Книга "Лолита". Страница 8
Мы обменялись письмами, и я убедил господина МакКу, что негажу в углах. Ночь в поезде была фантастическая: я старалсяпредставить себе со всеми возможными подробностями таинственнуюнимфетку, которую буду учить по-французски и ласкатьпо-гумбертски. Никто меня не встретил на игрушечном вокзальчике,где я вышел со своим новым дорогим чемоданом, и никто неотозвался на телефонный звонок. Через некоторое время, однако, вединственную гостиницу зелено-розового Рамздэля явилсярасстроенный, промокший Мак-Ку с известием, что его дом толькочто сгорел дотла - быть может, вследствие одновременного пожара,пылавшего у меня всю ночь в жилах. Мак-Ку объяснил, что его женас дочками уехала на семейном автомобиле искать приюта накакой-то им принадлежавшей мызе, но что подруга жены, госпожаГейз, прекрасная женщина, 342, Лоун Стрит, готова сдать мнекомнату. Старуха, жившая как раз против госпожи Гейз, одолжилаМак-Ку свой лимузин, допотопную махину с прямоугольным верхом,которой управлял веселый негр. Я же подумал про себя, что разисчезла единственная причина моего приезда именно в Рамздэль,новое устройство, предложенное мне - просто бред. Какое было мнедело до тога, что ему придется отстроить заново дом - ведь,наверно же, все было хорошо застраховано. Я чувствовалраздражение, разочарование и скуку, но будучи вежливымевропейцем, не мог отказаться от того, чтобы быть отвезенным наЛоун Стрит в этом погребальном лимузине, да я, кроме того, чуял,что в противном случае Мак-Ку придумает какой-нибудь еще болеесложный способ распорядиться моей персоной. Я видел, как онзасеменил прочь, и как мой шофер покачал головой с легкойусмешкой. Во время пути я все клялся себе, что не останусь вРамздэле ни при каких обстоятельствах, а вылечу в тот же день внаправлении Бермудских или Багамских или ЧортовоматерныхОстровов. Еще недавно по хребту у меня трепетом проходилинекоторые сладостные возможности в связи с цветными снимкамиморских курортов, и по правде сказать, именно Мак-Ку резкоотвлек меня от этих планов своим благонамеренным, но как теперьвыяснилось, абсолютно несбыточным предложением.
Кстати насчет резких отвлечений в сторону: мы едва нераздавили навязчивую пригородную собаку (из тех, что устраиваютзасады автомобилям), как только повернули на Лоун Стрит
Показался Гейзовский дом - досчатый, беленый, ужасный,потускневший от старости, скорее серый, чем белый - тот роджилья, в котором знаешь, что найдешь вместо душа клистирнуюкишку, натягиваемую на ванный кран. Я дал на чай шоферу ипонадеялся, что он сразу отъедет, - это позволило бы мненезаметно спетлить обратно к гостинице, чтобы подобрать чемодан;но он попросту причалил к противоположному дому, с верандыкоторого старая мисс Визави окликала его. Что мне было делать? Янажал на дверную кнопку.
Чернокожая горничная впустила меня и оставила стоять наполовике, покамест мчалась назад на кухню, где что-то горелоили, вернее, подгорало.
Прихожую украшали гроздь дверных колокольчиков, белоглазоедеревянное чудище мексиканского производства дня туристов, и ванГог ("Арлезианка") - банальный баловень изысканной частибуржуазного класса.
Справа, приотворенная двп0ь позволяла увидеть уголок гостинойс добавочным мексиканским вздором в стеклянном шкафу и полосатымдиваном вдоль стены. Впереди, в глубине прихожей, была лестница,и пока я стоял, вытирая платком лоб (только теперь я отдал себеотчет в том, какая жара была на дворе) и глядя на случайноподвернувшийся предмет - старый серый теннисный мячик, лежавшийна дубовом бауле, - донесся с верхней площадки контральтовыйголос госпожи Гейз, которая, перегнувшись через перила,мелодично спросила "Это мсье Гумберт?" В придачу оттуда упалонемножко папиросного пепла. Затем сама дама (сандалии,темно-красные штаны, желтая шелковая блузка, несколькопрямоугольное лицо - в этом порядке) сошла по ступеням лестницы,все еще постукивая указательным пальцем по папиросе.
