Книга "Герой нашего времени". Страница 31

упадал на голову обреченных жертв, часто без злобы, всегда без сожаления..

Моя любовь никому не принесла счастья, потому что я ничем не жертвовал длятех, кого любил: я любил для себя, для собственного удовольствия: я толькоудовлетворял странную потребность сердца, с жадностью поглощая их чувства,их радости и страданья - и никогда не мог насытиться. Так, томимый голодомв изнеможении засыпает и видит перед собой роскошные кушанья и шипучиевина; он пожирает с восторгом воздушные дары воображения, и ему кажетсялегче; но только проснулся - мечта исчезает... остается удвоенный голод иотчаяние!И, может быть, я завтра умру!.. и не останется на земле ни одного существа,которое бы поняло меня совершенно. Одни почитают меня хуже, другие лучше,чем я в самом деле... Одни скажут: он был добрый малый, другие - мерзавец

И то и другое будет ложно. После этого стоит ли труда жить? а все живешь из любопытства: ожидаешь чего-то нового... Смешно и досадно!Вот уже полтора месяца, как я в крепости N; Максим Максимыч ушел наохоту... я один; сижу у окна; серые тучи закрыли горы до подошвы; солнцесквозь туман кажется желтым пятном. Холодно; ветер свищет и колеблетставни... Скучно! Стану продолжать свой журнал, прерванный столькимистранными событиями


Перечитываю последнюю страницу: смешно! Я думал умереть; это былоневозможно: я еще не осушил чаши страданий, и теперь чувствую, что мне ещедолго жить

Как все прошедшее ясно и резко отлилось в моей памяти! Ни одной черты, ниодного оттенка не стерло время!Я помню, что в продолжение ночи, предшествовавшей поединку, я не спал ниминуты. Писать я не мог долго: тайное беспокойство мною овладело. С час яходил по комнате; потом сел и открыл роман Вальтера Скотта, лежавший у меняна столе: то были "Шотландские пуритане"; я читал сначала с усилием, потомзабылся, увлеченный волшебным вымыслом... Неужели шотландскому барду на томсвете не платят за каждую отрадную минуту, которую дарит его книга?.


Наконец рассвело. Нервы мои успокоились. Я посмотрелся в зеркало; тусклаябледность покрывала лицо мое, хранившее следы мучительной бессонницы; ноглаза, хотя окруженные коричневою тенью, блистали гордо и неумолимо. Яостался доволен собою

Велев седлать лошадей, я оделся и сбежал к купальне. Погружаясь в холодныйкипяток нарзана, я чувствовал, как телесные и душевные силы моивозвращались. Я вышел из ванны свеж и бодр, как будто собирался на бал

После этого говорите, что душа не зависит от тела!.

Возвратясь, я нашел у себя доктора. На нем были серые рейтузы, архалук ичеркесская шапка. Я расхохотался, увидев эту маленькую фигурку под огромнойкосматой шапкой: у него лицо вовсе не воинственное, а в этот раз оно былоеще длиннее обыкновенного

- Отчего вы так печальны, доктор? - сказал я ему. - Разве вы сто раз непровожали людей на тот свет с величайшим равнодушием? Вообразите, что уменя желчная горячка; я могу выздороветь, могу и умереть; то и другое впорядке вещей; старайтесь смотреть на меня, как на пациента, одержимогоболезнью, вам еще неизвестной, - и тогда ваше любопытство возбудится довысшей степени; вы можете надо мною сделать теперь несколько важныхфизиологических наблюдений... Ожидание насильственной смерти не есть ли уженастоящая болезнь?Эта мысль порази0 доктора, и он развеселился

Мы сели верхом; Вернер уцепился за поводья обеими руками, и мы пустились, мигом проскакали мимо крепости через слободку и въехали в ущелье, покоторому вилась дорога, полузаросшая высокой травой и ежеминутнопересекаемая шумным ручьем, через который нужно было переправляться вброд,к великому отчаянию доктора, потому что лошадь его каждый раз в водеостанавливалась

Я не помню утра более голубого и свежего! Солнце едва выказалось из-зазеленых вершин, и слияние теплоты его лучей с умирающей прохладой ночинаводило на все чувства какое-то сладкое томление; в ущелье не проникал ещерадостный луч молодого дня; он золотил только верхи утесов, висящих с обеихсторон над нами; густолиственные кусты, растущие в их глубоких трещинах,при малейшем дыхании ветра осыпали нас серебряным дождем. Я помню - в этотраз, больше чем когда-нибудь прежде, я любил природу. Как любопытновсматриваться каждую росинку, трепещущую на широком листке виноградном иотражавшую миллионы радужных лучей! как жадно взор мой старался проникнутьв дымную даль! Там путь все становился уже, утесы синее и страшнее, и,наконец, они, казалось, сходились непроницаемою стеной. Мы ехали молча

- Написали ли вы свое завещание? - вдруг спросил Вернер

- Нет

- А если будете убиты?.

- Наследники отыщутся сами

- Неужели у вас нет друзей, которым бы вы хотели послать свое последнеепрости?.

Я покачал головой

- Неужели нет на свете женщины, которой вы хотели бы оставить что-нибудь напамять?.

- Хотите ли, доктор, - отвечал я ему, - чтоб я раскрыл вам мою душу?.

Видите ли, я выжил из тех лет, когда умирают, произнося имя своей любезнойи завещая другу клочок напомаженных или ненапомаженных волос. Думая облизкой и возможной смерти, я думаю об одном себе: иные не делают и этого

Друзья, которые завтра меня забудут или, хуже, возведут на мой счет богзнает какие небылицы; женщины, которые, обнимая другого, будут смеятьсянадо мною, чтоб не возбудить в нем ревности к усопшему, - бог с ними! Изжизненной бури я вынес только несколько идей - и ни одного чувства. Я давноуж живу не сердцем, а головою. Я взвешиваю, разбираю свои собственныестрасти и поступки с строгим любопытством, но без участия. Во мне двачеловека: один живет в полном смысле этого слова, другой мыслит и судитего; первый, быть может, через час простится с вами и миром навеки, авторой... второй? Посмотрите, доктор: видите ли вы, на скале направочернеются три фигуры? Это, кажется, наши противники?.

Мы пустились рысью

У подошвы скалы в кустах были привязаны три лошади; мы своих привязали тутже, а сами по узкой тропинке взобрались на площадку, где ожидал насГрушницкий с драгунским капитаном и другим своим секундантом, которогозвали Иваном Игнатьевичем; фамилии его я никогда не слыхал

- Мы давно уж вас ожидаем, - сказал драгунский капитан с ироническойулыбкой

Я вынул часы и показал ему

Он извинился, говоря, что его часы уходят

Несколько минут продолжалось затруднительное молчание; наконец докторпрервал его, обратясь к Грушницкому

- Мне кажется, - сказал он, - что, показав оба готовность драться изаплатив этим долг условиям чести, вы бы могли, господа, объясниться икончить это дело полюбовно

- Я готов, - сказал я

Капитан мигнул Грушницкому, и этот, думая, что я трушу, принял гордый вид,хотя до сей минуты тусклая бледность покрывала его щеки. С тех пор как мыприехали, он в первый раз поднял на меня глаза; но во взгляде его былокакое-то беспокойство, изобличавшее внутреннюю борьбу

- Объясните ваши условия, - сказал он, - и все, что я могу для вас сделать,то будьте уверены..

- Вот мои условия: вы нынче же публично откажетесь от своей клеветы ибудете просить у меня извинения..

- Милостивый государь, я удивляюсь, как вы смеете мне предлагать такиевещи?.






Возможно заинтересуют книги: