Книга "Колесо времени". Страница 1

роман

~ ~ ~

Гарсон! Литр белого вина. И оросите его гренадином. Оноспокойнее, если с запасом.

Ты говоришь -- многовато? Пустяки. Вино легкое, а гренадинтолько отбивает привкус серы. Смотри, не обижайся. Подметил ятвой моментальный взгляд, искоса. Знаю, у тебя мелькнула мысльпро меня: "Не опустился ли?" Нет, дружище: я человек неопустившийся, а так сказать, опустошенный. Опустела душа, иостался от меня один только телесный чехол. Живу понепреложному закону инерции. Есть дело, есть деньги. Здоров, поутрам читаю газеты и пью кофе, все в порядке. Вино вкушаю лишьпри случае, в компании, хотя сама компания меня ничуть невеселит. Но душа отлетела. Созерцаю течение дней равнодушно,как давно знакомую фильму.

Вот ты, давеча, вкратце рассказал о своем двенадцатилетнембытии. Господи! что ни поворот судьбы, то целая эпопея

Какая-то дикая и страшная смесь мрачной трагедии с похабнымводевилем, высоты человеческого духа со смрадной, мерзкойклоакой. Ты говорил, а я думал: "Ну и крепкая же машинищачеловеческий организм!" А все-таки ты жив. Жив великой тоскойпо родине... жив блаженной верой в возвращение домой, ввоскресающую Россию. Мои испытания, в сравнении с твоими,-киндершпиль, детская игра... Но в них есть кое-чтозанимательное для тебя, а меня тянет хоть один раз выплеснутьсяперед кем-нибудь стоящим. Трудно человеку молчать пять летподряд. Так слушай.


Ты уж, наверное, догадался, что заглавие моего рассказасостоит только из трех букв "Она"? Но здесь будет и о моейглупости, о том, как иногда, сдуру, в одну минуту теряетчеловек большое счастье для того, чтобы потом всю жизнькаяться... Ах! не повернешь...


В четырнадцатом году, как, может быть, ты помнишь, я сдалпоследние экзамены в Институте гражданских инженеров, а тутподоспела война, и взяли меня в саперы. А когда набиралисьвспомогательные войска во Францию, то и я потянул свой жребий,будучи уже поручиком-инженером. Во Франции я был свидетелемвсего: и энтузиазма, с которым встречались наши войска, инашего русского героизма, а потом, увы, пошли митинги,разложение...

После армистиса мне нетрудно пBло устроиться близ Марселина бетонном заводе. Начал простым рабочим. Потом сталконтрмэтром, потом -- шефом экипа и начальником главного цеха

Много нас, русских, служило вместе, все бывшие люди различныхклассов. Жили дружно... Ютились в бараках, сами их застеклили,сами поставили печи, сами устлали полы матами. У меня былотдельный павильончик, в две комнаты с кухонкой, и большая, подпарусинным тентом терраса. Питались из общего котла бараньимрагу, эскарго, мулями, макаронами с томатами. Никто никому незавидовал. Да, что я тебе скажу! надумали мы всей русскойартелью взбодрить, на паях, свое собственное дело: заводмарсельской черепицы. Рассчитали -- предприятие толковое... Новот тут-то и случился со мною этот перевертон. Хотя, кто знает,может быть, я и вернусь когда-нибудь к этому черепичному делу?

Сначала-то нам скучновато было. Особенно в днипраздничные, когда время тянется бесконечно долго и не знаешь,куда его девать. Природа такая: огромная выжженная солнцемплешина, кругом вышки элеваторов, а вдали мотаются жиденькие,потрепанные акации и далеко-далеко синяя полоска моря -- вот ивесь пейзаж.

Одна только отрада в эти тягучие праздники и оставалась:закатиться в славный город Марсель, благо по ветке езды всегополтора часа... И компания у нас своя подобралась: я -- бывшийинженер, затем -- бывший гвардейский полковник, бывшийгеодезист да бывший императорский певец, он же бывший баритон

Компания невелика, але бардзо почтива2, как говорят поляки.

Люблю я Марсель. Все в ней люблю: и старый порт, и новый,и гордость марсельцев, улицу Каннобьер, и Курс-Пьер-де-Пуже,эту сводчатую темнолиственную аллею платанов, и соборВладычицы, спасительницы на водах, и узкие, в размахчеловеческих рук, старинные четырехэтажные улицы, и марсельскиекабачки, а также пылкость, фамильярность и добродушие простогонарода. Никогда оттуда не уеду, там и помру. Впрочем, ты сейчасувидишь, что для такой собачьей привязанности есть у меня идругая причина, более глубокая и больная.