Я, пожалуй, тут же и опишу госпожу Гейз, чтобы разделаться сней. Бедной этой даме было лет тридцать пять, у нее был гладкийлоб, выщипанные брови и совсем простые, хотя и довольнопривлекательные черты лица того типа, который можно определитькак слабый раствор Марлены Дитрих. Похлопывая ладонью побронзоватому шиньону на затылке, она повела меня в гостиную, гдемы поговорили с минуту о сгоревшем доме Мак-Ку и преимуществахжизни в Рамздэле. Ее широко расставленные аквамариновые глазаимели привычку окидывать всего собеседника, прилежно избегаятолько его собственных глаз. Ее улыбка сводилась квопросительному вскидыванию одной брови; и пока она говорила,она как бы развертывала кольца своего тела, совершая с диванасудорожные маленькие вылазки в направлении трех пепельниц икамина (в котором лежала коричневая сердцевина яблока); послечего она снова откидывалась, подложив под себя одну ногу. Онаявно принадлежала к числу тех женщин, чьи отполированные словамогут отразить дамский кружок чтения или дамский кружок бриджа,но отразить душу не могут; женщин, совершенно лишенных чувстваюмора, женщин, в сущности вполне равнодушных к десяти-двенадцатизнакомым им темам салонного разговора, но при этом весьмапривередливых в отношении разговорных правил, сквозь солнечныйцелофан коих ясно проступают затаенные, подавленные и не оченьаппетитные вещи. Я вполне понимал, что ежели по какому-либоневероятному стечению обстоятельств оказался бы ее жильцом, онабы методически принялась делать из меня то, что ейпредставлялось под словом "жилец", и я был бы вовлечен в одну изтех скучных любовных историй, которые мне были так знакомы.
Впрочем, никакой не могло быть речи о том, чтобы мне тутпоселиться. Я не думал, что мог бы жить счастливо в доме, где накаждом стуле валяется истрепанный журнальчик и где гнусносмешивается комедия "функциональной" современной мебели страгедией ветхих качалок и шатких столиков с мертвыми лампами наних. Мадам повела меня наверх и налево, в "мою" комнату. Яосмотрел ее сквозь туман моего отказа от нее, но несмотря на этутуманность, заметил над "моей" постелью репродукцию "КрейцеровойСонаты" Ренэ Принэ. И эту-то конуру для прислуги она называла"полустудией"! Вон отсюда, немедленно вон, мысленно кричал ясебе, притворяясь, что обдумываю пониженную до смешного цену,которую с мечтательной и грозной надеждой хозяйка просила заполный пансион.
Старосветская учтивость заставляла меня, однако, длить пытку
Мы перешли через площадку лестницы на правую сторону дома ("Тутживу я, а туг живет Ло" - вероятно горничная, подумал я), иквартирант-любовник едва мог скрыть содрогание, когда ему,весьма утонченному мужчине, было дано заранее узретьединственную в доме ванную - закут (между площадкой и комнатойуже упомянутой Ло), в котором бесформенные, мокрые вещи нависалинад сомнительной ванной, отмеченной вопросительным знакомоставшегося в ней волоска; и тут-то и встретили меняпредвиденные мной извивы резиновой змеи и другой, чем-то сродныйей, предмет: мохнато-розовая попонка, жеманно покрывавшая доскуклозета.
"Я вижу, впечатление у вас не очень благоприятное", сказаламоя дама, уронив на миг руку ко мне на рукав. В ней сочеталасьхладнокровная предприимчивость (переизбыток того, чтоназывается, кажется, "спокойной грацией") с какой-тозастенчивостью и печалью, из-за чего особая тщательность, скоторой она выбирала слова, казалась столь же неестественной,как интонации преподавателя дикции. "Мой дом не очень опрятен,признаюсь", продолжала милая обреченная бедняжка, "но я васуверяю (глаза ее скользнули по моим губам), вам здесь будетхорошо, очень даже хорошо. Давайте-ка я еще Покажу вам столовуюи сад" (последнее произнесено было живее, точно она заманчивовзмахнула голосом).
Я неохотно последовал за ней опять в нижний этаж; прошличерез прихожую и через кухню, находившуюся на правой сторонедома, на той же стороне, где были столовая и гостиная (между темкак слева от прихожей, под "моей" комнатой ничего не было кромегаража). На кухне плотная молодая негритянка проговорила, снимаясвою большую глянцевито-черную сумку с ручки двери, ведшей назаднее крыльцо: "Я теперь пойду, миссис Гейз". "Хорошо, Луиза",со вздохом ответила та. "Я заплачу вам в пятницу". Мы прошличерез небольшое помещение для посуды и хлеба и очутились встоловой, смежной с гостиной, которой мы недавно любовались. Язаметил белый носок на полу. Недовольно крякнув, госпожа Гейзнагнулась за ним на ходу и бросила его в какой-то шкаф. Мы беглооглядели стол из красного дерева с фруктовой вазой посередке,ничего не содержавшей, кроме одной, еще блестевшей, сливовойкосточки. Между тем я нащупал в кармане расписание поездов инезаметно его выудил, чтобы как только будет возможно,ознакомиться с ним. Я все еще шел следом за госпожой Гейз черезстоловую, когда вдруг в конце ее вспыхнула зелень. "Вот иверанда", пропела моя водительница, и затем, без малейшего
