волк, - сказал Дорош.

Явтух молчал. Философ не нашелся сказать ничего.

Они приблизились к церкви и вступили под ее ветхие деревянные своды,показавшие, как мало заботился владетель поместья о боге и о душе своей

Явтух и Дорош по-прежнему удалились, и философ остался один. Все былотак же. Все было в том же самом грозно-знакомом виде. Он на минуту остановился. Посредине все так же неподвижно стоял гроб ужасной ведьмы. "Непобоюсь, ей-богу, не побоюсь!" - сказал он и, очертивши по-прежнему около себя круг, начал припоминать все свои заклинания. Тишина была страшная; свечи трепетали и обливали светом всю церковь. Философ перевернулодин лист, потом перевернул другой и заметил, что он читает совсем нето, что писано в книге. Со страхом перекрестился он и начал петь. Этонесколько ободрило его: чтение пошло вперед, и листы мелькали один задругим. Вдруг... среди тишины... с треском лопнула железная крышка гробаи поднялся мертвец. Еще страшнее был он, чем в первый раз. Зубы егострашно ударялись ряд о ряд, в судорогах задергались его губы, и, диковзвизгивая, понеслись заклинания. Вихорь поднялся по церкви, попадали наземлю иконы, полетели сверху вниз разбитые стекла окошек. Двери сорвались с петлей, и несметная сила чудовищ влетела в божью церковь. Страшный шум от крыл и от царапанья когтей наполнил всю церковь. Все летало иносилось, ища повсюду философа.

У Хомы вышел из головы последний остаток хмеля. Он только крестилсяда читал как попало молитвы. И в то же время слышал, как нечистая силаметалась вокруг его, чуть не зацепляя его концами крыл и отвратительныххвостов. Не имел духу разглядеть он их; видел только, как во всю стенустояло какое-то огромное чудовище в своих перепутанных волосах, как влесу; сквозь сеть волос глядели страшно два глаза, подняв немного вверхброви. Над ним держалось в воздухе что-то в виде огромного пузыря, с тысячью протянутых из середины клещей и скорпионьих жал. Черная земля висела на них клоками. Все глядели на него, искали и не могли увидеть его,окруженного таинственным кругом.

- Приведите Вия! ступайте за Вием!- раздались слова мертвеца.

И вдруг настала тишина в церкви; послышалось вдали волчье завыванье,и скоро раздались тяжелые шаги, звучавшие по церкви; взглянув искоса,увидел он, что ведут какого-то приземистого, дюжего, косолапого человека. Весь был он в черной земле. Как жилистые, крепкие корни, выдавалисьего засыпанные землею ноги и руки. Тяжело ступал он, поминутно оступаясь. Длинные веки опущены были до самой земли. С ужасом заметил Хома,что лицо было на нем железное. Его привели под руки и прямо поставили ктому месту, где стоял Хома.

- Подымите мне веки: не вижу! - сказал подземным голосом Вий - и всесонмище кинулось подымать ему веки.

"Не гляди!" - шепнул какой-то внутренний голос философу. Не вытерпелон и глянул.

- Вот он! - закричал Вий и уставил на него железный палец. И все,сколько ни было, кинулись на философа. Бездыханный грянулся он на землю,и тут же вылетел дух из него от страха.

Раздался петуший крик. Это был уже второй крик; первый прослышалигномы. Испуганные духи бросились, кто как попало, в окна и двери, чтобыпоскорее вылететь, но не тут-то было: так и остались они там, завязнувшив дверях и окнах. Вошедший священник остановился при виде такого посрамления божьей святыни и не посмел служить панихиду в таком месте. Так навеки и осталась церковь с завязнувшими в дверях и окнах чудовищами, обросла лесом, корнями, бурьяном, диким терновником; и никто не найдет теперь к ней дороги.

--------

Когда слухи об этом дошли до Киева и богослов Халява услышал наконецо такой участи философа Хомы, то предался целый час раздумью. С ним впродолжение того времени произошли большие перемены. Счастие ему улыбнулось: по окончании курса наук его сделали звонарем самой высокой колокольни, и он всегда почти являлся с разбитым носом, потому что деревянная лестница на колокольню была чрезвычайно безалаберно сделана.

- Ты слышал, что случилось с Хомою? - сказал, подошедши к нему, Тиберий Горобець, который в то время был уже философ и носил свежие усы.

- Так ему бог дал, - сказал звонарь Халява. - Пойдем в шинок да помянем его душу!

Молодой философ, который с жаром энтузиаста начал пользоваться своимиправами, так что на нем и шаровары, и сюртук, и даже шапка отзывалисьспиртом и табачными корешками, в ту же минуту изъявил готовность.

- Славный был человек Хома! - сказал звонарь, когда хромой шинкарьпоставил перед ним третью кружку. - Знатный был человек! А пропал ни зачто.

- А я знаю, почему пропал он: оттого, что побоялся. А если бы не боялся, то бы ведьма ничего не могла с ним сделать. Нужно только, перекрестившись, плюнуть на самый хвост ей, то и ничего не будет. Я знаю ужевсе это. Ведь у нас в Киеве все бабы, которые сидят на базаре, - всеведьмы.

На это звонарь кивнул головою в знак согласия. Но, заметивши, чтоязык его не мог произнести ни одного слова, он осторожно встал из-застола и, пошатываясь на обе стороны, пошел спрятаться в самое отдаленноеместо в бурьяне. Причем не позабыл, по прежней привычке своей, утащитьстарую подошву от сапога, валявшуюся на лавке

-------

Вий - есть колоссальное создание простонародного воображения. Такимименем называется у малороссиян начальник гномов, у которого веки наглазах идут до самой земли. Вся эта повесть есть народное предание. Я нехотел ни в чем изменить его и рассказываю почти в такой же простоте, какслышал. (Прим. Н.В.Гоголя.)

Впервые напечатано в сборнике "Миргород", 1835. Переработано автором