Так вот: однажды в ноябре, в субботу -- скажу даже число-- как раз 8 ноября, в день моего ангела, архистратига Михаила,зашабашили мы, по английской моде, в полдень. Принарядились,как могли, и поехали в Марсель. День был хмурый, ветреный

Море, бледно-малахитовое, с грязно-желтой пеной на гребнях,бурлило в гавани и плескало через парапет набережной.

По обыкновению, позавтракали в старом порту неизбежнымэтим самым буйабезом, после которого чувствуешь себя так, будтоу тебя и в глотке и в животе взорвало динамит. Пошлялись покривым тесным уличкам старого города с заходами для освежения,посетили выставку огромных, слоноподобных серых кроткихпершеронов и в сумерки разбрелись, уговорившись завтра утромсойтись на старой пристани, чтобы пойти вместе на дневнойспектакль: афиши обещали "Риголетто" с Тито Руффо.

Я всегда, по приезде в Марсель, останавливался в одной итой же гостинице, на другом краю города, в новом порту

Называлась она просто "Отель дю Порт". Это -- мрачное, узкое,страшно высокое здание с каменными винтовыми лестницами,ступени которых угнулись посередине, стоптанные миллионами ног

Там, на самом верху, была низкая, но очень просторная, комната

Она мне нравилась. Окна в ней были круглые, как пароходныеиллюминаторы. Пол покрывал настоящий персидский коверпревосходного рисунка, но измызганный подошвами до нитей, доосновы, до дыр. На стенах висели в потемневших облупившихсязолоченых рамах старинные гравюры из морской жизни. Эту комнатупо субботам оставляли в моем распоряжении.

С хозяевами отеля я уже давно успел подружиться. Долго линам, русским, а в особенности ярославцам, как я?

Хозяин был добродушный четырехугольный неповоротливыйчеловек. Марселец родом и бывший моряк, весь в морщинах, сясным взором и спокойной душой. Хозяйка Аллегрия, впротивоположность своему флегматичному мужу, была подвижнаяиспанка, сильно располневшая, но еще не потерявшая тяжелой,горячей южной красоты. Это она была настоящей самодержавнойправительницей дома, а прислуживал во всех семи этажах и внизу,в ресторане, некто Анри, с виду настоящий наемный убийца, а похарактеру самый веселый, проворный и услужливый малый во всейМарсели. Куда этому чернокудрому красавцу! Гарсон, еще одингренадин с белым!

Часов в семь я пришел в отель пообедать, занял уютныйстолик в углу, заказал себе кое-что и в ожидании спокойносидел, думая о различных случайных пустяках и лениво оглядываяпублику. Ресторан этот, на редкость для невзрачной частигорода, просторный и светлый, не только опрятно, но дажекокетливо содержимый. Мы с тобой сходим туда когда-нибудь, еслибудем в Марсели. Двери выходили на гавань, и от нее доносилисьвздохи и всплески волн и запах моря.

Какие диковинные посетители за столами! Арабы в длиннейшихбурнусах, перекинутых через плечо живописными складками: фескикрасные, черные и вишневые; зеленые и белые тюрбаны, чалмы,плетенные из маисовой соломы, итальянские колпаки, маленькие,полуголые, похожие на обезьян моряки, черные и блестящие, каквакса, с курчавыми, взбитыми, подобно войлоку, волосами;матросы разных стран, сидящие отдельными кучками и крепкостучащие стаканами о столы, пестрый скачущий гомон разноцветныхслов, и откуда-то -- лень поглядеть откуда -- вкрадчивые звукигитары, сопровождающие сладкий тенор, поющий итальянскуюпесенку о том, как три барабанщика возвращались с войны, и уодного барабанщика был букет роз, а дочь короля, сидевшая уокошка, попросила: "Послушай, барабанщик, дал бы ты мне этирозы..." -- "Дам тебе розы, если выйдешь за меня". А онаотвечает; "Послушай-ка, барабанщик, пойди и спроси моегоотца".-- "Senti Sor Prel"3.

И вдруг произошел скандал. Какие-то цветные моряки, не тошоколадные, не то оливково-зеленого цвета, все, как на подбор,маленькие и сухие, но точно сделанные из стали, выпили лишнее,начали шуметь, перессорились и уже готовились пустить в ходкривые тонкие ножи. Все они орали одновременно на каком-тодиком гортанном языке, похожем то на клекот хищных птиц, то насвиное хрюканье, страшно выкатывая желтые белки и скаля друг на






Возможно заинтересуют книги: