Школьная библиотека

и белые, запачканные сзади в зеленое, трусики, она рылась всундуке. Я произнес что-то намеренно дружеское и смешное, но онавсего лишь презрительно фыркнула, не глядя на меня. Окаянный,умирающий Гумберт неуклюже погладил ее по копчику, и девчонкаударила его, пребольно, одной из сапожных колодок покойногогосподина Гейза. "Подлый предатель", сказала она, между тем какя побрел вниз по лестнице, потирая плечо с видом большой обиды

Она не соизволила обедать с Гумочкой и мамочкой: вымыла волосы илегла в постель вместе со своими дурацкими книжонками; а вчетверг безстрастная мать повезла ее в лагерь "Ку".

Как писали авторы почище моего: "Читатель легко можетвообразить..." и так далее. Впрочем, я, пожалуй, подтолкнупинком в зад это хваленое воображение. Я знал, что влюбился вЛолиту навеки; но я знал и то, что она не навеки останетсяЛолитой: 1-го января ей стукнет тринадцать лет. Года через дваона перестанет быть нимфеткой и превратится в "молодую девушку",а там в "колледжгзрл" - т. е. "студентку" - гаже чего трудночто-нибудь придумать. Слово "навеки" относилось только к моейстрасти, только к той Лолите, которая незыблемо отражалась вмоей крови. Лолиту же, подвздошные косточки которой еще нераздались, Лолиту доступную сегодня моему осязанию и обонянию,моему слуху и зрению, Лолиту резкоголосую и блестяще-русую, сподровненными спереди и волнистыми с боков, а сзади локонамисвисающими волосами, Лолиту, у которой шейка была такая горячаяи липкая, а лексикончик такой вульгарный - "отвратно","превкусно", "первый сорт", "типчик", "дрипчик" - эту Лолиту,мою Лолиту бедный Катулл должен был потерять навеки.

Как же в таком случае мне прожить без нее два месяца летних, бессонных? Целых два месяца, изъятых из двух оставшихсягодиков нимфетства! Может быть - думал я - переодеться мнемрачной, старомодной девицей, нескладной мадемуазель Гумберт, даразбить свою палатку около лагеря "Ку" в надежде, что его рыжиеот солнца нимфетки затараторят: "Ах, давайте примем к себе вобщежитие эту беженку с глубоким голосом!", - да и потащут ксвоему костру грустную, робко улыбающуюся Berthe au Grand Pied

Берта разделит койку с Долорес Гейз!

Досужие, сухие сны. Двум месяцам красоты, двум месяцамнежности, предстояло быть навеки промотанным, и я не мог сделатьпротив этого ничего, mais rien.

Одну каплю редкостного меда этот четверг все-таки хранил дляменя в своей желудевой чашке. Госпожа Гейз должна была отвезтидочку в лагерь рано утром, и когда разные звуки, связанные сотъездом, донеслись до меня, я скатился с кровати и высунулся вокно. Внизу под тополями автомобиль уже тарахтел. На тротуарестояла Луиза, заслонив глаза рукой, словно маленькаяпутешественница уже удалялась в низкий блеск утреннего солнца

Этот жест оказался преждевременным. "Поторопись!", крикнулаГейзиха, сидевшая за рулем. Моя Лолита, которая уже наполовинувлезла в автомобиль и собралась было захлопнуть дверцу, опуститьпри помощи винтовой ручки оконное стекло, помахать Луизе итополям (ни ее, ни их Лолите не суждено было снова увидеть),прервала течение судьбы: она взглянула вверх - и бросиласьобратно в дом (причем мать неистово орала ей вслед). Мгновениеспустя я услышал шаги мое