Книга "Лолита". Страница 1
1 Лолита, свет моей жизни, огонь моих чресел. Грех мой, душамоя. Ло-ли-та: кончик языка совершает путь в три шажка вниз понебу, чтобы на третьем толкнуться о зубы. Ло. Ли. Та
Она была Ло, просто Ло, по утрам, ростом в пять футов (бездвух вершков и в одном носке). Она была Лола в длинных штанах
Она была Долли в школе. Она была Долорес на пунктире бланков. Нов моих объятьях она была всегда: Лолита
А предшественницы-то у нее были? Как же - были... Большескажу: и Лолиты бы не оказалось никакой, если бы я не полюбил водно далекое лето одну изначальную девочку. В некоторомкняжестве у моря (почти как у По)
Когда же это было, а? Приблизительно за столько же лет до рождения Лолиты, сколькомне было в то лето. Можете всегда положиться на убийцу вотношении затейливости прозы
Уважаемые присяжные женского и мужеского пола! Экспонат НомерПервый представляет собой то, чему так завидовали Эдгаровысерафимы - худо осведомленные, простодушные, благороднокрылыесерафимы... Полюбуйтесь-ка на этот клубок терний
2 Я родился в 1910-ом году, в Париже. Мой отец отличалсямягкостью сердца, легкостью нрава - и целым винегретом из генов:был швейцарский гражданин, полуфранцуз-полуавстриец, с Дунайскойпрожилкой. Я сейчас раздам несколько прелестных,глянцевито-голубых открыток
Ему принадлежала роскошная гостиница на Ривьере. Его отец иоба деда торговали вином, бриллиантами и шелками (распределяйтесами). В тридцать лет он женился на англичанке, дочке альпинистаДжерома Дунна, внучке двух Дорсетских пасторов, экспертов позамысловатым предметам: палеопедологии и Эоловым арфам(распределяйте сами). Обстоятельства и причина смерти моейвесьма фотогеничной матери были довольно оригинальные (пикник,молния); мне же было тогда всего три года, и, кроме какого-тотеплого тупика в темнейшем прошлом, у меня ничего от нее неосталось в котловинах и впадинах памяти, за которыми - если выеще в силах выносить мой слог (пишу под надзором) - садитсясолнце моего младенчества: всем вам, наверное, знакомы этиблагоуханные остатки дня, которые повисают вместе с мошкарой надкакойнибудь цветущей изгородью и в которые вдруг попадаешь напрогулке, проходишь сквозь них, у подножья холма, в летнихсумерках - глухая теплынь, золотистые мошки
Старшая сестра матери, Сибилла, бывшая замужем за двоюроднымбратом моего отца - вскоре, впрочем, бросившим ее, - жила у насв доме в качестве не то бесплатной гувернантки, не то экономки
Впоследствии я слышал, что она была влюблена в моего отца и чтооднажды, в дождливый денек, он лежомысленно воспользовался еечувством - да все позабыл, как только погода прояснилась. Я былчрезвычайно привязан к ней, несмотря на суровость - роковуюсуровость - некоторых ее правил. Может быть, ей хотелось сделатьиз меня более добродетельного вдовца, чем отец. У тети Сибиллыбыли лазоревые, окаймленные розовым глаза и восковой цвет лица
Она писала стихи. Была поэтически суеверна. Говорила, что знает,когда умрет - а именно когда мне исполнится шестнадцать лет - итак оно и случилось. Ее муж, испытанный вояжер от парфюмернойфирмы, проводил большую часть времени в Америке, где в концеконцов основал собственное дело и приобрел кое-какое имущ5ство
Я рос счастливым, здоровым ребенком в ярком мире книжек скартинками, чистого песка, апельсиновых деревьев, дружелюбныхсобак, морских дыей и улыбающихся лиц. Вокруг меня великолепнаягостиница "Мирана Палас" вращалась частной вселенной, выбеленныммелом космосом, посреди другого, голубого, громадного,искрившегося снаружи. От кухонного мужика в переднике до короляв летнем костюме все любили, все баловали меня. Пожилыеамериканки, опираясь на трость, клонились надо мной, какПизанские башни. Разорившиеся русские княгини не могли заплатитьмоему отцу, но покупали мне дорогие конфеты. Он же, mon cherpetit рара, брал меня кататься на лодке и ездить на велосипеде,учил меня плавать, нырять, скользить на водяных лыжах, читал мнеДон-Кихота и "Les Miserables", и я обожал и чтил его, ирадовался за него, когда случалось подслушать, как слугиобсуждают его разнообразных любовниц - ласковых красавиц,которые очень много мною занимались, воркуя надо мной и проливаядрагоценные слезы над моим вполне веселым безматеринством.
Я учился в английской школе, находившейся в несколькихкилометрах от дома; там я играл в "ракетс" и "файвс" (ударяя мячоб стену ракеткой или лщонью), получал отличные отметки ипрекрасно уживался как с товарищами так и с наставниками. Дотринадцати лет (т. е. до встречи с моей маленькой Аннабеллой)было у меня, насколько помнится, только два переживанияопределенно полового порядка: торжественный благопристойный иисключительно теоретический разговор о некоторых неожиданныхявлениях отрочества, происходивший в розовом саду школы самериканским мальчиком, сыном знаменитой тогдакинематографической актрисы, которую он редко видал в мире трехизмерений; и довольно интересный отклик со стороны моегоорганизма на жемчужно-матовые снимки с бесконечно нежнымитеневыми выемками в пышном альбоме Пишона "La Beaute Humaine",который я тишком однажды извлек из-под груды мрамористых томовЛондонского "Graphic" в гостиничной библиотеке. Позднее отец, сосвойственным ему благодушием, дал мне сведения этого рода,которые по его мнению могли мне быть нужны; зто было осенью1923-го года, перед моим поступлением в гимназию в Лионе (гдемне предстояло провести три зимы); но именно л е т о м того годаотец мой, увы, отсутствовал - разъезжал по Италии вместе с Mmede R. и ее дочкой - так что мне некому было пожаловаться, не скем посоветоваться
3
Аннабелла была, как и автор, смешанного происхождения: в ееслучае - английского и голландского. В настоящее время я помнюее черты куда менее отчетливо, чем помнил их до того, каквстретил Лолиту. У зрительной памяти есть два подхода: при одном- удается искусно воссоздать образ в лаборатории мозга, незакрывая глаз (и тогда Аннабелла представляется мне в общихтерминах, как то: "медового оттенка кожа", "тоненькие руки","подстриженные русые волосы", "длинные ресницы", "большой яркийрот"); при другом же - закрываешь глаза и мгновенно вызываешь натемной внутренней стороне век объективное, оптическое, предельноверное воспроизведение любимых черт: маленький призрак вестественных цветах (и вот так я вижу Лолиту).
Позвольте мне поэтому в описании Аннабеллы ограничитьсячинным замечанием, что это была обаятельная девочка на несколькомесяцев моложе меня. Ее родители, по фамилии Ли (Leigh), старыедрузья моей тетки, были столь же, как тетя Сибилла, щепетильны вотношении приличий. Они нанимали виллу неподалеку от "Мираны"
Этого лыcoro, бурого господина Ли и толстую, напудренную госпожуЛи (рожденную Ванесса ван Несс) я ненавидел люто. Сначала мы сАннабеллой разговаривали, так сказать, по окружности. Она то идело поднимала горсть мелкого пляжного песочка и давала емусыпаться сквозь пальцы. Мозги у нас были настроены в тон умнымевропейским подросткам того времени и той среды, и я сомневаюсь,чтобы можно было сыскать какую-либо индивидуальную талантливостьв нашем интересе ко множественности населенных миров, тенниснымсостязаниям, бесконечности, солипсизму и тому подобным вещам
Нежность и уязвимость молодых зверьков возбуждали в обоих нас тоже острое страдание. Она мечтала быть сестрой милосердия вкакой-нибудь голодающей азиатской стране; я мечтал бытьзнаменитым шпионом.
Внезапно мы оказались влюбленными друг в дружку - безумно,неуклюже, бесстыдно, мучительно; я бы добавил - безнадежно, ибонаше неистовое стремление ко взаимному обладанию могло бы бытьутолено только, если бы каждый из нас в самом деле впитал иусвоил каждую частицу тела и души другого; между тем мы даже немогли найти места, где бы совокупиться, как без труда находятдети трущоб. После одного неудавшегося ночного свидания у нее всаду (о чем в следующей главке) единственное, что нам былоразрешено, в смысле встреч, - это лежать в досягаемостивзрослых, зрительной, если не слуховой, на той части пляжа, гдебыло всего больше народу. Там, на мягком песке, в несколькихшагах от старших, мы валялись все утро в оцепенелом исступлениилюбовной муки и пользовались всяким благословенным изъяном вткани времени и пространства, чтобы притронуться друг к дружке:
